Простые смертные - Дэвид Митчелл

– Ужас как вкусно! – не выдержала я. – Cheers. – И мы снова чокнулись банками.

– А все ж не так, как в закусочных «Фиш-н-чипс» в Манчестере! – возразил Брубек.

Какой-то воздушный змей с розовым хвостом демонстрировал в голубом небе фигуры высшего пилотажа.

Я с наслаждением затянулась сигаретой «Данхилл», которой угостил меня Брубек. Поев, я сразу почувствовала себя гораздо лучше. И вдруг совершенно неожиданно я снова вспомнила о Стелле Йирвуд и Винни, которые наверняка сейчас лежат в постели и курят «Мальборо». Разумеется, пришлось притвориться, что мне в глаз попала соринка, и я, желая прогнать непрошеные мысли, спросила у Брубека:

– А кто он, этот твой дядя? Тот, которого ты навещаешь?

– Дядя Норм – родной брат моей матери. Он раньше работал крановщиком на цементном заводе «Блу Сёркл», но давно уже не работает. Он слепнет.

Я решила копнуть поглубже:

– Но ведь это ужасно! Бедняга!

– Дядя Норм говорит: «Жалость – это одна из разновидностей оскорбления».

– Он что, совсем слепой или только частично? А может…

– У него уже оба глаза на три четверти не видят и зрение все падает. Но его это угнетает в основном из-за того, что он больше не может читать газеты. Он говорит, что теперь это для него все равно что искать ключи в куче грязного снега. Так что я почти каждую субботу езжу к нему на велосипеде и выборочно читаю ему разные статьи из «Guardian». Потом он говорит со мной о противостоянии Тэтчер и профсоюзов, или о том, почему русские находятся в Афганистане, или о том, почему ЦРУ борется с демократическими правительствами в Латинской Америке.

– Прямо как у нас в школе, – сказала я.

Брубек покачал головой:

– Как раз нет. У нас большинство учителей только и думают о том, чтобы вернуться домой к четырем, а в шестьдесят лет спокойно выйти на пенсию. А мой дядя Норм любит и мыслить, и рассуждать логически; он хочет, чтобы и я это полюбил. А ум у него острый как бритва. В общем, мы с ним неторопливо беседуем, потом тетя подает нам основательный поздний ланч, и после этого дядя кивком отпускает меня – мол, можешь быть свободен; и тогда, если погода подходящая, я иду ловить рыбу. Ну, это, конечно, если мне на глаза не попадется кто-то из моего класса, замертво лежащий на берегу. – Эд погасил окурок о бетонную плиту и спросил: – Ну, Сайкс, колись: что за история с тобой приключилась?

– С чего это мне колоться? Какая еще история?

– В 8:45 я видел, как ты шла по Куинн-стрит, такая вся несчастная, осунувшаяся…

– Ты меня там видел?

– Да… шла вся такая несчастная, а потом вдруг – шасть! – и нырнула в крытый рынок, словно от кого-то спряталась. Но семь часов спустя «цель» была мной снова обнаружена – в десяти милях к востоку от Грейвзенда на берегу реки.

– Это еще что такое, Брубек?! Ты что, частный сыщик?

Маленькая бесхвостая собачонка, виляя вместо отсутствующего хвоста всем телом, подошла к доту, умильно на нас глядя. Брубек кинул ей кусочек рыбы.

– Если бы я действительно был сыщиком, я бы предположил, что твой несчастный вид связан с неким бойфрендом.

Я сразу ощетинилась:

– Не твое дело!

– Верно, не мое. Но этот твой кидала, кем бы он ни был, не стоит таких переживаний.

Я нахмурилась и тоже бросила псу кусок рыбы. Он, бедный, схватил подачку так жадно, что я сразу подумала: наверное, бродячий. Как и я.

Брубек сложил трубочкой пакет из-под картошки, высыпал хрустящие остатки себе в рот и как ни в чем не бывало спросил:

– Ты сегодня вечером собираешься в город возвращаться?

У меня невольно вырвался стон. Грейвзенд казался мне черной тучей. Там Винни и Стелла. Там мама. Собственно, они – это и есть Грейвзенд. Я посмотрела на часы: 18:19. Сейчас в «Капитане Марло» людно; в пивном зале звучат смех и разговоры, поскольку уже заявились вечерние завсегдатаи. А наверху Жако и Шэрон сидят на диване перед телевизором и смотрят «Команду-А», пристроив между собой плошку с сырным печеньем и кусок шоколадного кекса. Как бы мне хотелось сейчас тоже там оказаться! Но разве можно так сразу простить ту пощечину, которую мне утром отвесила мама?

– Нет, – сказала я Брубеку. – Не собираюсь.

– Через три часа будет совсем темно. У тебя осталось не так уж много времени, чтобы найти подходящий цирк и убежать вместе с циркачами.

