Крылья ужаса. Рассказы - Юрий Витальевич Мамлеев

не такой дурной делается. Смиреет. А сейчас он как раз своеобычный.

– Закаты здесь какие, закаты на этой окраине, – вздохнула Люда. – Всю душу вывернут. Как у вас в Боровске, Галя.

– Я за палкой схожу, – буркнул Мефодий и побежал к дому.

– Без палки он на кладбище никогда не ходит, горемычный, – вставила Галюша. – С кем он там воюет, не знаю.

Тихо допилась сладкая наливочка, и с какой-то радостью Галя поцеловала свою Люду. Мефодий не заставил себя ждать: вприпрыжку с палкой в руке, и в то же время умственный, он прискакал к друзьям.

Началась вечерняя прогулка.

Мефодий вёл изворотливо, кривыми переулочками, то и дело приходилось пролезать в разные дыры в заборах. Пётр поддерживал более чем нежную Люду. Мефодий тем временем разговаривал с Галей на своём языке.

– У домов нет теней, я знаю это, Галя, – причудливо-осторожно говорил он.

– Как это так, Фодя?

– Не те тени. Надо, чтобы тень была живая.

– Это которая от человеков?

– Угу.

– И что ты, Фодя, говорят, всё с тенями знаешься! – вздохнула Галя, пролезая, толстенькая, сквозь дыру. – Нешто тебе людей не жалко, особенно баб?

– Как не жалко – жалко! – Мефодий хотел даже сделать свою безразличную гимнастику. – Но тень, тень, она, Галя, особая стать. Вот кого хвалить надо.

– И много ты их захвалил?

– Людям что, Галя, люди – они и так счастливые. А тени?!. – И Мефодий, шумно вздохнув, погрозил кому-то не то пальцем, не то кулаком – в пространство.

Быстро прошли последние проулки. Шёпот из-под углов сопровождал их.

Дыра в этом кладбищенском заборе действительно была, приметная, но вела она не на могилы, а в бесконечную зелень, кусты и деревья, которая скрывала могилы от посторонних глаз. Как только друзья подошли к дыре, из неё выскользнули две девочки-подружки, лет тринадцати, как раз с соседнего с домом номер восемь двора.

– Эх вы, сластёны! – шикнул на них Мефодий.

– А что? – спросила Люда.

– Да за земляникой сюда ходют, – объяснила Галя. – Кругом, за городом, не так далеко, полно земляники, и они сюда приладились: с могилок землянику рвать. Точно она поэтому слаще.

– Ого! – вспомнила Люда. – Как зовут девочек-то?

– Нина и Катя.

– Я знаю больше эту странную девочку Иру, с нашего двора.

– Как её не знать такую, – чуть вздрогнула Галя.

– Хорошо! – вдруг закричал Мефодий.

Друзья уже были на кладбище. Первые могилки на их пути расположились довольно хаотично, точно все перемешанные. Лишь цветы и надписи напоминали об уютстве. Но потом всё стало более нормальным… Любимым занятием Люды в ранней юности было бродить по кладбищу и читать надписи на могилках, представляя себе жизнь ушедших. Но с некоторых времён все эти надписи для неё звучали как насмешка, как игра, как знаменитый балаган иллюзий, называемый жизнью или смертью – всё равно. Но в душе оставалось всё-таки желание ущипнуть иллюзию за хвост.

Поэтому она, не удержавшись, чуть-чуть, но добродушно пошутила над чистенькой могилкой, за что была сурово осуждена более традиционно настроенным Петром.

– Хоть и хвост, а всё-таки уважение надо иметь, – поправил он её.

– Какие там хвосты, – спохватилась Галюша. – Настоящие чудовища порой тут шляются. Вы не смотрите, что могилки такие прибранные. Знаем мы этот порядочек!

Мефодий прыгнул куда-то в кусты и моментально вынырнул оттуда. В руках он радостно держал две палки. Но глаз его, отключённый и занырливый, был обращён внутрь.

Прошла заблудившаяся группа пионеров с венком.

Мефодий подошёл и прошептал что-то на ушко Гале.

– Фодя гадалке показать нас хочет, неугомонный, – провозгласила Галя.

– Где ж тут на могилках гадалка?!

– Да Фодя говорит, одна гадалка здесь по ночам на могилы ходит и мёртвым гадает – не то по костям, не то по траве на могиле, про судьбу их, тихих…

– Занятная старушка, должно быть, – вставил Пётр.

И Мефодий закружил их по всему кладбищу, от дерева к бревну, от могилы наискосок к могиле вкривь, между кустами – к своей неведомой цели.

«Могила без тени, Петрищева, сейчас, кажется», – бормотал он.

