Империя. Роман об имперском Риме - Сейлор Стивен

Август долго молчал.

– Будет ли смерть легкой? – наконец спросил он.

– Знамение ничего не говорит о характере смерти, – ответил Луций.

Император медленно кивнул:

– Я всегда завидовал тем, кто умер легко. У греков есть для этого слово «эвтаназия» – «хорошая смерть». Только на нее я и надеюсь, на эвтаназию. Я готов смириться, что не мне выбирать время и место, это сделают за меня. Но я желаю умереть как можно спокойнее и без боли, не уронив достоинства. – Он отвернулся, расправил плечи и собрался с духом. – Как вы понимаете, сказанное нельзя повторять никому. Теперь ступайте. Оба свободны.

На выходе из покоев Луций оглянулся и увидел, что побледневший император взял сандалии правнука и смотрит на них с полными слез глазами.

Эфранора нигде не было видно. Юноши спустились без сопровождения.

– Он чуть ли не ждал подобного, – сказал Луций, полностью опустошенный.

– Возможно, и ждал. А то и хотел услышать.

– О чем ты, Клавдий? Ты думаешь, император обдумывает самоубийство? Или боится быть убитым? И к чему он говорил, что не ему выбирать место и время смерти? «Это сделают за меня», – сказал он. Кто? Боги?

Клавдий пожал плечами:

– Он с-старик, Луций. Мы с тобой и представить не можем все те ужасы, которые он и повидал, и совершил. Жизнь принесла ему много разочарований, особенно в последние годы. Столько смертей в семье, столько раздоров… – Он прерывисто вздохнул. – Вот, изволь…

По коридору навстречу им шла двоюродная бабка Клавдия – Ливия, по-прежнему грозная, несмотря на преклонный возраст и скромное одеяние. Жена Августа не красила волос, не прятала морщин и носила настолько простую столу, что ее одобрил бы даже не терпящий роскоши муж, но исходила от нее ощутимая аура гордой властности. С нею рядом, в столь же простой тунике, шел ее сын Тиберий, дядя Клавдия, – крепко сложенный мужчина средних лет с суровым лицом. По всеобщему мнению, Август намеревался объявить Тиберия преемником, хотя пасынок не состоял с ним в кровном родстве.

Клавдий и Луций посторонились, но Ливия с сыном, вместо того чтобы пройти мимо, остановились перед кузенами. Клавдий тяжело сглотнул и начал было представлять Луция, но его разобрало такое заикание, что Ливия жестом велела ему замолчать.

– Не трудись, внук мой, я знаю, кто с тобой: юный Луций Пинарий. – Смерив друзей взглядом, она вскинула бровь. – Занятно, что вы так и ходите в трабеях со вчерашнего дня. Собрались за ауспициями в столь ранний час? Или вовсе не ложились? Да, судя по вашему виду, верно последнее. Но чем вы занимались? Ума не приложу. Явно не отмечали, иначе от вас пахло бы вином.

Она вперилась взглядом в Луция, который точно язык проглотил, ведь император недвусмысленно приказал молчать о знамении.

Ливию, похоже, позабавило его смятение.

– Неужели тебе невдомек, что я дразню тебя, юноша? Для меня в этом доме нет тайн. Мне отлично известно, что ночью в статую мужа ударила молния, и не один раз, а дважды. С одной стороны, я поражена его решением доверить юнцам вроде вас толкование подобного знамения, но с другой – мне любопытно услышать ответ. Не скажете? И ладно, спрошу у него.

Луций глянул на Клавдия. Было ясно, что тот жил в страхе перед бабкой. Тиберия он явно боялся меньше, так как дерзнул коснуться лавровой веточки, прикрепленной к его тунике:

– Осталась с н-н-ночи, дядя? Гроза миновала, и лавр тебе больше не нужен. Но вряд ли такой безбожник боится молнии. – Клавдий повернулся к Луцию. – Дядя Тиберий не верит в богов и, соответственно, в откровения. Если б-богов нет, то незачем познавать их волю. Дядя Тиберий презирает авгурство. Он верует лишь в астрологию.

Тиберий мрачно посмотрел на Клавдия:

– Твоя правда, племянник. Звезды решают, когда человеку родиться и когда умереть, и они же определяют ход его жизни. Закономерность очевидна. Звездами управляет некий механизм невообразимой величины, а они, в свою очередь, повелевают нашими жалкими жизнями. Мы, смертные, многократно удалены от неведомой первосилы, оживляющей космос.

