Правда о твоей матери (СИ) - Смирнова Юлия

- Я отвечу, Лев. Хотя мне неохота эту тему поднимать. Ты трепетно относишься к матери, я это ценю. Я не знаю, как изменится твоё к ней отношение, если я расскажу тебе всю историю моего знакомства с ней и с тобой – в которой, собственно, и кроется ответ. Я, видишь ли, не хочу, чтобы твоё отношение к маме менялось.

- Думаешь, я ее разлюблю? Даже если узнаю, что она не хотела меня, даже если ты прямо скажешь, что она тебе постоянно жалуется, что никогда меня не любила, и лучше бы я вообще умер?

- Такого никогда не было, - рассмеялся Даниил. – Разлюбить не разлюбишь, но обидишься. А добавлять новые обиды к старым мне бы не хотелось.

- Я постараюсь не обижаться. Просто мне нужно выстроить как-то отношение к прошлому, чтобы сделать выводы на будущее.

- Разумно. Но, как показывает многовековой опыт человечества, трудноисполнимо на практике. На практике интереснее всего искать виноватых и пестовать свои обиды, - Даниил протянул мальчику руку ладонью вверх. – Дай посмотреть, пожалуйста.

Лёва, поколебавшись, протянул ему руку с непонимающим видом.

- У тебя руки ремесленника, - заметил Даниил с улыбкой, осмотрев Лёвину исцарапанную кожу и побитые пальцы.

Лёва тоже с интересом посмотрел на руки Даниила, не понимая, куда тот клонит.

- Тебе с ними удобно?– полюбопытствовал он.

- Намучаешься, если такие же вырастут, - засмеялся Даниил. – Мелкие винтики, мелкие кнопки – всё проклянёшь. Не торопись взрослеть.

- Думаешь, вырасту таким же огромным, как ты? – покосился мальчик на него.

- Может, даже ещё и больше. Зело ты у нас спортивный и сильный. Вон уже какие мышцы у тебя, - шутя похвалил Даниил.

- Мне нужно всё большое, - озабоченно поделился Лёва.

- Это что, например?

- Ну, знания. В первую очередь требуются обширные знания. А ты что подумал?

- О знаниях, конечно, - быстро сказал Грачёв. – Я тоже подумал о знаниях. Учёные мы здесь или кто?

- Ну да. Мы исследователи.

- Которых интересует мир во всем его многообразии, - Даниил развернул загрубевшую руку мальчика, раскрыл ладонь и спросил, удерживая в таком положении:

- Ты что-то мастерил? Откуда такие… м-м-м… серьёзные мозоли?

- Ну да, мастерил. И еще в спортзале занимался. Что тут непонятного?

- Ты себя не щадишь, - заметил Даниил. – Какова цель этих занятий?

- Никакой. Просто люблю по железякам лазить. Я в момент тренировок не чувствую, что мозоли натираю.

- Есть же средства, лекарства. Почему не пользуешься?

- Да не до этого. Забываю всё время, - Лёва раздражённо отнял руку. – К чему ты?

- Твоя мама верит, что рука может выдать то, что не желает рассказывать ее хозяин, - сказал Даниил. – Когда она на восьмом месяце беременности пришла ко мне с заявлением – кто-то в бухгалтерии наврал в ее декретных отчислениях по научному гранту – знаешь, какие у нее были руки?

- Обветренные, все в цыпках? – предположил Лёва.

- Ну уж, - усмехнулся Даниил. – Нет – они были то ли ободранные, то ли покусанные. Верхние фаланги пальцев были очень изранены. Признак глубокого невроза. Даже я сразу заметил, когда она протянула мне документы. Эта привычка обдирать пальцы уходит корнями в глубокое детство, полное тревог. Истеричка-мать и психопат отец – твои бабушка и дедушка – сделали из спокойной, ласковой, остроумной и талантливой девочки то, что мы имеем сегодня. Влияние родителей сложно переоценить. Поверь мне, твоя мама отлично выстояла. Но и совсем не сломаться не смогла.

- До меня дошло! – хлопнул в ладоши Лёва. - Думаешь, как они с мамой – так и мама со мной?

- Вовсе нет, - возразил Даниил. – Разве мама хоть раз подняла на тебя руку? Разве когда-нибудь скандалила? Кричала? А представь, что тебе довелось бы испытывать такое ежедневно.

Лёва вздохнул.

- Если бы ещё и это – я бы точно сбежал из дома. Почему мама никогда мне ни о чем не рассказывает?

- Можешь быть уверен – беспрецедентного доверия мне она точно так же не оказывала. Я тайком прочел ее детские дневники. Вот где ужас, Лёва.

