Лирика 30-х годов - Борис Пастернак

Морячка

Уезжал моряк из дóму,Стал со мною говорить: —  Разрешите вам на памятьСвое сердце подарить.

И, когда я плавать будуГде-то в дальней стороне,Хоть разочек, хоть немножкоПогрустите обо мне.

Я ответила шутливо,Что приятна эта речь,Но такой большой подарок —Неизвестно, где беречь.

И к тому ж, товарищ милый,Разрешите доложить:Чтобы девушка грустила —Это надо заслужить.

Он обиделся, наверно,Попрощался кое-как:Шутки девичьей не понялНедогадливый моряк.

И напрасно почтальонаЯ встречаю у ворот:Ничего моряк не пишет,Даже адреса не шлет.

Мне и горько, и досадно,И тоска меня взяла,Что не так ему сказала,Что неласковой была.

А еще того досадней,Что на людях и в домуВсе зовут меня морячкой,Неизвестно почему.

Вишня

В ясный полдень, на исходе лета,Шел старик дорогой полевой;Вырыл вишню молодую где-тоИ довольный, нес ее домой.

Он глядел веселыми глазамиНа поля, на дальнюю межуИ подумал: «Дай-ка я на памятьУ дороги вишню посажу.

Пусть растет большая-пребольшая,Пусть идет и вширь, и в высотуИ, дорогу нашу украшая,Каждый год купается в цвету.

Путники в тени ее прилягут,Отдохнут в прохладе, в тишинеИ, отведав сочных, спелых ягод,Может статься, вспомнят обо мне.

А не вспомнят: — экая досада, —Я об этом вовсе не тужу:Не хотят — не вспоминай, не надо, —Все равно я вишню посажу!»

На горе — белым-бела

На горе — белым-бела —Утром вишня расцвела.Полюбила я парнишку,А открыться не могла.Я по улице хожу,Об одном о нем тужу.Но ни разу он не спросит,Что на сердце я ношу.Только спросит — как живу,Скоро ль в гости позову…Не желает он, наверно,Говорить по существу.Я одна иду домой,Вся печаль моя со мной.Неужели ж мое счастьеПронесется стороной?

Александр Прокофьев

Товарищ

А. Крайскому

Я песней, как ветром, наполню странуО том, как товарищ пошел на войну.Не северный ветер ударил в прибой,В сухой подорожник, в траву зверобой, —Прошел он и плакал другой стороной,Когда мой товарищ прощался со мной.И песня взлетела. И голос окреп.Мы старую дружбу ломаем, как хлеб!И ветер — лавиной, и песня — лавиной…Тебе — половина, и мне — половина!

Луна словно репа, а звезды — фасоль…«Спасибо, мамаша, за хлеб и за соль!Еще тебе, мамка, скажу поновей:Хорошее дело взрастить сыновей,Которые тучей сидят за столом,Которые могут идти напролом.

И вот скоро сокол твой будет вдали,Ты круче горбушку ему посоли.Соли астраханскою солью. ОнаДля крепких кровей и для хлеба годна.Чтоб дружбу товарищ пронес по волнам, —Мы хлеба горбушку — и ту пополам!

Коль ветер — лавиной, и песня — лавиной,Тебе — половина, и мне — половина!

От синей Онеги, от громких морейРеспублика встала у наших дверей!

Разговор по душам

Такое нельзя не вспомнить. Встань, девятнадцатый год!Не армии, скажем прямо, — народы ведут поход!Земля — по моря в окопах, на небе — ни огонька.У нас выпадали зубы с полуторного пайка.Везде по земле железной железная шла страда…Ты в гроб пойдешь — не увидишь, что видели мы тогда.Я всякую чертовщину на памяти разотру,У нас побелели волосы на лютом таком ветру.Нам крышей служило небо, как ворон, летела мгла,Мы пили такую воду, которая камень жгла.Мы шли от  предгорий к морю, — нам вся страна отдана,Мы ели сухую воблу, какой не ел сатана!Из рук отпускали в руки окрашенный кровью стяг.Мы столько хлебнули горя, что горе земли — пустяк!И все-таки, все-таки, все-таки прошли сквозь огненный   шквал.Ты в гроб пойдешь — и заплачешь, что жизни такой   не знал!Не верь ни единому слову, но каждое слово проверь,На нас налетал ежечасно многоголовый зверь.И всякая тля в долине на сердце вела обрез.И это стало законом вечером, ночью и днем,И мы поднимали снова винтовки наперевес,И мы говорили: «Ладно, когда-нибудь отдохнем».Бери запоздалое слово и выпей его до дна,Коль входит в историю славы единственная страна.Ты видишь ее раздольный простор полей и лугов…Но ненависть ставь сначала, после веди любовь!Проверьте по документам, которые не солгут, —Невиданные однолюбы в такое время живут.Их вытянула эпоха, им жизнь и смерть отдана.Возьми это верное слово и выпей его до дна.Стучи в наше сердце, ненависть! Всяк ненависть   ощетинь!От нас шарахались волки, когда, мертвецы почти,Тряслись по глухому снегу, отбив насмерть потроха.Вот это я понимаю, а прочее — чепуха!Враги прокричали: «Амба!»   «Полундра!» — сказали мы.И вот провели эпоху среди ненавистной тьмы.Зеленые, синие, белые — сходились друг другу в масть,Но мы отстояли, товарищ, нашу Советскую власть.

«Громкая пора…»

Громкая пора…Огонь, атака,Вся моя вселенная в огне.«Не плакать!Не плакать,Не плакать!» —Кричала Республика мне.Это было так во время оно,Временем, не шедшим в забытье,Так она кричала миллионам,Всюду заселяющим ее.

Локоть к локтю в непогодь и стужу,Все законы бури полюбя,Мы прошли, приказа не нарушив,Чтобы стать достойными тебя.

Наш поход кому дано измерить?Мы несли до океана гневИ прошли сквозь ветер всех империй,Всех объединенных королевств!Вейте, ветры молодые,ВейтеНад просторами родных полей…Сосчитай нас, вырванных от смерти,По великой милости твоей…

В Прионежье, Ладоге и ВяткеО тебе, страна моя, поем,И скрестились руки, как на клятве,На железном имени твоем…

Маяковскому

…Я ни капли в песне не заумен.Уберите синий пистолет!Командармы и красноармейцы,УмерЧуть ли не единственный поэт!

Я иду в друзьях.И стих заметан.Он почти готов. Толкну скорей,Чтобы никакие рифмоплетыНе кидали сбоку якорей!

Уведите к богу штучки эти.Это вам не плач пономаря!Что вы понимаете в поэте,Попросту — короче говоря.

Для чего подсвистывание в «Лютце»,Деклараций кислое вино?Так свистеть во имя РеволюцииБудет навсегда запрещено!

Никогда эпоха не простит имЭтот с горла сорванный галдеж…Поднимая руку на маститых,Я иду с тобою, молодежь!

Боевая! Нападу на след твойИ уйду от бестолочи той —Принимать законное наследствоДо последней запятой.

Я ни капли в песне не заумен.Уберите синий пистолет!Командармы и красноармейцы,УмерЧуть ли не единственный поэт!

И, кляня смертельный вылет пули,Вековую ненависть свинца,Встань Земля, в почетном караулеНад последним берегом певца!

О знаменах