Горькая звезда - Владимир Контровский

От Вышгорода до Киева можно добраться двумя путями. Первый — водный, по судоходному рукаву, который ответвляется от Днепра неподалеку от княжьего острога, огибает оболонские заливные луга и, расходясь в удобную глубокую гавань, возвращает свои воды широкому ленивому Борисфену. Другой путь — посуху, вдоль поросших сосняком песчаных берегов малой речки Ирпень, через Водицкую пущу. По воде добираться до Киева лучше, чем посуху: быстрее и вольготнее. Любо великому князю путешествовать на собственной ладье: знай сиди и осматривай живописные берега, пока гребцы налегают на весла. Можно по дороге и важный разговор провести, и поесть без спешки, и о делах подумать. Да, глядишь, и с прихваченной в дорогу теремной девкой время скоротать… Вот только многолетний опыт княжения учит князя Владимира, что самый короткий путь — не всегда самый верный.

В столь важный день тысячи киевлян и десятки иноземных посланников будут наблюдать, затаив дыхание, за каждым его жестом, вслушиваться в каждое произнесенное слово. Как прибыл князь, на каком коне, во что одет, кто по правую его руку скачет, а кто по левую… Каждый чих его белого хазарского скакуна суеверные язычники-киевляне и столь же суеверные христиане-греки будут истолковывать как знамение, а посему не годится великому князю киевскому, который есть кровь от крови этих земель, водой на торжество прибывать. Любое большое судно, что движется с верховий Днепра, сторожкие киевляне всегда разглядывают с тревогой: товар ли привезли тороватые новгородские гости или снова пожаловали на вик, то есть по-ихнему на грабеж, кровожадные свены и даны? Встретить-то встретят, но осадок нехороший останется.

Великий князь представил себе, сколько радости будет посланнику базилевса, Никите Афинянину, когда тот в письме к своему повелителю начнет, возомнив себя едва ли не ромейским летописцем Светонием, описывать тревожные знаки, сопутствующие последним приготовлениям женитьбы «архонта Владимироса» (как он упорно за глаза называет его, христианского правителя Руси, в своих письмах, каждые две недели тайно отправляемых в Константинополь) с единственной сестрой императора, порфирородной принцессой Анной.

Конного пути от Вышгорода до Киева — полдня, оттого и вышли с рассветом, чтоб народ киевский зря не держать. Воевода, хоть кол ему на голове теши, непременно соберет горожан с утра и заставит ждать под присмотром охраняющей город дружины.

Отряд вылетел к ирпенскому броду. По приказу князя всадники, чтобы не забрызгать парадных одежд, осадили коней и перешли с широкой рыси на ровный шаг. Макнув носки дорогих сапог и живот коня в прохладную воду, Владимир пересек реку и вместе со всеми углубился в звенящий редколесный сосняк.

В воздухе пахло травой и хвоей. Владимир глядел на рассыпавшихся по лесу всадников, вспоминая бурные события последних десяти лет. Все, кто сопровождал его в этой поездке, от убеленных сединами ближних бояр и до безусых гридней малой дружины, были самыми верными и надежными его людьми, и каждый из них служил ему живым напоминанием о том, как юнец-изгнанник стал великим князем, которому теперь платят дань семь славянских народов, чьи земли превышают по размерам владения франкского короля Гуго Капета и германского кесаря-императора Оттона, вместе взятые.

Шагах в десяти от князя, щурясь на бьющие сквозь кроны солнечные лучи, подхлестывает пегого лангобардского жеребца улыбчивый бородатый дан с наголо обритым черепом. Это Сонгвар, бессменный охранник Владимира еще с тех времен, когда он, никому не известный юноша, изгнанный старшим братом с новгородского стола, пришел за военной помощью к дальней родне в деревянный городок Эльсинор, или, как его называют сами даны, Хельсингер. На груди у Сонгвара сияет двухфунтовый золотой крест, а в седельном чехле ждет своего часа боевая секира каленой стали, что пробивает доспех, словно тонкую ткань. Крест и конь — трофеи, взятые в Херсонесе, а секира, клейменная знаком княжьего рода, руной конунга Рерихта, — подарок Владимира. Выбитый на вороненой щеке тризуб, а на самом деле сложивший крылья и камнем несущийся вниз на добычу сокол, говорит о том, что ее бритвенно-острое лезвие, вышедшее из-под молота киевского коваля Людоты, сделано по особому княжьему заказу и стоит намного дороже знаменитой фряжской стали.

Но не мастерским владением секирой в бою заслужил Сонгвар княжий подарок, а тем, что готов он, не рассуждая, обрушить ее на того, на кого укажет «конунг Вальдомир», будь то дядя Сонгвара, Рутвор, либо единокровный брат Владимира, Ярополк.