- Постой-ка! Так ведь это почти то же самое, что взлом почты! – всплеснул руками мальчик.

- Думаешь? – сердито сказал Даниил. – А ничего, что каждая страница этих дневников кричит и взывает о помощи к читателю? Кто-то должен был прочитать их. Твоя мама всегда этого хотела.

- Неужели?

- Это бесспорно. Она сама подтвердила, когда я сознался. Так вот. Она на восьмом месяце… Я обещал всё уладить, мы распрощались – да только что-то в ней мне не понравилось. Повеяло какой-то страшной бедой, чем-то нездоровым. Я вышел за ней в коридор. Оказалось, правильно вышел – ей стало плохо, понадобилось вызвать скорую. Экстренное кесарево. Врач потом сказал: непонятно, как она вообще доносила в режиме жестокого стресса. В больницу с ней ехать было некому. Что делать – я оставил всё на заместителя и поехал с ней. Она всё повторяла: «Лучше бы я умерла. Что я с ним буду делать?». Я просил у нее контакты родственников, мужа – безрезультатно. Помню её фразу: «Я всех распугала». Очень самокритично – только, Лёва, это правда лишь отчасти. В отношениях между людьми всегда две стороны. И я знаю, каким верным другом может быть твоя мать. Она деятельна, чем и полезна; она интересна, весела, оптимистична; она деликатна и готова поддержать – я уж не знаю, кем надо быть, чтобы не ценить её дружбу. При всём её, да, непростом характере.

- Я понял. Согласен с тобой. Значит, маме сделали операцию?

- Сделали, сделали. Я хотел было выйти – но какая-то шустрая медсестричка ухватила меня за локоть: «Хотите поприсутствовать, папочка?». Я уж собирался отказаться, объяснить, что мы просто коллеги, но…

- Но? – поторопил Лёва.

- Но медсестра добавила: «Идите, что встали, вы ей нужны, она в неадеквате от страха». И я понял, что сейчас я несу ответственность вот за этого конкретного сотрудника. А то еще, может, и не за одну жизнь. И пошел. Так я понял: иногда даже то, что находится вне нашей компетенции, может стать нашей личной ответственностью.

- И ты видел, как я родился? – скривился Лёва. – Фу.

- Почему же «фу»? Ты был весьма мил. Мне тебя сразу в руки сунули.

- Тебе? – ошарашено переспросил Лёва. – Вот так сразу? Ну хоть помыли?

- Помыли, не беспокойся. Немного погодя. Не оставили грязного. Что ты задаешь какие-то дурацкие вопросы?

- Не такие уж они дурацкие. Я пытаюсь понять, почему ты мной не побрезговал.

- Потому что каждая новая жизнь драгоценна, Лёва. Это всё равно что держать в руках надежду. Я думал не о том, как ты выглядишь, а лишь бы ты был здоров. Понимаешь?

- А почему ребенка сунули тебе? Почему меня не отдали сразу маме?

- Мама твоя, ты уж извини, была в таком состоянии… хотя в сознании – наркоз действовал только на нижнюю часть тела. Одним словом, руки ее были слабы и тебя бы не удержали. Ее здорово трясло, врачи аж испугались. Раньше она никогда не бывала в больницах. Она повторяла, как в бреду: «Откуда он, что это такое?». Так что взял тебя я.

- Представляю, как тебе было противно.

- Нисколько. Ты был хорош: кряхтел, фыркал и топорщил пальцы. Никакого плача, никакого жалобного хныканья. Я еще подумал: небось парень с характером. Так оно и оказалось.

- Ну тогда, значит, я не понравился маме? Она сказала что-нибудь в духе: какая, мол, гадость?

- Нет, дорогой мой. Но смотреть на тебя и на свой послеоперационный шов она еще долго не могла без содрогания.

- Избавиться от меня не хотела?

- Хотела, - спокойно подтвердил Даниил. – Это было следствием шока. То есть не подлинное ее желание.

- Откуда ты знаешь?

- Лёва, скажи: я хоть раз тебя обманул?

Мальчик помотал головой.

- Она готова была тебя оставить в роддоме. Я не позволил. Поговорил с ней. Уж не помню, какие доводы я приводил. Она все их отбивала. Один за другим. Мы проговорили два часа. У меня было ощущение, что я долблюсь башкой о стену – вот буквально. Я ей слово – она мне десять. Наконец, отчаявшись, я предложил: «Я буду вам помогать». Она сразу оживилась: «Правда?». Так у меня появился чудесный младенец, которого на меня радостно спихнули, - Даниил ухмыльнулся. – Лёв, можно, я покурю?