Сын Олонга - Николай Северин

Привольно скоту, легко дышится человеку свежей прелью медовых цветений.

Летом в каждом аиле должна капать горячая арака. На дымок аила заезжают гости. Тохтыш подбрасывала на огонь смолевых дров, ставила треножник для казана. В казан наливала молока, крышку примазывала глиной, смешанной с лошадиным пометом, курила дымок. Капает горячая арачка.

Проснется Итко, заревет, должен гость взглянуть и похвалить сына. Иногда гость брал ковшик арачки, садился на кошму и, макая мизинец в водку, совал ребенку в рот. Тот забирал глубоко палец, тянул, хлопал губами, а гость, смачивая грязный палец, снова капал ему араку.

— Хорош сын, гулять хорошо будет, зверя бить и скота водить!..

Пьянея от капель, засыпал Итко. Гость напивался, просыпался, опохмелялся и, распахнув полы, летел в ближайшее урочище попить, погулять, послушать новостей.

Мужчины лето гуляют, жены работают.

Тохтыш каждое утро и вечер седлала лошадь и ехала в луг доить кобылиц и коров. Итко садился в привязанную к седлу сумку и, когда рысью бежала лошадь, шлепался ртом в потную шерсть лошади.

В непосильной, тягостной работе со скотом проходило лето. В конце августа начинали дуть в нагорьях ветры, по утрам выпадал иней и снег.

С хиусом — ветром севера — снимались в горах кочевники и уходили в долины на зимовки. На ледяных утренних зорях вспоминала Тохтыш о муже. Но плакала недолго, плач переходил в песню:

Солнце горы греет,лед на белках синеет,мой сын солнцу улыбается.На кедрах белки качаются,Итко, мой сын, в глаз дробиной убьет…

Дни сменяются днями, месяцы бегут за месяцами, годы за годами, — растет Итко, радость Тохтыш, молодым гибким кедром. Пяти лет без узды и седла, вцепившись в гриву, скакал на лошадях и сшибал стрижей стрелой.

К семи годам был у Итко свой табачный мешок и трубка, и, когда приезжали гости, он, подражая взрослым, набивал трубку и зажженную подавал им.

Мать варила араку. Гости пили долго и упорно. Все гладили Итко по голове:

— Якши сын!..

И, передавая по кругу чашку, подносили ему. Он пил упорно и пьянел быстро.

В восемь лет на лучшем жеребце из стада выиграл на бегах, где участвовала сотня лошадей.

Стадо знало голос Итко, а когда любимая кобылица ржала, он откликался жеребенком, и она бежала к нему. На тоскующий рев марала, на крик совы, клекот беркута, на свист кедровницы и перекатывающееся на вечерних, утренних зорях:

бо-бо-бо-бо —

заячье бобокание, — он отвечал птичьими и звериными голосами. Купаясь в холодных ледяных водах, дразнил:

го-го-го-го,

и гагары плачущими ребячьими голосами откликались ему. После купанья залезал с луком в камыши озера и крякал уткой: подплывали близко утята, и он, не тратя стрел, рукой хватал за шейку и зубом перегрызал горлышко. Завидев летающих чаек, горланил по-чаячьи, а во время купания умел пускать пузыри, как делают выскакивающие хариусы. Заползая в лапы кедра, в переливе свиста, подзывал рябчиков.

Мать жарила рябчиков на палочках. Он облизывал жирные пальцы. Запивал кумысом, подбрасывал дров в огонь. Огонь трещал, искрился. Тохтыш запевала:

Цветут травы в лугах,хорошо коровы, кобылицы доятся:арака много, кумыса много,сын хорошо растет!..

В россыпях горной речонки нашел Итко цветные красивые камни, притащил их в аил и, разбрасывая на кошме, спросил мать:

— Откуда они родились?

И рассказала Тохтыш:

— Эрлик сотворил чудище. Оно жило в море и называлось Андылма-Муус. Чудище вытягивало длинный змеевидный язык и, схватывая людей, утаскивало на дно. Был на Алтае великий сильный богатырь — Тюран. Он захотел изловить чудище: поймал четырех медведей, собрал шкуры рукавицей, надел их на руки и ноги, оделся в кожан, намазался салом и пошел на берег. Андылма-Муус выбросил петлей язык, но соскочила петля с сального кожана; тогда на лету намотал Тюран язык на рукавицу, другой рукой ухватился за гору. Не скользят руки и ноги в медвежьих шкурах. Пенится море, и трещат скалы, нагрелась земля под ногами, лопаются медвежьи шкуры на рукавицах. У Тюрана волосяными арканами вздулись жилы, и между двух гор провалились ноги. Тянет Тюран змеевидный язык, а он растянулся на день езды лучшим скакуном, и не видно головы Андылма-Муус — чудовища морского. Тюран привязал язык тройным узлом за самую большую гору, подошел к берегу и в пять дней выпил море, осушил чудище. Рвется Андылма-Муус, шатаются горы, а Тюран подбежал с другой стороны, оторвал скалу и начал дробить ему голову. Полетели черепные осколки, потекла кровь. А кровь у него была разных цветов и застыла она в цветных скалах, камнях и камушках…

Медная синь, медная зелень, малахит, яшма, свинцовый блеск, самородки золота, свинцовая руда — все эти богатства земля, рожденные различными геологическими периодами, были для Тохтыш кровяными брызгами чудища Андылма-Муус, и Итко, находя красные камушки, всегда помнил о кровяных сгустках чудища Андылма-Муус.

Щиплет стадо весеннюю поросль медовых трав, а Тохтыш, вырывая лопаткой мучнистые, годные для лепешек, корни кандыка и кожунэ, поет песню доброму богу Ульгеню, что дал солнце на землю: от него засинели снежные горы, зазеленела Чулышманская долина, и коровы Тохтыш дадут молоко, и овцы нагуливают жир, кобылицы родят игривых жеребят.

Тохтыш копала кандык, а Итко, набивая сумы, отвозил домой, а когда солнце стояло на полдне, — разводили костер и пекли сладко-мучнистые корни кандыка. Мать лежала на траве, а Итко с собаками носился в камнях.

Бурундуки свистят по-птичьи и прыгают с камня на камень; Итко заляжет за камень с острой плиткой, нацелится и так резнет, что плитка в воздухе свистнет, а бурундук лапками вверх. Снимать шкурки Итко ловок: выхватит из-за пояса ножик, чик-чирик у задних лапок, вывернет сначала хвостик, в зубы его, а потом, отдирая ногтем, в два счета, как вареную картошку, облупит. Бросив бурундучье мясо собакам, Итко, махая шкурками перед дымом костра, спрашивал у матери:

— А откуда бурундук взялся?..

— Зародился в лесу…

— А откуда лес взялся?..

Тохтыш шевелила угольки в костре и рассказывала:

— После потопа летел ворон, держа души людей в клюве. Летел день, летел два и ночами тоже летел, а земля голая, черная, точно пожарище. Увидел ворон на одной горе мертвого марала. Сделал круг, снизился, но вспомнив приказ, пролетел около марала, хотя тот холодный был. И снова летел две утренних и две вечерних зори, отощал, из сил выбился, а лететь далеко надо: послал с ним Кудай души людей во все стороны земли. На пятой утренней заре увидел ворон мертвую корову, а глаза у коровы синевой застеклялись — так и манят голодного ворона. Не выдержал ворон и камнем вниз на корову бросился… И вылетели души из клюва… И зацвели из человеческих душ вечно зеленые кедрачи, душистые пихтачи и смолистые ельники…