Отбросив недобрые мысли о прошлом, князь обратил взор в ближайшее будущее. Для свенов и данов он пока еще конунг, удачливый предводитель разбойничьих набегов. Для ромеев — архонт, вождь варварского народа, угрожающего имперским фемам и имперской торговле. Для живущих в лесах славян — берущий дань воитель, не хуже и не лучше тех же хазар, меньшее из многих зол. Но не пройдет и нескольких лет, как для ромеев, варягов, славян и даже для правителей далекого Запада он, свойственник ромейского императора, назовется кесарем Василием, стоящим во главе обустроенной единой державы, а его дети, в жилах у которых будет течь бесценная кровь константинопольских базилевсов, по происхождению и могуществу станут первыми среди равных в христианском мире.

Князь оторвался от приятных мечтаний, когда отряд вышел к берегам говорливой и своенравной речки Глыбочицы, за которой угрюмо чернела непроходимая Почайнинская чаща, главная нынешняя забота князя.

Киев исстари город вольный. Здесь каждый может исповедовать свою веру: помимо десятков больших и малых капищ имеется и греческая церковка, и небольшая мечеть, и даже оставшийся со времен хазарского владычества иудейский молитвенный дом. Есть здесь и латинская церковь, и даже маленькая община персидских купцов-несторианцев. Но большая часть горожан — язычники. И едва ли не все они, помимо родовых и семейных богов, непременно приносят жертвы покровителю города — Велесу. И вот именно там, в глубине Почайнинской чащи, за плотной стеной деревьев, меж которых теснятся колючие кусты ежевики, стоит почитаемое Велесово капище, камень преткновения для всех христианских проповедников.

Все дело в том, что Киев — град особенный. В отличие от Новгорода, Булгара и даже Херсонеса он напитан древними поверьями и какой-то необычной, волшебной силой, благодаря которой здешние ремесла процветают, словно этот затерянный в лесах форпост и впрямь находится под опекой одного из могущественных языческих богов, посвящающего здешних жителей в недоступные простым смертным секреты. В горшках, сделанных мастерами Глыбочицкой слободы, вода сохраняет прохладу в жару и никогда не тухнет. Стеклянные бусы, непременное украшение любой киевлянки, привозимые раньше из Константинополя, делают теперь здесь намного лучше, чем в армянских кварталах ромейской столицы, и нет мягче сафьяна, чем тот, что выделан искусниками с Кожемяцкого ручья.

Ромеи и их священники, тыча пальцем в Библию, где первой заповедью Моисеевой прописано: «Не сотвори себе кумира», постоянно требуют, чтобы князь все языческие капища уничтожил, а волхвов разогнал. Но горожане уверены, что им покровительствует сам Велес, потому его жрецы — люди очень влиятельные, и ссориться с ними князю нельзя никак.

Царьградских волхвов Владимир начал привечать недавно. Привез их с собой из похода на Херсонес и, как новокрещенный, приказал устроить обряд «убиения» своего родового бога Перуна. Тяжелую колоду из столетнего дуба, указанного ведунами и срубленного в первую новолунную ночь после осеннего равноденствия, привязали к коням, прилюдно отволокли к Днепру, под стоны специально назначенных плакальщиков избивая по дороге железными прутьями, и сплавили по реке. Обряд этот для местных жителей был привычным и понятным — его проводили, сменяя по тем или иным причинам бога-покровителя, не только здешние поляне и кривичи, но и пришлые норманны, а любой дан верит, что бог, уплывший, словно ладья с погребенным викингом, непременно попадает в Валгаллу. Однако греки что послы-соглядатаи и прикатившие в обозе корсунские священники, ничего не понимали в чуждых для них верованиях и приняли все действо за чистую монету.

Казалось бы, сделано дело, но нет. Теперь требуют греки, чтобы он, Владимир, вслед за своей княжьей кумирней разорил и Велесово капище в Почайнинской чаще, о чем ему прямо сказал странный и очень опасный (это чувствовалось) человек, прибывший вчера в Киев в свите византийской принцессы. Он сразу не понравился князю уже одним своим внешним видом. Яйцевидная голова, тонкие злые губы, мясистый нос, к которому сходятся домиком глубоко посаженные близорукие глаза, большие уши с длинными, словно серьги, мочками и оттопыренными верхушками выдавали в нем представителя одного из многочисленных и не слишком воинственных восточных племен, но слова, которые он произносил вяловатым блеющим голосом, таили явственную и почти неприкрытую угрозу. «Я и шестеро моих помощников, уважаемый князь, прибыли сюда для того, чтобы во славу Христа уничтожить капище Велеса. Велес — языческий бог торговли, изображаемый в виде быка, а ведь Святое писание ясно говорит о том, что все поклоняющиеся Золотому Тельцу будут страшно наказаны истинным Богом. Нужно убить жрецов Велеса и расколоть тот камень, который они прячут в своей чащобе…»