Мои знакомые звери - Ирина Бабич

Так было и с нашим псом. Сначала он горько скулил, не хотел есть, нос у него был сухой и горячий — первый признак того, что собака больна. Назавтра он уже поел. А ещё через два дня когтистой лапой он пробовал сорвать повязку.

Через несколько дней после того, как сняли с Вирбо повязку, мы уехали отдыхать, а своего пятнистого друга оставили на попечение бабушки. Бабушка у нас очень добрая и жалостливая, и мы были уверены, что ничего плохого со щенком не случится. А когда через месяц вернулись, то остолбенели: нам навстречу вышел огромный зверь. Просто удивительно, до чего быстро растут доги: ведь Вирбоше не было ещё и полугода, а ростом он стал уже с хорошую овчарку.

— Ай да бабушка, какого красавца выкормила! — обрадовались мы. И вдруг заметили, что губы у бабушки обиженно поджаты, брови нахмурены, и вообще она вся какая-то странная.

— Оставили ирода на мою голову, — пробормотала она в ответ на наши расспросы. — И вари ему, и сказки рассказывай. Тоже дитё нашлось…

— Какие сказки? — удивились мы. — Собаке — сказки?

Но вскоре всё выяснилось.

Наша бабушка любит поговорить. Мы уехали, и говорить ей было не с кем. Вот она и разговаривала с собакой. Нальёт ей супа в миску, сама около плиты возится и приговаривает:

— Ешь, ешь, пёсик. Вкусный суп я сварила, правда? Ты ешь, а я и себе обед сготовлю. Вот картошку почищу, мясо порежу, будет жаркое. А потом за вишни примемся, варенье варить будем. Любят наши варенье, вот мы и сварим. Да ты ешь…

Вирбошка слушал, слушал — и привык есть под неторопливое журчанье бабушкиного голоса. Потом уже так стало: нальёт бабушка ему суп, а пёс встанет над миской и ждёт. Если бабушка молчит — он повизгивает: что ж ты, мол, я есть хочу, начинай! Обозлится бабушка, прикрикнет:

— Ах ты, сатана пятнистая! Чего тебе ещё надобно? Навязался на мою голову!

Только заговорит — Вирбошка начинает есть. Чавкает, облизывается. Замолчит бабушка — он голову поднимет и снова ждёт. Знаете, как избалованные дети: давай сказку, иначе есть не буду!

Бабушка ещё больше сердится, а Вирбошка, знай, уплетает. Ему что: он слов всё равно не разбирает, ему голос важно слышать.

Еле-еле мы его от этой дурной привычки отучили.

ВОТ ТАК УЧЁБА!

— Вирбо! Вирбошенька! Поди сюда, мой хороший. Иди ко мне… Ах ты, скверная собака! Кому говорю — ко мне! Вирбошенька…

А он — почти с телёнка ростом, даром что ему восемь месяцев знай, носится между деревьями и не думает подходить.

— Вот что, дочка, пора нашему псу в школу, — решил отец. — А то мы с этим неслухом не справимся.

И стал Вирбошка ходить в школу — специальную, собачью.

Пришли мы с ним на площадку за городским стадионом. А там уже много «учеников» собралось: нарядные пушистые колли — шотландские овчарки — выставили из белоснежных «воротников» узенькие морды, навострили уши восточноевропейские овчарки, невозмутимо поглядывают вокруг тупомордые боксёры, так и пляшут на поводках поджарые доберман-пинчеры. А дог всего один — наш Вирбо. Как слон среди лошадок. Озирается, ко мне жмётся — растерялся в таком шумном обществе…

Началось наше учение. Не учение, а мучение. И не потому, что мой пёс оказался глупее или упрямее других, а просто был он сильнее и крупнее всех своих «одноклассников».

Объясняет инструктор команду «сидеть»: надо согнуть руку в локте, произнести команду и одновременно нажать сзади на собаку. Вот она и сядет. Раз-другой — и собака запомнит, что надо делать при слове «сидеть».

Начали отработку. Нажал мой сосед справа на своего пушистого колли — уселся рыжий с белыми пятнами Джек. Доберман-пинчер Лора тоже сразу задние ноги подогнула. А мой великанище и не дрогнул. Прямо хоть садись на него.

Или подрались собаки. Зазевались хозяева — и покатился по площадке рычащий клубок. Бросились мы к драчунам, каждый своего питомца за поводок оттягивает. А мне разве с Вирбошкой справиться? Он меня через всю площадку проволок. Платье я изорвала, ладони содрала до крови.

Посмеялись надо мной дома — эх ты, слабосильная, со щенком не справишься. И стал ходить с Вирбошкой в школу папа.

Месяц прошёл — всё идёт отлично. Наш неслух просто на глазах меняется. Теперь не нужно за ним по двору гоняться. Крикнешь: «Ко мне!» — стрелой летит.

Только однажды пришёл папа с занятий мрачный, как туча.

— Всё, — говорит, — конец этому университету.

Приставали мы к нему с расспросами, приставали — так ничего и не узнали. Уже потом один знакомый — тоже хозяин собаки — всё мне рассказал.

В тот день отрабатывали команду «фас» — «взять». Делается это так: инструктор, одетый в ватный халат, дразнит собаку. А хозяин науськивает её: «Фас, фас!» Постепенно собака понимает, чего от неё требуют, и бросается на обидчика. Ну, конечно, хозяин крепко держит её и только похваливает.

Подошёл инструктор и к Вирбошке. Да не учёл он силу этого ретивого ученика: как рванул Вирбо поводок, так и полетел на землю мой большой и сильный папа! Поднялся с трудом, глядит — а Вирбо уже на инструктора насел, рычит, как зверь, и халат рвёт — только клочья летят! Еле-еле его оттащили.

Недаром говорят — в доге одна лошадиная сила заложена!

СЛУЧАЙ НА ВЫСТАВКЕ

В этот день я проснулась раньше всех. Впервые я шла на выставку служебных собак со своим собственным питомцем. Да ещё с каким — с настоящим догом!

Вирбоше для этого дня приобрели новый ошейник — тёмно-коричневый, с костяными пластинками и металлическими бляхами. Ошейник пришлось делать на заказ: все магазинные оказались малы нашему псу. Теперь вычищенная обнова лежала на столике в прихожей.

С вечера выкупали и самого «именинника». В помощь я позвала мою подружку Ёлку. Мы напустили в ванну тёплой воды, приготовили мыло, мочалку, щётки. Встревоженный Вирбо мыкался по квартире, ужасно толкался и всем наступал на ноги — и это при весе шестьдесят килограммов! Наконец, мы позвали его в ванную комнату и предложили залезть в воду. И тут наш пёс заартачился. Опустил свою здоровенную лобастую голову — и ни с места.

— Ладно, Ёлка, — сказала я, — бери его за передние ноги, а я за задние. Поднимем и…

— Хитрая, — покачала головой Ёлочка. — Лучше ты бери за передние. А я боюсь. Больно уж зубы у него велики.

Хорошо, что пришёл с работы папа. Хлопнул рукой по ванне, сказал спокойно: «Сюда, Вирбо, сюда!» — и пёс, хоть и с огорчённым видом, а полез всё-таки в воду. Уж мы тёрли его, тёрли, поливали, расчёсывали — он только отфыркивался. Зато наутро встал со своей подстилки такой блестящий, такой шёлковый — хоть на витрину его ставь.