Сталин - Анри Барбюс

Вывод: нельзя делать себя рабом постоянной, заранее заданной «левизны». «Быть впереди» — это совсем другое: в руках практиков революционного дела теория должна сочетаться с живым движением действительности: ведь всякая практика есть постоянное применение, постоянное изобретательство.

Чтобы показать на живом примере эту органическую гибкость связи, эту систему приводных ремней между марксистской теорией и марксистской практикой, можно привести следующий типичный факт: как ни крепко держался Ленин за ту мысль, что для победы пролетарской революции в такой аграрной стране, как Россия, рабочий класс непременно должен иметь своим союзником крестьянство, — он, еще в 1894 году выставивший перед крестьянами основные требования социализма в аграрном вопросе (конфискация и национализация крупных имений), шестью годами позже, в начале XX века, обратился к ним с более умеренной программой. За эти шесть лет созрела идея революции (первая русская революция предстояла в 1905 году), и крестьянский вопрос, широко и глубоко изученный Лениным, но находившийся в пренебрежении у социал-демократов (что было в глазах Ленина огромным, непростительным промахом, политической ошибкой), приобрел исключительную остроту. Дело шло о вовлечении в революцию двадцати пяти миллионов крестьянских семейств, или хотя бы об их нейтралитете.

В 1900 году Ленин создал новую аграрную программу; где, прежде всего, подчеркнул тот факт, что русское крестьянство, крайне отсталое исторически (даже по российским масштабам), страдало не столько от капиталистической системы, сколько от системы крепостнической, продолжавшей свирепствовать в деревне, несмотря на мрачный фарс освобождения крестьян. Разорительные, закабаляющие меры, явившиеся результатом этого демагогического жеста Александра II, поддерживали пережитки крепостнических порядков.

Таким образом, ленинская аграрная программа 1900 года выдвигает требование отмены крепостнических мер, все еще жестоко давивших на крестьянство (надо сказать, что феодальная реакция времен Александра III еще ухудшила положение), и возврата всех сумм, выколоченных из крестьян в уплату за землю, которую их заставили выкупать у помещиков по скандально вздутым ценам.

Итак, Ленин, руководясь неотложными требованиями момента, выдвинул такие лозунги, которые могли тогда непосредственно и очень широко воздействовать на крестьянство, обеспечить максимальное приближение крестьянства к рабочему классу, создать возможность максимальной поддержки со стороны крестьянства в готовящемся первом акте революционной драмы — захвате власти. В те дни Ленин ставил себе целью (для деревни) только этот первый акт, а никак не последний, т. е. не организацию нового общества: это предстояло в будущем.

Так действует марксизм. Вся суть в том, чтобы видеть как можно дальше вперед, предугадывать события и действовать своевременно, не теряя из виду всей совокупности возникающих, зачастую противоречивых обстоятельств, — словом, дело в том умении видеть существенное, которое позволяет овладевать действительностью, покорять ее, словно живого человека. Это — то самое чутье, которое свойственно всем творцам нового, будь то ученые, художники или люди, перестраивающие общество.

Приведенный пример строгого определения и ограничения целей революции накануне общественного подъема, который мог остаться в рамках буржуазной революции, дает нам представление о той гениальной инициативе, которая необходима для того, чтобы быть простым «учеником Маркса», как Ленин, или «учеником Ленина», как Сталин.

Встреча Ленина и Сталина

«Впервые я познакомился с Лениным в 1903 г. Правда, это знакомство было не личное, а заочное, в порядке переписки. Но оно оставило во мне неизгладимое впечатление, которое не покидало меня за все время моей работы в партии. Я находился тогда в Сибири, в ссылке. Знакомство с революционной деятельностью Ленина с конца 90-х годов и особенно после 1901 года, после издания «Искры», привело меня к убеждению, что мы имеем в лице Ленина человека необыкновенного. Он не был тогда в моих глазах простым руководителем партии, он был ее фактическим создателем, ибо он один понимал внутреннюю сущность и неотложные нужды нашей партии. Когда я сравнивал его с остальными руководителями нашей партии, мне все время казалось, что соратники Ленина — Плеханов, Мартов, Аксельрод и другие — стоят ниже Ленина целой головой, что Ленин в сравнении с ними не просто один из руководителей, а руководитель высшего типа, горный орел, не знающий страха в борьбе и смело ведущий вперед партию по неизведанным путям русского революционного движения. Это впечатление так глубоко запало мне в душу, что я почувствовал необходимость написать о нем одному своему близкому другу; находящемуся тогда в эмиграции, требуя от него отзыва. Через несколько времени, будучи уже в ссылке в Сибири, — это было в конце 1903 года, — я получил восторженный ответ от моего друга и простое, но глубоко содержательное письмо Ленина, которого, как оказалось, познакомил мой друг с моим письмом. Письмецо Ленина было сравнительно небольшое, но оно давало смелую, бесстрашную критику практики нашей партии и замечательно ясное и сжатое изложение всего плана работы партии на ближайший период».

«По привычке старого подпольщика» Сталин счел своим долгом сжечь письмо Ленина и впоследствии никогда не мог себе этого простить. Но коротенькое письмо с предельной ясностью показало 24-летнему бойцу и его революционный долг, и того человека, который воплощал в себе этот долг с величайшей отчетливостью, авторитетом и блеском. По словам Сталина, именно с тех пор он узнал Ленина как следует. Но вот:

«Впервые я встретился с Лениным в декабре 1905 г на конференции большевиков в Таммерфорсе (в Финляндии). Я надеялся увидеть горного орла нашей партии, великого человека, великого не только политически, но, если угодно, и физически, ибо Ленин рисовался в моем воображении в виде великана, статного и представительного. Каково же было мое разочарование, когда я увидел самого обыкновенного человека, ниже среднего роста, ничем, буквально ничем не отличающегося от обыкновенных смертных.

Принято, что „великий человек“ обычно должен запаздывать на собрания, с тем, чтобы члены собрания с замиранием сердца ждали его появления, причем перед появлением великого человека члены собрания предупреждают: „тсс … тише … он идет“. Эта обрядность казалась мне не лишней, ибо она импонирует, внушает уважение. Каково же было мое разочарование, когда я узнал, что Ленин явился на собрание раньше делегатов и, забившись где-то в углу, по-простецки ведет беседу, самую обыкновенную беседу с самыми обыкновенными делегатами конференции. Не скрою, что это показалось мне тогда некоторым нарушением некоторых необходимых правил.