Камикадзе. Идущие на смерть - Святослав Сахарнов

— Не торопись.

Надела рубашку, села рядом, посмотрела, как он протягивает пять иен, пожаловалась:

— Дом совсем развалился. Муж приедет, как жить? Через месяц на Окинаву пойдет пароход, я закажу гвоздей и стекла. А себе платье и хороший новый нож Этот смотри, как зазубрен.

Ямадо лежал на спине, лениво запрокинув голову, тело стало неожиданно легким, хотелось насвистывать, волнение прошло.

— Слушай, — сказал он. — Хочешь заработать еще? У меня есть брат. Что, если завтра он придет к тебе?

— Брат? Ладно. Расскажи ему, как меня найти. И в это же время. Он верно твой брат?

— Зачем мне врать? Он у меня странный. А ему, я считаю, это нужно. Нужнее даже, чем мне. Поняла?

— Что значит «нужнее»? Все мужчины одинаковы. Пусть приходит.

Когда Ямадо вернулся на шхуну, Суги сидел около борта на палубе, скрестив ноги, спиной упираясь в скрученный и закрытый сверху брезентом трос. Губы его что-то шептали.

Ямадо присел рядом.

Суги сунул руку под брезент и вытащил оттуда рисовую лепешку с куском сырой рыбы.

— Это тебе. Далеко был? Ну, как остров? Что, интересно? Куда ты ходил?

— В поселок. Там за сопкою рыбаки. Степь, бухты.

— Ты видел людей? Расскажи про них.

Ямадо поморщился и достал пальцами изо рта рыбью косточку:

— Суси готовил не повар, а кто-то из нашего брата, из курсантов. Ты так и просидел здесь весь день?

— Боцман приказал починить кранец. Я все пальцы о него ободрал. Боцман сказал, что из меня ничего не выйдет. Он сразу же невзлюбил меня.

— Я встретил на берегу одного человека. Женщину, — осторожно сказал Ямадо.

— Если бы не война в Китае, мать отговорила бы отца и я поступил бы в университет. Когда все это кончится?

— Нужен отцу твой университет… Послушай, Суги. Помнишь, курсант Кунио рассказывал, что он был в квартале особых домов в Отомари? Он был тогда еще школьником в старшем классе. А уже сумел сходить. Тебе было не завидно, когда он рассказывал про это?

Суги пожал плечами. Они сидели бок о бок. Шхуну водило. Она приподнималась, наваливалась бортом на причал, и тогда жалобно вскрикивали расплющенные между железом и деревом плетеные кранцы. Постояв некоторое время, шхуна начинала садиться, отступать, уходящая вода тащила ее за собой до тех пор, пока не выбиралась слабина канатов и они резко, рывком не останавливали судно. От палубы пахло свежевымытым деревом и черным варом, которым были промазаны пазы между досками. Из люка — он вел в кубрик — доносились голоса: курсанты спорили, куда поплывет шхуна после острова.

— Кунио говорит, — Ямадо помедлил, — он и не думал, что это так важно. Он теперь без этого не может. Вот как его забрало! А еще помнишь: однажды ты вошел на кухню взять чашку, а там были наша служанка с почтальоном?

Суги покраснел. Он распахнул тогда дверь на кухню и, ошеломленный, застыл. За кухонным столом сидела, уронив лицо на скрещенные руки, девушка, которую мать недавно взяла из деревни. За ее спиной стоял парень в синей форме почтальона. Суги до этого видел его несколько раз на улице. Лицо у почтальона было красное, он наклонился над служанкой, привалился грудью к ее спине и, сунув руку за вырез ситцевого халатика, шарил в пазухе. Услыхав шаги, служанка медленно, словно просыпаясь, подняла голову. Суги поразило выражение ее лица. Оно тоже было красное, но не испуганное, на губах блуждала улыбка, глаза бессмысленные, радостные. Не понимая, кто вошел, хихикнула, постепенно зрение вернулось, она узнала сына хозяйки. Почтальон вырвал руку, служанка вскрикнула и запахнула халатик. Суги, отскочив, проворно задвинул за собой дверь. Из кухни послышались быстрые убегающие шаги.

— Помню, — не понимая, куда клонит брат, ответил Суги.

— Говорят, мужчина только тогда становится мужчиной, когда он побывал у женщины. Ты слышал такое выражение: «Войти, как меч в ножны?» — Суги покраснел. — Так вот, слушай. Когда я гулял сегодня по острову, я встретил в поселке женщину. И я был у нее. Понимаешь — был. И она сказала, что ты, если захочешь, тоже можешь прийти. Ну как?

Суги тяжело дышал, ладонь, до того спокойно лежавшая на палубной доске, дрожала.

— Что ты молчишь? Я спрашиваю тебя — ну как?

— Н-не знаю.

— Жалкий трус. Разве тебе не хочется стать мужчиной? Не бойся, это совсем не трудно. Она покажет тебе все. Ты будешь только слушать ее. Так пойдешь?

— Я отвечу потом.