Трава на дюнах клонилась под ветром. Со стороны Франции, скрывая небо, наползали клубы облаков. Я натянула шерстяную кофту и сказала:

– Постараюсь подыскать себе какой-нибудь уютненький дот, который не используется в качестве сортира. Или, может, чей-то пустой амбар.

Теперь над нами закружились чайки, пронзительными криками выпрашивая подачку. Брубек встал и захлопал руками, распугивая птиц. Потом снова сел и сказал:

– Пожалуй, я знаю место получше.

И мы снова куда-то поехали – на этот раз по вполне приличной дороге. Местность вокруг была плоская, как лепешка; по обе стороны дороги до самого горизонта виднелись бескрайние поля, изрезанные длинными черными тенями от редких деревьев. Брубек с таинственным видом молчал, ни слова не говоря о том, куда мы едем. «Либо ты мне доверяешь, Сайкс, либо не доверяешь». Но он заверил меня, что там совершенно точно будет тепло, сухо и безопасно, и сказал, что и сам раз пять или шесть ночевал в этом месте, когда допоздна ловил рыбу, так что я решила пока этими сведениями и удовольствоваться. Эд Брубек сказал еще, что отвезет меня и сразу же поедет прямо домой, в Грейвзенд. В том-то и проблема с парнями: обычно они готовы тебе помочь только потому, что ты им нравишься, и нет ни малейшей возможности как-нибудь непринужденно выяснить, что же на самом деле у них на уме, пока не становится слишком поздно. Вообще-то, Брубек вполне ничего, очень трогательно, что он тратит субботы на то, чтобы читать своему слепому дяде, но из-за Винни и Стеллы, черт бы их побрал, я была совсем не уверена в своей способности быстро разобраться, что у этого Брубека за душой. С другой стороны, близилась ночь, так что выбора у меня, собственно, не оставалось. Мы проехали мимо какого-то огромного предприятия, и я уже хотела спросить, что тут производят, но Эд, словно прочитав мои мысли, сообщил, что это электростанция, которая обеспечивает электричеством весь Грейвзенд и половину Юго-Восточного Лондона.

– Да, я знаю, – соврала я.

Церковь была приземистая, с колокольней, узкими окнами-бойницами и куполом, золотившимся в лучах заходящего солнца. Голоса птиц в окружавшей церковь роще звучали то громче, то тише, как накатывающие на берег волны, а вспугнутые нами грачи кружили, мелькая, точно черные носки в сушильном барабане. Вывеска на двери гласила: «Приходская церковь Св. Марии из Ху»; внизу был указан номер телефона викария. Сам городок Ху был чуть дальше; точнее, даже не городок, а деревушка, состоявшая всего из нескольких старых домов и паба, возле которого встречались две улицы.

– Спать тут, конечно, жестковато, – сказал Брубек, когда мы слезли с велосипеда, – зато Бог-отец, Бог-сын и Бог Святой Дух обеспечивают полную безопасность, причем бесплатно, а это в наши дни особенно ценно.

Неужели он действительно предложит мне переночевать в церкви?

– Ты что, шутишь?

– Проверка бывает ровно в семь утра, и до этого надо непременно отсюда убраться. Иначе можно схлопотать массу неприятностей от церковного начальства.

Да, именно церковь он и имел в виду, говоря о «местечке получше». У меня на лице отразилось сомнение.

Брубек в ответ только плечами пожал: хочешь – бери, а не хочешь – уходи.

Пришлось смириться. Оказалось, что Кентские болота отнюдь не усеяны симпатичными амбарами, полными теплой соломы, как в моей любимой детской книжке «Маленький домик в прериях»[10]. За весь наш путь сюда я только один раз, несколько миль назад, видела какой-то сарай из рифленого железа, и его охраняли два добермана весьма свирепого вида.

– А разве церкви на ночь не запирают?

Брубек пробурчал «Запирают, запирают» точно таким же тоном, как я бы сказала «Ну и что?». Он внимательно огляделся по сторонам, убедился, что рядом никого нет, затащил велосипед на церковное кладбище и спрятал в темном густом кустарнике под стеной; затем он наконец подвел меня к крыльцу – на ступенях грязноватыми пестрыми кучками собрались конфетти, оставшиеся после чьей-то свадьбы.

– Внимательно следи за воротами, – велел он мне и вытащил из кармана что-то вроде кожаного кошелька, в котором оказалась целая связка гремящих ключей и какая-то тонкая металлическая пластинка в форме буквы L. Еще раз быстро глянув в сторону улицы, он вставил один из ключей в замок и слегка им там подвигал.

Меня вдруг охватил страх: вдруг нас сейчас поймают?

– Где это ты научился вламываться в чужие дома?

– Ну, отец меня научил не только резину менять или проколотые шины ремонтировать.