Заградотряд времени - Юрий Корчевский

Парни устало побрели по дороге. Сержант шел впереди, я замыкал нашу маленькую колонну.

Над нами пролетели немецкие пикировщики Ю-87, не обратив на нашу группу никакого внимания. Далеко впереди они снизились и начали бомбить кого-то невидимого на дороге.

— Да где же наши-то самолеты, чего сталинских соколов не видно? — с огорчением спросил один из парней.

Странновато было мне, знавшему из истории про сталинские репрессии, лагеря, массовые чистки среди командирского состава армии перед самой войной, слышать эти слова. И вообще, я чувствовал себя здесь, в этом времени, неуютно, одиноко. Нет друзей-товарищей, нет дома, нет работы — даже документов нет. На каждом КПП надо врать, что документы сгорели. А если дело дойдет до проверки в НКВД? Окажется, что я нигде не числюсь, не прописан. Стало быть, немецкий шпион или диверсант. А во время войны с такими разговор короткий — к стенке. Поэтому в отличие от других парней-новобранцев, которые переживали за судьбу Родины, я еще и морально был подавлен, чувствовал свою ущербность и уязвимость.

И был еще один момент, который меня напрягал — даже унижал. Я, старший лейтенант, танкист, вполне способный громить врага на Т-34 или КВ, бегаю пешком, в цивильной одежде и без оружия. Не считать же оружием трофейный немецкий «Парабеллум»? А как мне попасть в действующую воинскую часть? Кто меня к танку подпустит?

Мы шли по дороге к Вязьме, а немцы впереди на «юнкерсах» продолжали смертельную карусель. Через полчаса, израсходовав запас бомб, пикировщики пролетели над нами на запад. И лишь часа через два, взобравшись на очередной холмик, мы увидели страшную картину.

Вся дорога была запружена разбитой техникой. Чадили и догорали грузовики, были перевернуты два легких броневичка. Но самое страшное — повсюду, на дороге, справа и слева на обочине ее лежали убитые бойцы. Такой жути мне видеть еще не приходилось.

Все застыли в оцепенении, пораженные увиденным.

— Есть кто живой? — прокричал сержант.

Тишина в ответ. И запах — горелого дерева, металла, человеческой плоти.

— Товарищ сержант, надо бы по машинам пройтись. Оружие подобрать, а повезет — так и харчами поживиться, — заметил я.

Реакция сержанта была неожиданной. Он схватился за кобуру, вытащил наган:

— Мародерствовать вздумал? Застрелю!

— Сержант! Ты о живых подумай! Под твоим началом команда, врученная тебе на попечение. Оружия у них нет, в форму не одеты, а документы ты по оплошности в грузовике бросил, и они сгорели. Сколько человек из полутора десятков ты на сборный пункт приведешь? А немцы ежели прорвутся? У твоих парней даже винтовок нет.

Сержант оторопел от моей гневной тирады:

— Ну, ты это — не встревай, не указывай командиру.

— Тогда сам распоряжайся, а наганом передо мной больше не размахивай — пуганый уже.

Сержант покраснел и убрал наган в кобуру.

— Бойцы, слушай мою команду! Идем вдоль колонны — пятеро слева, пятеро справа. Подбирайте себе оружие, а если провиант найдете — шумните.

Сержант отобрал себе четверых и махнул мне рукой — а с этими ты пойдешь.

Оглядываясь и озираясь, мы пошли вдоль разбомбленной колонны.

Первая машина сгорела дотла, и мы ее миновали, не останавливаясь. Вторая была изрешечена осколками. На пассажирском месте сидел, откинувшись на спинку, убитый капитан. Дверца машины была распахнута настежь.

Я достал из нагрудного кармана документы убитого офицера, раскрыл: «Седьмой механизированный корпус, четырнадцатая танковая дивизия, девятый мотоциклетный полк». М-да, мало что от полка осталось.

Я сунул документы капитана себе в карман. По-хорошему, надо бы у убитых собрать документы, нашим потом отдать. Но этим, так же как и захоронением павших, должны заниматься похоронные команды. Существуют такие подразделения в каждой армии, только вот где они?

Стоявший рядом со мной белобрысый паренек тронул меня за руку:

— Не боишься мертвяков? Вот я — до ужаса.

— Привыкай, парень. Живых бояться надо.

Я заглянул в кузов машины — пусто, одни лавки. Видимо, машина везла пехоту и, увидев самолеты, бойцы повыпрыгивали из кузова.

У следующего грузовика уже стояла группа новобранцев и сержант, и я прошел мимо — к другому — сумки с противогазами, почти весь кузов. Не иначе, грузовичок отделения химзащиты.

Один из моих парней подобрал винтовку, что лежала рядом с убитым бойцом.

— Пояс сними с подсумками, — посоветовал я.