— Когда потом? И думать нечего. В полдень она будет тебя ждать около сетей. Там небольшой причал. Я провожу тебя и покажу путь. Ну что? Да?

Суги испуганно кивнул.

На следующий день до перевала они шли молча. Когда подъем кончился и впереди открылся поселок, Ямадо показал:

— Вон видишь сети? Да не там, левее, где мой палец. Жди, она точно придет. Ну чего боишься, иди!

Дальше Суги побрел один. На краю поселка около покосившейся лачуги сидел, разбросав ноги и бессильно качая головой, старик, изо рта его текла слюна, за спиной копошились, играя со стеклянным поплавком, двое голых с большими животами ребятишек. Дальше пошли сбитые из досок бараки без стекол, перед каждым очажок, закопченные котлы, мятые, с остатками еды, оставленные на земле кастрюли. Торопливо миновал их и за последним сараем наткнулся на сеть. И когда над сетью поднялось пугающее плоское, залитое светом женское лицо, Суги испуганно опустил глаза. Женщина держала в руке раковину; увидев его, бросила ее на землю, обошла сеть.

— Ты брат Ямадо? — ласково спросила она. — Успокойся.

Свет погас, лицо перестало быть пугающим, стали различимы глаза — желтые, с добрыми морщинками.

— Ты вовремя пришел. Давай отойдем подальше. Или сделаем так ты постой, а потом иди следом. Хорошо?

Легко перебирая коричневыми в белых восковых ссадинах ногами, она пошла по тропинке в глубь острова. У зарослей кустарниковой акации остановилась, отвела ветку и вопросительно посмотрела на Суги.

— Посидим, — просительно выдавил тот.

Опустились на сухую мятую траву. Она положила в рот уколотый об акацию палец. Сидела, посасывая, исподтишка посматривая на Суги. Он продолжал молчать.

— Меня зовут Сатоко, — сказала женщина. — Я даже не назвала себя твоему брату. Он ушел так быстро. У него все в порядке?

— Увольнение? Да, все в порядке, успел вернуться. Нас отпускают на четыре часа. Я уже час как сошел на берег.

— Скоро уйдешь…

Слабый ветер постукивал листьями, сухие ветки, нагибаясь, звенели, из-под куста выглянул коричневый зверек, он понюхал воздух, доверчиво уставился на неподвижно сидящих людей. Сатоко шевельнула рукой, зверек исчез.

— У нас дома есть сад, а в саду живет ласка, хрипло произнес Суги, — иногда ночью она пробегает по крыше, тогда слышно, как стучат ее когти… Я не видел в поселке у вас собак

— Их съели. Несколько лет назад был шторм, все лодки и катера выбросило на берег. Пока об этом узнали на Окинаве, пока прислали шхуну с едой… Мы ели то, что могли поймать, ели крыс, дети лазали на скалы, собирали птичьи яйца. С тех пор здесь нет ни собак, ни свиней. Народ разъехался, остались одни старики да женщины. Где вы с братом живете?

— Хиросима. Наш дом на самом краю города, там, где начинаются холмы и лес. Все дома стоят лицом на восток. Наш адрес — Койтакио, 28.

— Зачем мне это? Я никогда не уеду с острова. Сделаюсь тут старухой и умру. Если вернется муж и у нас будет сын, он утонет в море или его призовут в солдаты. — Она пересела поближе к Суги. — Тебе надо торопиться. Опаздываешь.

— Не знаю… а что?

— Мне правда нужны деньги.

Суги сунул руку в карман, достал кошелек, открыл и высыпал ей в руку все бумажки.

— Вот, — сказал он, — возьми. И проводи меня. Проводи до самой шхуны. Я хочу, чтобы Ямадо увидел нас вместе.

— Какой ты странный! Ты на него не похож. Ямадо совсем другой.

Они пошли узкой тропинкой, затерянной в кустах, перебрались через два пересохших, заваленных камнями ручья и наконец вышли к причалу, где стояла шхуна.

— Видно, ты ей понравился. Я видел, она тебя на берегу обняла, — сказал Ямадо, когда Суги взбежал по трапу на борт шхуны. — Ну как? Правда, стоящее дело? Будем ходить к ней по очереди.

— Ты не ходи, завтра она будет ждать меня. Я никогда не просил тебя ни о чем, а теперь прошу. Ладно? Сделай это для меня, хоть раз.

Ямадо не успел ответить: на берегу показалась человеческая фигура — шел офицер. Шел быстро, сняв фуражку, на ходу вытирая платком лицо. Это был сам капитан. Подойдя, надел фуражку и застегнул ворот у кителя. Вахтенный у трапа подбросил руку к шапочке.

— Вызвать дежурного. Построить команду!

Когда на палубе стих топот ног и по обоим бортам в два ряда вытянулись серые рабочие робы курсантов и синие кители офицеров, капитан вышел из надстройки на корме и, став перед строем, негромко произнес:

— Сегодня на рассвете доблестная авианосная авиация императорского флота уничтожила в гавани на Гавайских островах Тихоокеанский флот Америки. Старший офицер, командуйте сниматься со швартовых. Это война!