Софья Ковалевская. Женщина – математик - Е. Литвинова

«Мы так сильно увлекались новыми идеями, открывавшимися перед нами, мы так глубоко были убеждены, что существующее состояние общества не может долго продлиться, мы уже видели наступление нового времени, времени свободы и всеобщего просвещения, мы мечтали об этом времени, мы были глубоко убеждены, что оно скоро наступит!

И нам была невероятно приятна мысль, что мы живем одною общей жизнью с этим временем.

Когда трем или четырем из нас, молодежи, случалось где-нибудь в гостиной встретиться впервые среди целого общества старших, при которых мы не смели громко выражать своих мыслей, нам достаточно было намека, взгляда, жеста, чтобы понять друг друга и узнать, что мы находимся среди своих, а не среди чужих. И когда мы убеждались в этом, какое большое, тайное, непонятное для других счастье доставляло нам сознание, что вблизи нас находится этот молодой человек или эта молодая девушка, с которыми мы, быть может, раньше и не встречались, с которыми мы едва обменивались несколькими незначащими словами, но которые, как мы знали, одушевлены теми же идеями, теми же надеждами, тою же готовностью жертвовать собою для достижения известной цели, как и мы сами».

В то время, когда Корвин-Круковские появились в Петербурге, среди молодых женщин и девушек заметно было сильное стремление к высшему образованию, которое выразилось между прочим в прошении, поданном ими первому съезду естествоиспытателей. В 1868 году приехала в Петербург первая женщина-врач Суслова; о ней кричали, ею гордились. Имя Ковалевской, урожденной Корвин-Круковской, также находится в знаменитом в летописях женского образования прошении, и можно с уверенностью сказать, что из числа желавших высшего образования она более всех была к нему подготовлена. Женские гимназии в первое десятилетие своего существования дали немногое в смысле научной подготовки. По выходе из гимназий лучших учениц ждало горькое разочарование и им приходилось наверстывать потерянное время. Имевшие средства брали отдельные частные уроки, менее состоятельные составляли кружки и в складчину приглашали хорошего учителя. Этим кружкам тогда не было числа. Вскоре же открылись так называемые «Аларчинские курсы», имевшие то же назначение – пополнение пробелов среднего образования, и эти курсы были переполнены. Этим неудержимым стремлением женщин к высшему образованию окончились шестидесятые годы, начавшиеся освобождением крестьян. И мужчины в то время увлекались «женским вопросом», являясь более или менее истинными союзниками женщин, искавших высшего образования.

Александр Николаевич Страннолюбский.

Итак, Ковалевская приехала в Петербург как раз вовремя и кстати и сразу заняла самое видное место в полчище женщин, стремившихся к высшему образованию. В то время как бывшие гимназистки и институтки рядами и шеренгами шли к своей цели, она уже брала уроки аналитической геометрии и дифференциального исчисления у А. Н. Страннолюбского. Об этих уроках она всегда вспоминала с восторгом, потому что здесь впервые открылась перед ней вся ширь и глубина «науки наук». Необыкновенно быстрые успехи, оцененные по достоинству знающим, талантливым наставником, искренним и восторженным приверженцем женского образования, окрылили ее и утвердили в намерении поступить в какой-нибудь иностранный университет; двери русских университетов в то время были закрыты для женщин. Ковалевская была уверена, что отец не пустит ее одну учиться за границу, и не знала, как быть; по молодости лет и незнанию жизни она подчинилась старшей сестре и приятельнице последней, искавшим того же выхода посредством фиктивного брака.

Такой план освобождения был совершенно во вкусе мечтательной, пылкой и плохо понимавшей действительность Анны Круковской. Не обсудив хорошенько, не существует ли возможности уговорить отца отпустить их учиться за границу, она деятельно принялась искать «освободителей» от мягкой и доброй матери и только на вид сурового, но в сущности нежно любящего, заботливого – и, вдобавок, просвещенного – отца, который мог понять и оценить истинное призвание к науке. Беда была еще в том, что Анна, не подготовленная к университетской скамье, жаждала не науки, а жизни – самой разнообразной и полной всякого рода событий и приключений.

Владимир Онуфриевич Ковалевский.

Семнадцатилетняя Софья искренно верила Анне, что и для нее нет спасения без фиктивного брака одной из них. К тому же она сама обладала большой интенсивностью желаний, которая часто заставляла ее выбирать самый краткий путь для достижения цели. Одним словом, ей захотелось, загорелось ехать учиться; отца же, во всяком случае, нельзя было уломать скоро. И вот после некоторых тщетных поисков «освободителя» сестры напали на вполне подходящего человека. Это был Владимир Онуфриевич Ковалевский. В то время он был еще очень молод, но уже обращал внимание своими талантами и славился необыкновенным знанием языков. Окончив курс правоведения, он не пошел тою торной дорогой, которая ему открывалась, но, чувствуя склонность к естественным наукам, думал отправиться за границу учиться; он не был богат и, вероятно, для приобретения средств занялся переводом и изданием естественнонаучных сочинений. Переводы свои он диктовал так быстро, что утомлял писавших. По наружности своей Ковалевский всего менее подходил к изящным девицам Корвин-Круковским. Довольно тщедушный, рыжеватый, с большим мясистым носом, он, вероятно, не обратил бы на себя их внимания, если бы дело шло о любви, и они, может быть, и не заметили бы тогда его добрых, умных, живых голубых глаз, большого белого лба, его поистине братского отношения к женщинам, которому он оставался верен всю свою жизнь. Такой человек как нельзя более годился для роли «освободителя»; и вот, встречая его у знакомых, Анна Круковская вошла с ним в переговоры и предложила вступить с нею в фиктивный брак. Но Ковалевский соглашался жениться на Софье Круковской, уклоняясь от руки Анны и ее подруги. Трудно решить вопрос, был ли Ковалевский влюблен в младшую Корвин-Круковскую или она просто была симпатична ему, как и решительно всем, кто ее видел в то время. Вот как описывает ее одна подруга, познакомившаяся с ней в то время и ставшая потом ее лучшим другом:

«Она производила совершенно своеобразное впечатление своею детскою наружностью, доставившей ей ласковое прозвище „воробышка“. Ей минуло уже восемнадцать лет, но на вид она казалась гораздо моложе. Маленького роста, худенькая, но довольно полная в лице, с коротко обстриженными вьющимися волосами каштанового цвета, с необыкновенно выразительным и подвижным лицом, с глазами, постоянно менявшими выражение, то блестящими и искрящимися, то глубоко мечтательными, она представляла собою оригинальную смесь детской наивности с глубокою силою мысли. Она привлекала к себе сердца всех своею безыскусственною прелестью, отличавшею ее в этот период жизни; и старые, и молодые, и мужчины, и женщины – все были увлечены ею. Глубоко естественная в своем обращении, без тени кокетства, она как бы не замечала возбуждаемого ею поклонения. Она (в то время) не обращала ни малейшего внимания на свою наружность и свой туалет, который отличался необыкновенною простотою, с примесью некоторой беспорядочности, не покидавшей ее всю жизнь».