Тигры в красном - Лайза Клаусманн

— Ой, перестань притворяться, будто не любишь его. — Хелена обвела руками кухню. — И все это.

— Разумеется, я люблю его, — произнесла Ник. — Я лишь думала, что все будет чуть романтичней.

— Брак — это убежище, — тихо сказала Хелена. — Ты больше никогда не будешь одна.

— Нет, брак — это жизнь. — Ник посмотрела в окно, затем быстро повернулась к кузине: — Вспомни Вязовую улицу. Мы могли делать что захотим, и никто ничего от нас не ждал. Я даже скучаю по этим ужасным продуктовым талонам. А здорово, если бы снова все вернулось у нас с Хьюзом. Как раньше. Не так скучно, не так респектабельно. Иногда мне хочется сорвать с себя одежду и с воплями помчаться по улице совершенно голой. Так хочется, чтобы хоть что-то изменилось.

— То была война, а не настоящая жизнь, — сказала Хелена. — И не все в те дни было распрекрасно.

Ник вздохнула, вспомнив про Фена.

— Ты права. Я просто дура. — Она принужденно улыбнулась. — Хватит об этом. Дорогая, почему бы тебе не налить нам вина. Бутылка рядом с тобой на том смешном столике, что смастерил Хьюз.

— Он купил тебе очень милый дом, — заметила Хелена, наполняя две маленькие баночки из-под желе, которые Ник спасла из их квартиры.

— Да, милый дом для милой женушки, — сказала Ник, занося нож над стеблем сельдерея. — Я не должна так говорить, это гадко. Но это все проклятые мужчины.

— Ник, ты совершенно невозможна. Ты слишком многого хочешь. Не гневи Господа, как говорила мама.

— А Эйвери? — спросила Ник, внезапно уязвленная стоицизмом Хелены. — Он предел твоих мечтаний? И Господь вами доволен?

— Мы живем в съемном доме, — задумчиво ответила Хелена. — Я бы хотела иметь свой собственный. Но все же это очень славное маленькое бунгало, и там есть комната для малыша.

— Милая, иногда ты бываешь ужасно бестолковой, — сказала Ник, кладя нож на разделочную доску. — Я спрашиваю про твоего мужа, а не про ваши жилищные условия.

— О… — Хелена словно отодвинулась от пристального взгляда Ник. — Даже не знаю. Все как обычно, я полагаю.

— Боже, Хелена, твои мозги медленней январской улитки. — Ник хотелось стукнуть ее по голове черешком сельдерея. — Что значит «как обычно»?

— Ник, он не такой, как другие мужчины, понимаешь. Он — художник.

— О чем ты толкуешь? Эйвери не художник, он продает страховки, бога ради.

— Да, чтобы заработать на жизнь. Но его настоящая страсть — кино. — Хелена смотрела в стакан, точно искала там что-то. — Он очень трепетно к этому относится. Понимаешь, у него есть коллекция.

Ник села рядом с кузиной.

— Коллекция?

— У него была подруга, актриса, очень хорошая актриса, невероятно талантливая, красивая. Они планировали вместе снимать кино, она мечтала стать звездой, а он — продюсером, а потом… потом ее убили и он был полностью опустошен. Это для него все изменило.

— Вот как… — Ник подумала, что, похоже, совсем не представляла, что такое Эйвери Льюис. — Ужасно драматичная история.

— Да, — согласилась Хелена. — Он думал, что не сможет жить дальше. А потом встретил меня и понял, что больше не одинок. Понимаешь, он хотел показать всему миру, какой талантливой она была. Поэтому начал собирать коллекцию. Ее коллекцию.

Ник поверить не могла тому, что услышала. Хелена всегда была слегка простодушной, но никак не идиоткой.

— И как же он это делает? Демонстрирует миру талант своей любовницы, я хочу сказать?

— Я знала, что ты не поймешь, — вздохнула Хелена. — Никто не понимает. Это ведь как произведение искусства — чья-то целая жизнь. Все равно как если бы я собирала все о тебе, чтобы запечатлеть твою суть. И еще он планирует снять фильм. Вот чем занимается Эйвери.

— Суть, черт побери! — Ник пыталась поймать взгляд кузины, но та смотрела в сторону. — В самом деле, Хелена. — Она покачала головой в изумлении. — Я догадывалась, что у вас там творится что-то неладное, но такого и представить не могла. Неужели он убедил тебя, будто это искусство?

— Ты несправедлива! — возмутилась Хелена. — Возможно, Эйвери необычный, но что в том дурного? Он любит меня, Ник, он понимает меня. Я должна его поддерживать.

— Поддерживать финансово, ты хочешь сказать. — Ник увидела, что краска залила лицо кузины, и ее гнев пошел на убыль. Она коснулась руки Хелены и мягко сказала: — Прости. Я не хотела критиканствовать. Но право, милая. Это же ненормально, ты ведь понимаешь, верно?

