Открытая тайна - Вэй Вэй

Как может это или что–либо быть иллюзией? Что такое «это» или «что–либо»? Нет никакого «этого» или «чего–либо», чтобы быть иллюзорным! А раз ничто не может быть иллюзорным, не существует и никакой иллюзии.

И также нет чего–либо, чтобы быть чем–либо, и даже не быть — быть или не быть.

Это истинное видение.

Неправильно говорить: «Не медитируй!» Надо говорить: «Не называй это „медитацией“, если это не она, а если она — не делай это!»

Не моё дело — принимать твою концепцию, которую ты называешь «медитацией»: это твоя забота — давать тому, что ты делаешь, имя, которое указывает на то, что оно собой представляет, а не на то, чем оно не является! Только тогда будет возможным обсуждать это.

Слова до́лжно использовать в том значении, которое согласуется с их этимологией, или, по крайней мере, в значении, принятом в словаре.

Пока не узнаешь ненависть, не сможешь любить.

И наоборот.

30. «Живые, живые, о!»[8]

Несомненно, сейчас растёт тенденция преувеличивать важность самого факта жизни — нашего видимого существования как индивидуальных феноменов. Фразы «у нас только одна жизнь» и «мы должны ценить её» звучат почти как поговорки и понятны всем.

Откуда бы это ни пошло, это звучит как полный абсурд и совершенно дезорганизует. Во–первых, есть ли какое–то доказательство, не говоря уже о правдоподобии, что это факт? Разве не более вероятно, что у «нас» их, наоборот, слишком много? Несомненно, так считает восточное большинство человеческой расы.

И даже если бы это было очевидно не так, что такое «проживание жизни», подчинённой концептуальному «времени», и кто или что её «живёт»? Понятие «священности жизни» — конечно же, лишь человеческой! — неравномерно распределено по поверхности Земли.

Вздор и наваждение! Давайте выясним, что мы такое на самом деле, — и тогда окажется, что важность и видимая продолжительность этого феноменального восприятия на самом деле значат очень мало!

«Долгая жизнь, полная радости!» Конечно, почему бы нет? Но не всё ли равно? Разве мы беспокоимся о долголетии, скажем, рыбы?

Замечание: «Жизнь» — лишь проявление, выраженное в пространственно–временном контексте, совершенно умозрительное. На самом деле нет никакой «вещи», которая могла бы начаться и закончиться, быть «рождённой» или «умереть», а наше восприятие — это психический феномен.

31. Говорят, это просто

Это звучит странно — и случается так редко! — но термин «феномены» означает именно то, что в нём заложено этимологически[9]. Каждая вещь, любое вообразимое нечто, воспринимаемое нашими органами чувств и сознаваемое нашим умом (интерпретирующим воспринимаемое органами чувств), — это буквально «явление», то есть видимость в сознании, интерпретируемая как событие, растянутое в пространстве и длительности и объективированное в мире, внешнем по отношению к тому, что его воспринимает. И в то же время то, что его воспринимает, предполагает, что оно — субъект восприятия и, как таковой, — сущность, отдельная от воспринимаемого.

Пока эти взаимные допущения сохраняются, связанное с ними предположение о «связанности» и болезненные ощущения, сопровождающие это предположение, неизбежно останутся нетронутыми.

Поэтому избавление от этой предполагаемой «связанности» может быть достигнуто только через понимание ложности этих допущений, ответственных за иллюзорную связанность, поскольку и «допущения», и «связанность» — лишь видимости, то есть чисто феноменальны.

«Явление» — это в точности то, что означает это слово, то есть нечто, что «является, кажется», а не «что–то, что есть».

Если понять это — и насколько это должно быть очевидным, если сами термины говорят именно это! — психологические элементы чисто психологической связанности отпадают, и остаётся только вызванная этой «связанностью» психологическая обусловленность, а она, как и любая обусловленность, исчезнет в результате процесса разобусловливания, состоящего в утверждении концепции «видимости» (феноменальности) вместо концепции «реальности».

Исчезновение того, что воспринимается как «реальное» и «отдельное», как событий, растянутых в пространстве и времени, неизбежно влечёт исчезновение предполагаемой воспринимающей сущности, и оба они затем видятся как феномены, или видимости, в сознании.

