Возьми меня, моя любовь - Грация Верасани

Я заинтригована:

— В каком смысле другой?

— Секс… — Вероника застывает на полуслове и, подумав, выдает: — Мистический.

— Мистический?

— Вот именно, — кивает она с серьезным видом и уточняет: — Все мои подруги — бисексуалки.

Таращу глаза:

— Все?

— Конечно, все. Габри, в каком мире ты живешь? Ты гетеросексуальна?

Не хочу врать, поэтому, сглотнув комок в горле, отвечаю:

— Полагаю, да.

— Ого! — восклицает девушка, откидываясь на спинку кухонной скамеечки. — Хочешь сказать, ты никогда не была с женщиной?

— Совершенно верно, — отмахиваюсь. — Ни разу.

— Ты такая смешная, — изрекает соседка смиренно.

Предпочитаю сменить тему.

— Ничего не ешь? — спрашиваю, кивая на тарелку с кексом. — У тебя не анорексия часом?

Вероника допивает кофе одним глотком.

— Нет, просто времени не хватает, — она поднимается со скамеечки и бежит к двери.

— Пойдешь в воскресенье со мной на выставку Пьера и Жиля?

— А кто это?

— Два гея, которые делают фантастические фотографии.

— А…

Вероника колеблется на пороге.

— Ты идешь на концерт Пьетра-Кремня?

Как я могу сказать, что даже не представляю, о ком идет речь?

— Может быть, — отвечаю и смотрю, как девушка уходит, предупреждая, что я ее не видела.

Иду в ванную и гляжу в зеркало — опухшее лицо, мешки под глазами, цвет между зеленой коликой и блеклой старостью. Кому какая разница, сказала я однажды. Надеюсь, что была права. На стеклянной полочке, между флаконами парфюма и склянкой с тальком, Саве улыбается мне с полароидной карточки. Смотрю на карточку, думаю, почему до сих пор не убрала ее, и ставлю обратно. Сверяю часы: к трем меня ждут в «Магии». Выхожу в коридор, смотрю на выключенный компьютер в кабинете. «Сегодня вечером ты мой», — бормочу ему, — «даже если мне позвонит Джонни Депп». Звонит телефон. Это Бруна. Она сетует, что коллега, женатый фоджиец с детьми, хочет подсидеть ее на работе.

— Знаешь, что он осмелился сказать? — орет Бруна в трубку: — «Может, другая красавица окажется еще и умной. Чего вы добиваетесь?» Псих! Он ушел с работы, ругаясь, что все женщины — шлюхи. Чертов женоненавистник!

— Что собираешься делать?..

Стоило положить трубку, как телефон заливается опять. Теперь это Мартина. Интересуется, пойду ли я с ней на спектакль «Дух Тибета: песни и танцы освобождения».

— Не вздумай их пропустить, — твердит она. — После них тебе будет гораздо лучше.

Чтобы стало лучше, достаточно посмотреть на пляшущих в темноте тибетских монахов? Сомневаюсь.

— Марти, я бы с удовольствием, но сегодня не смогу.

— Чем будешь занята?

— Примусь за роман.

Слышу резкие гудки на другом конце провода.

Хватаю с вешалки джинсовый пиджак и вылетаю из дома на взводе, словно солдат, что врывается в окоп, как в фильмах вроде «Женщина на грани нервного срыва».

12

Герои и героини

После четырехчасовой смены выползаю из «Магии», подавленная и голодная, и решаю задержаться в «Королеве Бургеров» на улице Маццини, чтобы съесть фалафель[4]. Я часто заходила сюда с Фульвио, до того как моя книга подняла бурю. Стоит ли отрицать, я тоскую по нему и нашим старым привычкам. Я прошу: пусть, когда все пройдет, мы останемся друзьями. Я верю, что до определенного момента жизнь — как доска с именами, которые перечеркивают одно за другим.

Два парня лет двадцати, сидя на табуретках, уплетают кебаб. Слышу, как один говорит другому:

— Восемь часов я просиживаю задницу на фабрике. И все для чего? Чтобы купить параболическую антенну?

— Ну и бросай ее, — отвечает второй, которого я вижу со спины. — Не ной, ты же голосовал за «Форца Италия».

— Во всем виноваты левые, — защищается первый, тощий, как девчонка, и с баками, как у Элвиса, — продались и занялись войной.

— Жри давай, если я опоздаю, Сильвия надерет мне задницу.

— В последнее время мне приятнее брать в руки компьютерную мышку, чем девчачью грудь.

— Кому ты рассказываешь?… От компьютера кайфа больше.

Хихикая про себя, перестаю слушать.

В ожидании фалафеля смотрю на людей за стеклянной витриной — освобождающихся от одежды — замедленные движения мягкие, словно с ленцой, жертвы первой летней истерии. Небо в шесть вечера было ярко-синим и коварным. Думаю о тех, кто живет в Лос-Анджелесе и весь день вдыхает запах океана. У меня на сердце тяжесть. Все та же. Пройдет ли когда-нибудь?

Дома включаю компьютер и расставляю на письменном столе рабочие принадлежности: пачку «Мерит», зажигалку «Бик», пепельницу и банку «Колы». Ничто не говорит обо мне, настоящей, больше вещиц, что разложены на столе. Я одна, укрытая, точно одеялом, собственным воображением, фантазирую, будто соорудила убежище, место для себя одной — стол, под которым прячутся, играя, дети?

Глядя на водянисто-зеленый фон экрана, чувствую, что вот-вот расплачусь. Это те следы, после которых остаются чистота и облегчение, как после мытья рук перед ужином. Как знать, может, меланхолия и не избавляет от напастей, но у меня весьма подходящее состояние души, чтобы написать что-нибудь… О’кей, приступим. Открываю файл, которому даю временное название «Венна», закуриваю «Мерит» и принимаюсь за работу.

Венна — имя, Равенна — фамилия. Мать-вахтерша, бывшая балерина, назвала дочь в честь вальса. Фамилию же девочка унаследовала от отца, еврейского авантюриста, удравшего Бог знает куда, когда дочь была еще младенцем.

Школьные подруги, приняв ее в свой круг, называли Венеттой, как торт-мороженое…

Учительница на перекличках иронизировала:

— Венна Равенна… Это имя или перестук колес?

(Поехали дальше).

Когда мать уходит на работу, за Венной присматривает Ева, платиновая блондинка-парикмахерша с длинными ярко-красными ногтями. У Евы собственная палатка на углу дома в Адском переулке, где парикмахерша и живет. С ней хорошо, потому что Ева самая красивая, у нее мини-юбка, которая обнажает точеные ножки, под хлопком сверкающей золотой майки торчат напряженные соски.

Равенна смешит Еву, забираясь на колени во время перерыва, когда клиентка сидит под колпаком для сушки волос, и листает вместе с парикмахершей скандальные газеты. Ева часто говорит, что когда Венна вырастет, то встретит принца, как Келли Грейс, потому что она хрупкая блондинка и не заслуживает провести жизнь, стирая носки «настоящего» мачо, такого, как муж Евы. К счастью, он редко приходит из магазина, ее муж… и только для того, чтобы сказать, что уезжает: занимается перевозками неизвестно чего на грузовике то в Голландию, то в Германию.