Здравствуй, будущее! - Джулия Тиммон

Луиза хихикнула и исчезла. А через минуту вернулась с чашечкой на миниатюрном керамическом подносе.

Глотнув бодрящего напитка, Роберт почувствовал прилив сил. Его губы, неизвестно отчего, растянулись в улыбке.

Сегодня к восьми вечера его ждали на ужин давние друзья родителей, семейство Хорс. Получив их приглашение три дня назад, он ответил, что очень занят и ничего не может обещать, поэтому имел полное право не являться к ним сегодня без всяких объяснений.

У четы Хорс было четверо дочерей. Две старшие давно вышли замуж и уже одарили мать с отцом внуками. Двадцатидвухлетняя Оливия — жизнерадостное, дерзкое смышленое создание — еще училась в колледже и доставляла родителям кучу проблем, посещая сомнительные заведения, общаясь с неформалами, молодежью непонятных для них убеждений и взглядов.

А Стелла, которой недавно исполнилось тридцать, работала библиотекарем и была полной противоположностью младшей сестры. Кроме работы, никуда не ходила, ни с кем не дружила, ничему не умела радоваться.

С ней Роберта давно мечтали свести старшие Хорсы. Когда он приходил к ним, непременно сажали рядом с ней, отпускали в их адрес шуточки, говорили намеками. Его эти ухищрения смешили, ведь Стелла никогда не вызывала в нем ничего, кроме тоски.

Он вспомнил вечно скучающее выражение ее физиономии, тонкие бесцветные губы, наряды блеклых оттенков и нелепых фасонов и передернулся.

— Нет, к Хорсам я определенно не пойду, — пробормотал он, потягиваясь.

Была среда. А ему почему-то казалось, что день сегодня какой-то особенный, даже не предвыходной, а предпраздничный. Работать не хотелось, душу грело предчувствие чего-то необыкновенного.

Он сделал еще глоток кофе, размышляя, чем вызвано его приподнятое настроение. И перед глазами возник образ Александры Вейн. Стройная, до умопомрачения статная, это она, да-да, именно она была виновницей странного состояния, в котором он сейчас пребывал. В ней поражало все — плавность каждого движения, манера говорить, держаться.

Роберт вспомнил их непродолжительный разговор о художниках и вновь расплылся в довольной улыбке. Беседовать на подобные темы ему удавалось лишь с теми из знакомых женщин, которых за глаза называют «синим чулком». Все же остальные, даже самые образованные и смышленые, как правило, не интересовались живописью.

Он попытался отчетливее представить лицо Александры, но не смог. Так часто случается: после первой встречи с человеком в памяти остается лишь общее впечатление о нем, лишь отдельные его черты. Единственное, что хорошо запомнилось Роберту, — это дымчато-серые глаза его новой знакомой. И застывшая в них печаль.

Что ее мучает? — подумал он, слегка морща лоб. Болезнь тети? Но у меня создалось впечатление, что дело не только в этом…

В груди липким студнем расползлось отвратительное ощущение — боль за женщину, которую он практически не знал. Обычно при виде чужого страдания с ним не происходило ничего подобного.

С первых дней учебы в Королевском медицинском колледже Лондона Роберт хорошо усвоил одну истину: врачи не должны принимать близко к сердцу несчастья пациентов. Их задача — рассматривать людские беды трезво и бесстрастно, только таким образом они могут без ущерба для собственного здоровья помогать нуждающимся в их помощи.

То же, что он сейчас испытывал, можно было смело назвать противоположностью бесстрастия. Его распирало от какого-то смешанного, сложного чувства — юношеской радости, стремления совершить что-то грандиозное и вместе с тем гнетущей неудовлетворенности собственным бездействием.

Роберту стало вдруг тесно и душно в просторном, удобном кабинете. И, надев висевший на спинке стула пиджак, он стремительно покинул его.

В воздухе пьяняще пахло весной. О ней, казалось, заявляло все вокруг: и звонкий щебет птиц в небольшом парке, и беспечный детский смех, и даже шум мчащихся по дороге машин.

Свой «остин» сегодня утром Роберт сдал в ремонт, но вызывать такси сейчас даже не подумал. Отправился домой пешком.

По пути ему вспоминались все самые замечательные моменты жизни. Студенческая пора, когда веришь, что в состоянии свернуть горы. Первая школьная влюбленность с ее удушающими и прекрасными приступами робости. Незабываемая поездка в Испанию по окончании колледжа…

Он чувствовал себя полным энергии мальчишкой и в то же время так же, по-мальчишески, побаивался мечтать о счастье, которое как будто замаячило на горизонте.

На дорогу у Роберта ушло полтора часа, но промелькнуло это время на удивление незаметно.

Я должен что-нибудь предпринять, решил он, придя домой. Мне безумно хочется помочь этой Александре. В чем помочь, не знаю да и не горю желанием знать. Но за то, чтобы ее необыкновенные глаза повеселели, готов отдать что угодно…

Повинуясь внезапному побуждению, он достал из кармана записную книжку, подошел к телефону и набрал номер Вилмы Келли.

Трубку взяла Александра. Ее спокойный глуховатый голос он узнал бы, наверное, из сотни других.

— Еще раз здравствуйте, Александра. Это доктор Уолтер. Звоню, чтобы спросить, поговорили ли вы с тетей после нашей с вами беседы.

— Да, поговорила, — сказала Александра. — По-моему, мне удалось внушить ей, что бояться нечего.

Слышно ее было прекрасно, но Роберту казалось, что ему отвечают с другой планеты.

— Замечательно! — воскликнул он. — Вы молодец! Кстати, если хотите, можете прийти ко мне в пятницу вместе с ней. Я еще раз осмотрю ее перед тем, как положить в больницу, а потом мы побеседуем.

— Спасибо, я с удовольствием составлю тете компанию, — отозвалась Александра с благодарностью в голосе.

— Тогда до пятницы, — произнес Роберт, изо всех сил пытаясь ничем не выказать нахлынувшей на него странной нежности.

4

В понедельник тетю Вилму положили в больницу. Держалась она прямо-таки геройски: вела себя спокойно, улыбалась и даже шутила. Лишь по неестественной бледности щек можно было догадаться о том, что происходит в ее душе.

Александра тоже волновалась. Несмотря на долгий разговор с Уолтером в пятницу, несмотря на все его уверения, что нервничать не имеет смысла. Впрочем, если бы не эти уверения, она тревожилась бы гораздо сильнее.

Та их пятничная встреча ограничилась рамками обычного врачебного приема. Но по ее окончании Александра почувствовала себя так, словно глотнула живительного напитка.

А в ночь с субботы на воскресенье ей приснился странный сон. Она стояла в мрачном холодном помещении, окутанная колдовскими путами. Ей нравилось видеть эту тьму, ее радовали и холод, и неволя. Уходить отсюда она не намеревалась. Так и продолжала бы стоять, упиваясь чем-то до боли родным и любимым, что витало вокруг, призрачное, бесплотное. Ее покой нарушила неожиданно распахнувшаяся дверь в стене напротив, мощный поток света, смело устремившийся в ее темный мир, и манящий мужской голос…