Когда эта настройка происходит, субъект и объект больше не существуют как таковые, и не остаётся никакой сущности, которую можно было бы представить «несвободной». Это значит — конец связанности.

И правда, как же это просто!

Замечание: «Тогда кто я?» Если бы кто–то мог сказать это тебе, то сказанное неизбежно оказалось бы бессмыслицей, поскольку являлось бы просто ещё одним объектом, таким же феноменальным, как и все остальные. Однажды ты спонтанно узнаешь, кто ты: наставники имеют в виду именно это, когда часто повторяют: «Ты узнаешь о себе, тёплая вода или холодная», — или ты просто будешь этим знанием.

32. Исчезновение субъекта

Причина, почему неведение и знание — одно и то же, в том, что все объекты — это объективизации. Просветление и неведение тоже одинаковы, потому что оба — объективные концепции.

Тот, кто потерял своё объективное «я», лишился и своего субъективного «я», и нашёл свою необъективность, которая есть отсутствие как субъекта, так и объекта.

Объекты не «пусты» и не «не пусты», не потому что они не являются тем или этим, а потому что сами по себе они вообще не какая бы то ни было «вещь», но только собственный источник.

Таким образом, причина для понимания пустоты объектов — это устранение их субъекта, невозможное до тех пор, пока объекты воспринимаются как реальные, и поскольку одно неотделимо от другого, у них нет независимого существования. Так что феноменально они являются одной концепцией, имеющей двойной аспект, а её источник — ноумен.

Поскольку субъект не может быть устранён напрямую посредством себя самого, осознание его объектов как видимостей приводит лишь к невидимости его самого как предполагаемого объекта, функционирующего как их субъект.

33. Давайте это обсудим!

Качество «пустоты» или «не-пустоты» объекта не оказывает непосредственного воздействия на эффективность процедуры, подразумеваемой использованием этих терминов, поскольку они указывают лишь на несуществование объекта как такового: объект не может быть ни «пустым», ни «непустым», ни каким бы то ни было ещё, потому что там вообще нет ничего, чтобы быть чем–то или иметь какие–то качества. Утверждать, что объект пуст, — значит подменять доказательство спорными допущениями, поскольку в этом случае есть объект, который может обладать или не обладать этим качеством.

Такое понимание — шаг к дальнейшему пониманию, что видимый объект находится в своём источнике, а не в его проявленной видимости.

Индийская аналогия с глиной и глиняным кувшином, созданным гончаром, как и китайская аналогия с золотом и золотым изображением льва, отлитым золотых дел мастером, также несовершенны и даже ошибочны, потому что в них тоже содержится старая тщетная попытка представить в объективных образах и концепциях ЭТО, чья полная характеристика — это не-характеристика, чьё единственное бытие — небытие, чьё исключительное объективное существование лежит в абсолютном отсутствии как объективности, так и необъективности.

Единственная цель этого утверждения, как и всех аналогий, — отбросить ум назад, прочь от объективирования, и вернуть его к его истинному центру, а именно к абсолютной необъективности, из которой возникает вся объективность.

Параллельно это описание концепции объекта как вещи–в–себе, или как объективной реальности, психологически служит той же цели: если объект устраняется как таковой, субъект этого объекта — непосредственный субъект, раскрывающий его концептуальность, — также автоматически исчезает. Это неизбежно, потому что феноменальный субъект и феноменальный объект неразделимы, это два аспекта единого функционирования, неспособные существовать отдельно ни в какой момент и ни при каких обстоятельствах.

Так что когда это понимание прилагается ко всем объектам и вообще ко всем феноменам, субъект всегда исчезает, и именно исчезновение субъективной иллюзии, а не её объективной копии, имеет решающее значение. Субъективная иллюзия, основанная на отдельной индивидуальности, эго, или воле, действующая посредством предполагаемого волеизъявления, не может быть устранена напрямую, поскольку это бы означало «посредством себя самой». Такой путь отрицания — единственно возможное средство уничтожения псевдосубъекта псевдообъектов, то есть единственный фактор, препятствующий нашему знанию того, что мы есть, и, таким образом, мешающий нам «быть» этим (хотя мы есть это) и мешающий нам «проживать» это в нашем феноменальном проявлении.