— Ник, он мой муж. Уже второй. Я не собираюсь разводиться и искать третьего.

Ник притянула Хелену к себе и прижалась щекой к ее мягким волосам:

— Мы могли бы посоветоваться с юристами из фирмы Хьюза.

— У меня ребенок.

Ник отодвинулась, посмотрела на кузину и медленно кивнула:

— Верно. Конечно, у тебя ребенок.

Козодоя можно встретить в кустарнике, где он прячется в дневное время, или увидеть рядом с домом. Он может незамеченным сесть на крышу дома и с неожиданной силой закричать посреди ночи, заставляя покрыться мурашками чувствительных к зловещим предсказаниям и предрассудкам людей.

Ник почувствовала, как толкнулся малыш, — точно крохотная молния ударила ее в живот. Она разбирала почту. В одну кучку складывала счета, которые Хьюз просмотрит, когда вернется с работы, в другую — письма из внешнего мира, на них она ответит завтра, после того, как погладит белье.

— О боже, жизнь так скучна, — сообщила она пустой кухне.

Ник знала, что Хьюз хочет девочку, но мальчику не придется иметь дело со всей этой рутиной. Он сможет командовать, делать что пожелает. Он будет сильным, целеустремленным и независимым, и ему не придется вечно извиняться и печь печенье, которое он даже не любит.

— Хватит ныть! — велела она себе.

Ник обнаружила, что в эти дни мрачное настроение накатывало на нее все чаще. Доктор Монти считал, что это совершенно нормально для беременных.

— Многие женщины бывают не в духе в этот период, — сказал он, ладонь его чуть дольше необходимого задержалась на ее колене, когда они сидели в маленьком кабинете рядом с Брэттл-стрит. — Это совершенно нормально, миссис Дерринджер. Это огромная перемена для любой женщины, но она желанна.

На прошлой неделе доктор порекомендовал ей начать читать более жизнерадостные книги, с подозрением оглядев кантовские «Наблюдения над чувством прекрасного и возвышенного».

— Многие из моих пациенток находят кройку и шитье весьма подбадривающим занятием. Занять себя — вот что я рекомендую, — сказал он, и голос его сочился уверенностью.

Так что Ник пошла и купила альбом с моделями дневных платьев. Альбом лежал на верхней полке в гардеробной, все еще обернутый крафтовой бумагой.

Она потыкала пальцем меренги. Уже остыли. Достала черную коробку, проложенную вощеной бумагой, и принялась аккуратно укладывать меренги, стараясь не повредить верхушки. Она гадала, что сейчас делает Хелена, как ей живется с ребенком. Эду исполнилось уже четыре месяца, и Ник продолжала повторять себе, что кузина, должно быть, крайне занята с малышом. Но не могла отделаться от ощущения, что во время их скоротечных телефонных бесед голос Хелены звучит все более отстранение, точно она где-то под водой.

И всякий раз Ник жалела, что не смогла восстановить с Хеленой доверительную близость, когда та гостила у них. После разговора об Эйвери они предпочитали нейтральные темы. Но вечером накануне отъезда Хелены в Лос-Анджелес Ник не удержалась и снова заговорила о нем.

— Ты не обязана возвращаться к нему, ты же знаешь.

Хьюз уже лег, а они приканчивали остатки вина, которого и так уже выпили изрядно.

— Я хочу вернуться, — сказала Хелена, не глядя на нее.

— Ты ничего ему не должна. Я знаю, ты считаешь иначе, но ты тоже имеешь право быть счастливой.

— Не думаю, что ты можешь раздавать советы по семейному счастью.

Впервые в жизни Ник уловила в голосе Хелены что-то близкое к презрению, и это поразило ее.

— Я просто хочу, чтобы ты была счастлива.

Внутри нарастало раздражение.

— Ты в этом ничего не смыслишь. — Хелена посмотрела на нее в упор. — Вот ты ни в чем не находишь счастья, ну разве что в том, чего у тебя нет. Ты ни на что не способна, только брать, брать и требовать еще. У тебя есть все, а ты ведешь себя так, будто это ничего не значит. Так откуда тебе знать, в чем счастье для меня, да вообще для кого-то?

Ник ошеломленно смотрела на кузину.

— Полагаю, я должна быть рада, что мы наконец откровенны друг с другом, — ответила она, чувствуя во рту кислый металлический привкус. — Раз уж мы рубим правду-матку, я скажу, что твоя слабость — вот что делает тебя эгоцентричной настолько, что ты не в состоянии видеть что-либо дальше своего скудного мирка. Я должна быть счастлива лишь потому, что имею больше, чем ты? Ради бога, ты только послушай, что несешь.