Три кварка (из 2012 в 1982) - Владимир Тимофеев

– Ага, молодое, – весело произнесла тетка, оглядывая меня. – Ты на себя-то посмотри… старый. Сам-то еще небось… класс десятый? Или уже студент?

– Студент.

– Ну… бывай, студент. Только смотри, горло не простуди, ха-ха… дядя.

– Попытаюсь. Спасибо.

Отступив от «прилавка», я развернулся и, зачерпывая «ложечкой» тающую во рту сладкую массу, двинулся вдоль вокзала.

Около бочки с квасом суетился какой-то мужик, цепляя ее к «Беларусю». «Эх, опоздал. Все уже выпили». А жаль! Очень хотелось попробовать, каков он на вкус – квасок за пятачок да с копеечкой.

Впрочем, про квас я забыл почти сразу, увидав… «О! Газировка, сто лет таких не встречал».

Три автомата с «логотипом» «Газированная ВОДА» на стеклянной панели стояли, упираясь тыльной частью в кирпичную стену. В каждом по два-три граненых стакана. Странно даже, что их никто не упер. Видимо, не прижилась тут еще обычная для позднесоветских времен традиция стаканы из автоматов тырить. А ведь в конце восьмидесятых – начале девяностых такое происходило почти повсеместно: дефицит обрушился на страну не только в экономическом плане – он и совесть у многих из нас основательно проредил. Воровать, или, как тогда было принято говорить, «нести» стали уже не втихую, а прямо средь бела дня, никого и ничего не стесняясь. Тащили то, что под руку подвернется. А под руку подворачивалось абсолютно все: «Халява, сэр! Налетай, подешевело! Дурак, кто не несет».

Граненый же стакан стал в некотором роде символом этой эпидемии «несунизма»: желающие принять на грудь ничтоже сумняшеся «заимствовали» его у «автоматических водораздатчиков» и, использовав по назначению, даже не уносили с собой, а просто разбивали или выбрасывали. Словно вандалы какие-то или вообще дебилы. Козлы, одним словом. Уроды.

Дегустировать газированную воду – что с сиропом, что без – я не решился. Не потому, что испугался микробов на стенках наспех помытых стаканов или что в кошельке не нашлось подходящей монетки (одно– или трехкопеечной) – именно в эту минуту дало о себе знать выпитое час назад молоко. Добавленная к нему газировка наверняка оказалась бы той самой каплей, что переполнила бы чашу терпения. Моего терпения. Причем, не в фигуральном смысле, а в плане физиологии. В общем, невтерпеж мне стало. Так сильно, что мозг фактически отключился. И потому вместо того, чтобы немного подумать и поискать отхожее место внутри вокзального здания или в ближайших окрестностях, я рванул через площадь под эстакаду, а потом по переходу наверх, в сторону улицы Новослободская. Памятуя о том, что в середине восьмидесятых на пересечении этой улицы и Бутырского Вала располагался общественный туалет. И не какие-то там сине-зеленые кабинки грядущих времен или примитивный «типа сортир», а вполне себе капитальное сооружение, встроенное в угловой дом.

Память не подвела – туалет отыскался именно там, где и предполагалось. На первом этаже высокого здания с вывеской «Социалистическая Индустрия» на крыше.

Еле дождавшись зеленого сигнала светофора, быстро рванул по «зебре» к вожделенным дверям, «украшенным» с детства знакомыми символами «эМ и Жо». Участок дорожного полотна между бордюрами я преодолел буквально за пару секунд и тут же, почти не целясь, метнул смятый кусок фольги с остатками недоеденного мороженого в раскачивающуюся возле столба урну. Сорвав точным, метров на десять, броском невольные аплодисменты прохожих. Ощущая себя едва ли не баскетболистом-снайпером из команды мастеров, поймавшим кураж, рисующимся перед публикой, кладущим в корзину очередной трехочковый. Впрочем, долго удивляться собственной меткости мне не пришлось. Во-первых, потому что спешил. Во-вторых, поскольку начал потихонечку привыкать к этой приобретенной непонятно откуда способности – попадать в цель без особых усилий, одним лишь желанием. Ну а в-третьих, уже через десять минут я просто забыл об этом маленьком инциденте. Вновь выйдя на воздух, подставляя лицо неяркому солнцу, радуясь подступающей вечерней прохладе и свежести от только что прошедших по улице поливальных машин.

Поразмыслив немного, решил прогуляться пешком по столице. Для начала до Белорусской, а там видно будет. То ли, как в песне, вдоль по Питерской (то бишь, Ленинградскому проспекту) в сторону стадиона «Динамо», то ли по Тверской-Ямской (той, что нынче улица Горького) в центр.