Парень отрицательно покачал головой. Боится с мертвого снимать.

Машин через пять мы наткнулись на грузовик с жестяной будкой. Я распахнул дверцу — да не иначе старшина вез со склада провиант и обмундирование. Вот удача!

— Сержант! Иди, полюбуйся!

Усатый сержант подошел вразвалочку и заглянул внутрь фургона:

— Ох, ети его мать! Богатство-то какое. Хлопцы, переодевайтесь.

Каждый подобрал под себя гимнастерку, брюки, ремень и пилотку. Вот только обуви не было, остались в своих туфлях.

Команда приобрела военный вид. Мы наелись тушенки с перловой кашей.

— Нельзя такое богатство бросать, — сокрушался сержант, — надо хотя бы харчи забрать.

Мы завязали у гимнастерок рукава и сгрузили туда по ящику тушенки. Сержант вручил каждому по поклаже.

— Смотри, не вздумай бросить, — предупредил он каждого.

Собрали оружие у убитых, коего валялось предостаточно. Я не побрезговал снять ремень с подсумками у бойца с размозженной головой. Ну не в руках же патроны носить.

Надев форму, я почувствовал себя увереннее. Сержант же, оглядев воинство, недовольно поморщился. Гимнастерки топорщатся сзади — парни явно раньше не служили. И только на самом сержанте и на мне форма сидела как влитая.

— Сыты, одеты, тогда — марш вперед!

Мы дошли до хвоста колонны. Я обернулся. Это же сколько техники разбитой, сколько молодых парней полегло, так и не успев нанести урон врагу! Горько было на все это смотреть.

Дальше шли в тягостном молчании. Увиденное сильно потрясло всех. Что говорить о молодых, когда и я, и сержант — оба были удручены. За полчаса, а может, и меньше, немецкие «лаптежники» без единой для себя потери разгромили целый батальон, а может, и полк. Почему зенитки не сопровождали колонну? Где наши истребители? Ведь я же ясно видел, что у тихоходных пикировщиков не было истребителей сопровождения.

Вопросы остались без ответов.

Пустынно на дороге. От приближающихся немцев население в страхе бежало — это понятно. Но почему наших войск не видно?

В надвигающихся сумерках мы вошли в покинутую жителями деревню.

— Все, привал и ночлег. Можно оправиться, — по-солдафонски скомандовал сержант.

Мы набились в одну большую избу, с облегчением сбросили с плеч узлы с тушенкой и повалились на пол.

— Тебя как звать-то? — подошел ко мне сержант.

— Сергей Колесников.

— Ставлю тебя, Колесников, часовым. На ребят надежды нет — уснуть могут. Через четыре часа сменю.

Делать нечего, приказы не обсуждаются.

Я взял винтовку и вышел во двор. Стемнело, на небе появились звезды. Я поглядывал на часы. Ничего, вот подойдет смена, тоже отосплюсь.

С дальней стороны деревни послышался гул моторов многих машин, затем стал виден свет фар.

Вбежав в избу, я разбудил сержанта.

— Вставай, тревога! Сюда направляется колонна техники, похоже, с танками. Чьи они, пока непонятно.

— Понял. Всем подъем!

Хлопцы проснулись и стали медленно одеваться. Эх, вас бы в мирное время в армейскую казарму. Командир отделения живо научил бы вас одеваться или раздеваться, пока спичка горит.

— Живее, коли жить хотите!

Разобрав оружие и подхватив гимнастерки с провиантом, все вышли во двор. Фары светили значительно ближе, а рев моторов давил на уши.

— Быстро всем в лес! Потом разберемся — наши это или немцы.

Подгонять никого не пришлось, все перебежали дорогу и укрылись в рощице.

Колонна зашла в деревню и встала. Была она смешанной — танки, бронеавтомобили, мотоциклы с колясками и без, грузовики. Фары погасли, моторы заглохли. Стала слышна русская речь, матерок. Наши! Сержант скомандовал выходить.

Мы построились между колонной и рощей.

Сержант ушел разыскивать начальство. Через четверть часа вернулся с командиром — это было сразу видно по болтающейся планшетке. Ни звания на петлицах, ни лица мы в темноте не разглядели.

— Зачисляю вас в свою бригаду. Завтра оформим приказом и поставим на довольствие. Командиром отделения назначаю сержанта Кривохатько.

— Слушаюсь, товарищ комбриг! — вытянулся молодцевато наш усатый сержант.

Комбриг повернулся и ушел.

— Вольно, разрешаю продолжить отдых. Утром сообщу новые указания.

Сунулись мы было в обжитую нами избу, да не тут-то было. Она уже было занята — здесь расположился штаб бригады. Так и улеглись в рощице, поскольку все остальные немногие избы тоже оказались заняты.