Огненный пояс. По следам ветра (сборник) - Голубев Глеб Николаевич

Базанов, цепляясь за что попало, подтянулся к глубиномеру и крикнул:

— Всплываем! Осталось меньше сотни метров.

— Ура! — это, кажется, закричал я.

7

«03.43. Всплыли на поверхность. Волна 3-4 балла, густой туман. Небо затянуто сплошной облачностью, определиться не удалось. Координаты по-прежнему остаются неизвестными».

Я никогда раньше не знал, что воздух так душист и вкусен.

Едва мы всплыли и Базанов открыл верхний люк, я первым вскарабкался по трапу и, высунувшись до пояса, дышал, дышал и никак не мог надышаться.

Только через несколько минут ожило второе мое чувство — зрение, я начал замечать, что было вокруг.

А видно было немного. Все застилал липкий, плотный туман. Волны невидимками подкрадывались под его покровом и внезапно бросались на палубу, обдавая меня брызгами. Качало так сильно, что все время приходилось упираться локтями в стенки люка, крепко вцепившись в поручни.

Ничего не видно было и наверху, ни единой звездочки. На миг мне даже показалось, будто мы все еще под водой, и я зябко передернул плечами.

Кто-то дернул меня снизу за ногу.

— Ты что, заснул? — спросил Михаил, когда я наклонился в колодец люка. — Где кашалот?

Кашалот? Ах да, как же это я совсем забыл о нашем спасителе! Да где же его увидишь в таком тумане.

— Ищи сам, — сказал я и нехотя стал спускаться по узкому трапу, чтобы уступить место Мишке. Ему тоже ведь хочется подышать.

Свежий морской воздух проник во все уголки нашего кораблика, проветрил, продул камеру. Но все равно это было, конечно, совсем не то, что наверху.

А Базанов уже возится с передатчиком, что-то подкручивает, подвинчивает, смазывает. Вот фанатик!

— Что же вы, командир, не хотите свеженького воздуха хлебнуть? Никогда такого не пробовал, честное слово.

— Успею еще, — ответил он и подмигнул. — Не перед смертью, чай, надышусь еще. Надо связаться с «Богатырем», да что-то ничего не получается. Видно, антенна сорвана. Не обратил внимания?

Я виновато покачал головой.

— Ладно, сам слазаю, проверю. А как там погода?

— Скверная.

— Звезды видно?

— Видимости никакой. Туман.

— Плохо. Опять не удастся определиться. Где же мы все-таки находимся?

Он положил на столик карту и, озабоченно приглаживая седеющие волосы, склонился над ней.

— Глубина свыше трех тысяч метров, на якорь не встать. Придется всю ночь дежурить, как бы не вынесло нас на какой берег.

— Да что вы, командир, — сказал я, заглядывая через его плечо. — Не могло же нас за сутки утащить на пятьсот миль, до ближайшего берега еще целый океан.

— Возможно. Но пока не определимся и не узнаем точно, куда нас занесло, придется посматривать в оба, Береженого и бог бережет.

Когда Михаил спустился, Базанов сам поднялся наверх, но тут же вернулся.

— Ничего не видно, — сказал он. — Тьма непроглядная. Антенна сорвана, связаться с базой пока не удастся. А что там еще наломано, не видно. Придется осмотр повреждений отложить до утра.

Мы задраили люк и решили отдыхать. Вахтенный должен был каждые пятнадцать минут замерять эхолотом глубину и через полчаса включать верхний прожектор: вдруг прилетит самолет или появится неподалеку какой-нибудь корабль. Но надежды на это, конечно, было слишком мало.

На первую вахту заступил Михаил. Через два часа его должен был сменить я. Базанов оставил за собой следующую вахту, приходящуюся на самые глухие часы ночи. Моряки не любят ее, называя «собачьей» и давая ей другие нелестные прозвища.

Базанов как лег на резиновый матрасик, брошенный прямо на пол кабины, так и захрапел громко, с переливами. А мне сначала показалось, будто уснуть не удастся. Батискаф сильно раскачивало, от стального пола тянуло холодом, снова начинало казаться, будто не хватает воздуха…

Но я тоже заснул моментально, словно провалился куда-то в бездонную пропасть.

И тут же меня начал безжалостно расталкивать Михаил.