Люда чуть-чуть ушиблась о пенёк и с нежностью подумала о боли – ведь всё равно это моё бытие, моё ощущение…

Вдруг перед ними оказалась полянка с почти уже сровненными с землёй могилками, только кресты некоторые торчали из будто приглаженной земли. Но где-то в середине поляны, под деревом, была ещё живая могилка, и около неё на бугорке сидела старушка, но очень невзрачная, хотя и с улыбчивым ртом.

– Анастасия Петровна! – прохрипел Мефодий. – Мы к вам!

Друзья, дивясь по-особому, расселись вокруг старушки.

– Как это вы мёртвым гадаете? – не удержалась Галюша.

– Не мёртвым гадает она, а теням, – вздрогнул Мефодий, – но тем, которые из могилы выходят. Тем она и гадает, про их судьбу и про их странствие.

Старушка, чуть польщённая, даже разрумянилась от удовольства и смотрела на всех изучающим, но чуть-чуть нездешним взглядом, правда, в строгости.

– Вы бы живым погадали, – усмехнулась Галя, пожав толстенькими плечиками.

– Чаво живым-то гадать, – прошамкала старушка. – Их судьба известная. Я сама живая, – добавила она смущённо, но всё-таки как-то аппетитно.

Люда и Пётр уселись сбоку от старушки – и замерли. Мефодий сел прямо напротив Анастасии Петровны, как будто хотел играть с ней в домино…

Галюша присуседилась где-то между Людой и Мефодием, поближе к последнему.

– Фоде бы надо погадать… – высказалась она.

Старушка вдруг согласилась.

– Фоде можно, – приветливо глядя на него, сказала бабка. – А ну-кась протяни обе руки, по-простому, по-людски.

Признаться, никогда ещё Люда не видывала такой странной руки, как у Мефодия.

– Кругов-то, кругов, – заохала бабка.

Действительно, все главные линии руки Мефодия, особенно на правой, закручивались какими-то невразумительными кружочками. Линия Судьбы, например, вместо того чтобы подниматься к холму Сатурна, вдруг завёртывалась и чуть ли не возвращалась в то место, откуда вышла. Особенно же причудливы были линии, обозначающие счастье, симпатии и любовь: то ли в них виделась звёздность, то ли, наоборот, полнейший беспорядок и скачок.

– В полёте ты весь, Мефодий, в полёте, – пробормотала старушка, – то вверх, то в сторону. Только за кем летаешь-то, за кем гоняешься?

– Главное, что жить, кажется, будет долго, – завистливо вставила Галюша. – Ой, как хорошо! Остановись, время. – И она подмигнула Люде.

И потом откуда-то вынула заветную наливочку. Глотнула из неё, сладко так, почти блаженно, и протянула Людмиле:

– Не брезгуешь…

– От тебя-то? От родной…

И Люда взяла бутылочку.

– Жаль, землянички кругом нет, – умильно вздохнула Галюша. – А вон ведь есть… крупные.

И она юрко опустила свою белую ручку под низенький кусточек.

– Лети… лети… Мефодий, – словно заговором проговорила старушка. – Не буду тебе ничего говорить. Только стрясётся с тобою, авиатор ты эдакий, приключение одно… Почти на том свете.

– Никакие «приключения» не страшны, – пробормотала Люда. – Главное, жить в своём бытии… Где-то там внутри есть и его вечный пласт.

– Ох, Люда, сложно это, – вздохнула Галюша. – Вот ты мне рассказывала, что брамины учат, есть миры, где существа разумные, как и мы, могут жить по миллиону лет и больше, причём это в теле… в теле… хоть и в другом, чем наше, но не в воздушном каком-нибудь, а в теле… Ох, я бы так пожила, ей-богу бы, пожила миллиончиков пять лет… И всё равно мало, ой мало…

– Ну, там время по-иному ощущается, – вставил Пётр. – Не так, как у нас.

– Всё равно… Лишь бы долго, долго, – ответила Галя.

Мефодий между тем занялся ловлей каких-то насекомых. Старушка, зябко укутавшись в платок, слушала беседу.

– Да и мои… тоже жить хотят, – то и дело вставляла она, подмигивая.

«Где это Мефодий выкопал такую, – подумал Пётр, – а может, точнее: где она его такого выкопала?»

Анастасия Петровна сидела на возвышении, на самом, так сказать, его пике, и с дурашливой снисходительностью посматривала на своих гостей. Наливочка была, конечно, предложена и старушке, но Анастасия Петровна с резвостью вылила почти всю долю в землю, поделясь со своими.

– Им тоже надо… сладенького, – шепнула она дереву.

– Где же вы живёте, Анастасия Петровна? – поинтересовался Пётр.

– В Москве живу. Где же мне ещё жить. По Гоголевскому бульвару прописана…

Вдруг стало вечереть, хотя кроваво-нежные лучи солнца ещё проникали сквозь деревья. Надо было уходить. Шумел ветер.

– Ну, я вас провожу, – сказала старушка. – А сама пойду пить