– Выходит, что звезды, – начал рассуждать Клавдий, – управляют человечеством примерно тем же манером, как баллиста задает траекторию снаряда или как шестерни и приводы водяного колеса определяют д-д-движение листа, упавшего в канал? И тогда мы, дядя Тиберий, суть всего лишь снаряды, несущиеся в пространстве, или листья, подхваченные потоком?

– Недурные метафоры, Клавдий, особенно для того, кто верует в молнию, – съязвил Тиберий и покачал головой. – Только глупец или ребенок поверит, что молния есть оружие, которым разит нас заоблачный злонамеренный великан. Молния – природный феномен, возникающий в точном соответствии с очень сложными законами, подобно движению звезд. Я признаю науку, Клавдий, а не суеверия.

Утомленная оборотом, который приняла беседа, Ливия вздохнула. Взяв сына за руку, она выказала желание уйти.

Скрипя зубами, Клавдий провожал их взглядом, пока они не скрылись за углом.

– Вот идет следующий император! – буркнул он.

– Он точно наследует Августу?

– Нельзя исключить, что старик п-п-передумает насчет Агриппы. В конце концов, он его единственный живой внук. И всего на два года старше нас с тобой – достаточно молод для долгого правления. Подозреваю, ссылка Агриппы была делом рук Ливии: те, кто стоит у нее на пути, имеют привычку либо умирать, либо исчезать. Сейчас остался только дядя Тиберий, а потому он и есть очевидный преемник. Наверное, оно и к лучшему. Сегодня самая весомая забота империи – кровоточащая рана на германской границе, а Тиберий – опытный полководец, пускай и безбожник. Боюсь, Луций, при новом императоре наши прорицательские способности сослужат нам не столь хорошую службу, как при нынешнем.

– Хорошую? Я ничего подобного не заметил! – озлился Луций, внезапно ощутив себя полностью выдохшимся от недосыпа и старания удовлетворить желания императора. Он понизил голос до шепота: – А вдруг наше предсказание получит огласку, но Август не умрет через сто дней? Я буду выглядеть глупцом!

– Через д-д-девяносто девять, вообще говоря…

– А если все-таки умрет…

– Ты будешь выглядеть мудрым не по годам.

– Или нас обвинят в его гибели. Что там гласит старая этрусская пословица? Горе пророкам!

– О нет, Луций, если император умрет, подозревать будут не нас. – Клавдий глянул в сторону, куда удалились Ливия и Тиберий. – Тебе есть смысл возобновить обучение, Луций. Успеешь познать астрологию за девяносто девять дней?

– Отец, пожалуй, нам следует помолиться на Палатине в храме Аполлона, – сказал Луций.

Старательные подсчеты показали, что с момента, когда в статую императора ударила молния, минуло ровно сто пять дней. Срок, отведенный императору по их с Клавдием предсказанию, наступил и истек, но достоверность пророчества пока не подтвердилась. Впрочем, Август покинул Рим, и с тех пор новости поступали не скорее, чем движется резвый конь, поэтому никто не знал, случилось что-нибудь с императором или нет.

Но последние вести, ради которых Луций с отцом ежедневно ходили на Форум, вселяли тревогу. Отправившись в Беневент и намереваясь часть пути сопровождать Тиберия, который собрался начать новые военные действия в Иллирии, Август занемог. Сообщали, что он восстанавливает силы на острове Капри, страдая от небольшого расстройства желудка. Сегодня Луций с отцом снова пришли на Форум, чтобы узнать новости о состоянии императорского здоровья.

– Помолиться нужно, – согласился отец. – Но почему в храме Аполлона?

– Потому что все началось именно там, в ту грозовую ночь. – Луций вспомнил сверхъестественное наитие, посетившее его перед самым приходом Эфранора.

– Да, но о чем будет наша молитва? – Отец понизил голос и огляделся. Они находились неподалеку от храма Весты на оживленном отрезке Священной дороги. Из круглого храма выходили весталки со своими помощницами, а невдалеке шествовала группа сенаторов в тогах; некоторые из них кивнули и приветственно окликнули Пинария-старшего. Отец и сын перешли в менее людное место у дальней стены храма Кастора.