Пока шел по Бутырскому Валу, наткнулся на магазин «Радио». Жаль только, закрыт он был по причине выходного дня, а то бы заглянул в него непременно. Я ведь еще в школе этими делами весьма и весьма увлекался. В смысле, любил чего-нибудь попаять. Приемник там какой-нибудь смастерить, усилитель транзисторный или ламповый. Два года назад даже электрогитару сваял себе из подручных деталей. Бренчал потом на ней в школьном ансамбле, красуясь перед восторженными одноклассницами. Как вспомню, так ностальгия прет во весь рост. Вроде и недавно все было по нынешним временам, а все одно – «лишние» тридцать лет за плечами, хрен перепрыгнешь. Словно пропасть в горах. Или трещина среди ледяных торосов.

От нечего делать забрел в один из тихих московских двориков, подальше от суеты. Сел на скамейку, прищурился, глядя на играющую детвору. Ну да, этим все нипочем, вся дальнейшая жизнь кажется пока лишь продолжением ребячьей игры. Только названия менять успевай. И все у них еще впереди. И отрочество, и юность… Вот только молодость, боюсь, выйдет совсем не такая, как видится отсюда, из спокойного 82-го. Многое в их жизни изменится. Очень многое. Всего через какой-то десяток лет.

На лавочке просидел минут пять, с грустью думая о судьбах страны и тех ребятишек, что резвились сейчас на детской площадке. Не ведающих пока своего будущего, не знающих, что ждет их в последующие отнюдь не легкие годы.

За детьми, кроме меня, никто не следил. Ну разве что пара опрятно одетых старушек, которые выгуливали во дворе своих собачонок и бросали неодобрительные взгляды на пацанов постарше, гоняющих резиновый мяч в опасной близости от натянутых бельевых веревок и сушащихся на них простыней.

Какая-то заскочившая на газон дворняга дежурно облаяла бабушкиных болонок, а затем переключилась на более «интересный» объект – затаившегося в траве рыжего кошака. Сжавшийся в комок кот поначалу просто наблюдал за наскакивающей на него псиной, изгибая время от времени спину и «безмолвно» шипя, но потом, улучив момент, стремглав метнулся к забору и юркнул в узкую щель, разом оказавшись вне пределов досягаемости беснующейся дуры-собаки. На сиплый лай внимания он уже не обращал, будто и не слышал его, занятый исключительно важным делом – вылизыванием собственной шерсти. Спасенной от собачьих клыков.

Усмехнувшись и покачав головой (везет нашим братьям меньшим, проблемы человечества их не волнуют: была бы на завтрак косточка, а там хоть трава не расти), я поднялся с жесткой скамьи и двинулся дальше, оставив на время ненужные размышления.

По первопрестольной я гулял часа два. Или два с половиной. Раскрыв рот, крутя башкой во все стороны словно впервые приехавший в столицу провинциал, надолго задерживаясь возле «памятных» мест, еще не изуродованных до неузнаваемости многочисленными реконструкциями-реновациями и «восстановлениями первоначального облика».

По дороге заглянул на Центральный Телеграф, позвонил родителям. Сказал, что долетел нормально, устроился. Что все у меня в порядке, готовлюсь к началу учебного года. Немного странно было слышать в трубке голос отца, умершего в 2005-м, а здесь живого и совсем не старого. От общения с ним неожиданно защемило сердце. И стыдно стало: два года ведь к нему на могилу не ездил – все недосуг, плюс лететь далеко и накладно. Захотелось вот прямо сейчас плюнуть на все и рвануть на родину, чтобы… Однако нет, прямо сейчас не стоит – жить ему еще долго, успею. Тем более что отлично помню отца памятью меня же, но семнадцатилетнего – вчера только виделись. Вот дотяну в этом времени до зимних каникул и прилечу обязательно. Тогда уж и поговорю с батей. Обстоятельно. За жизнь. Как прошлую, так и будущую. И не с гранитным памятником – с человеком.

Где-то без четверти семь, даже не заметив, как досюда доковылял, очутился на площади Дзержинского, напротив главного детского магазина Страны Советов.

Осмотрелся. Железный Феликс на месте, Большой дом на Лубянке – тоже, хоть и не такой, как в девяностых-двухтысячных. Левая сторона выходящего на площадь фасада здания КГБ довольно сильно отличалась от правой. Впрочем, работы по реконструкции уже начались. По крайней мере, забор строители вроде как соорудили, оставив, правда, пустое пространство перед центральным входом. Наверное, чтобы машины к парадному без помех подъезжали и «просители» не толкались задницами возле крыльца. Хотя с чего бы им там толкаться? Основная масса и москвичей, и гостей столицы сейчас «Детский Мир» атакует. Готовятся к первому сентября, чай, не за горами уже, через два дня на третий, пора. Как пить дать, пора. Кто не успел, тот опоздал. Вон какие очереди вьются и за угол заворачивают.