— Что случилось? — пробормотал я.

— Ничего не случилось. Просто пора бы тебе уступить свое местечко и занять мое.

— Неужели прошло два часа?

— Точно.

— Брось разыгрывать. Ты подвел часы.

Аккуратист Мишка, услышав такое обвинение, даже побагровел от возмущения. Он демонстративно выдернул из-под меня матрасик и лег на него, отвернувшись к стенке. А я, очутившись на мокром полу, волей-неволей вынужден был окончательно проснуться и заступить на вахту.

Впрочем, до конца я, похоже, так и не проснулся. В каком-то полузабытьи машинально включал через каждые пятнадцать минут эхолот и нетвердой рукой записывал в судовой журнал его показания. Глубина почти не менялась, все те же три тысячи метров холодной воды под нами.

Так же бездумно и механически я каждые полчаса на миг включал прожектор, но сколько ни вглядывался в иллюминатор, ничего не видел, кроме пенистых гребней набегавших волн. Да и что можно было увидеть здесь, за тысячи километров от ближайшего берега?

Эти два часа вахты тянулись бесконечно, лишний раз подтверждая относительность времени. Я едва дождался, когда настало время разбудить Базанова, и, как только он освободил матрасик, свалился и заснул.

Но снова меня тут же разбудили!

Громкие, встревоженные голоса моих товарищей заставили меня поднять тяжелую голову. Базанов и Михаил почему-то вглядывались в иллюминаторы. Что случилось?

Что-то громко, со звоном стукнуло в стальной борт нашего кораблика.

— Слышите? — повернулся к Базанову Михаил. — Это льдина!

— Да откуда здесь возьмутся плавучие льды в это время года? — ответил ему Базанов, не отрываясь от иллюминатора. — Не могло же нас утащить так далеко на север, аж в Берингов пролив. Черт! Ничего не видно, надо подняться наверх. И потом ты же сам говоришь, что температура забортной воды поднялась на пять градусов.

Базанов полез наверх по узкой лесенке. Мишка посмотрел ему вслед, наморщив лоб, потом в задумчивости пробормотал:

— Забавно…

Из распахнутого люка потянуло сырой свежестью, и бодрящий морской ветерок сразу прогнал от меня сон.

— В чем дело? Что случилось? Что еще тебе кажется забавным? — спросил я, вскакивая и подходя к иллюминатору.

Прожектор был включен, но сквозь стекло ничего не удалось различить, кроме вздымавшихся и опадавших волн. А дальше — сплошной туман.

— Понимаешь, заступил я на вторую вахту и решил на всякий случай провести некоторые наблюдения, — начал рассказывать Мишка…

Ого, сколько я проспал, а показалось — минуту…

— … В том числе замерил температуру забортной воды, и оказалось, что она поднялась по сравнению с последним измерением на пять и две десятых градуса. Непонятно. Я задумался над этим странным явлением и вдруг услышал, как что-то ударилось о борт, потом еще и еще. Вот и опять, слышишь?

В самом деле, новый удар наполнил звоном и скрежетом нашу кабину.

— Видимо, мы и вправду врезались в полосу плавучего льда, — сказал я. — Как бы не пробило нашу скорлупку.

— Но откуда же взялся лед, если вода стала даже теплее? — растерянно пробормотал Михаил.

Да, это было действительно совершенно непонятно. Отчетливые удары льдин о борта как будто подтверждали, что нас занесло далеко на север.

Новый удар. Как бы в самом деле не пробило борт, Тогда нам крышка.

Но почему же потеплела вода за бортом, словно мы заплыли куда-то чуть ли не на экватор? Что за чертовщина такая?

Еще удар и скрежет.

— Что вы там видите, командир? — нетерпеливо окликнул я Базанова, потянув его за штанину.

Он спустился вниз, оставив люк открытым.

— Что-то вокруг плавает, но не похоже на лед, — сказал Константин Игоревич. — Лед белый, а это что-то серое, сливается с водой, никак не рассмотришь. Подождем рассвета. Туман уже расходится. А прожектор нечего жечь, аккумуляторы почти на нуле.

Я не удержался и сам полез наверх, хотя при выключенном прожекторе уж, конечно, ничего не мог рассмотреть. Но хоть подышать вдоволь свежим воздухом.