Пегас - Даниэла Стил

– Пойми, сынок, не могу. Не имею права бросить поместье, ведь нужно сохранить наследие предков для тебя и твоих детей. На Третий рейх надеяться нельзя. Похоже, что власти поставили целью разрушить страну до основания. Хочется сберечь хотя бы малую ее часть, чтобы при первой же возможности передать вам. – Чувство ответственности, долг перед предками и потомками удерживали Пауля на родине, однако сердце отправлялось в далекий путь вместе с Николасом, Тобиасом и Лукасом. После их отъезда в Германии не оставалось ничего родного, кроме самой земли. Отныне Пауль превращался в хранителя собственности – иного смысла жизнь не имела. Прощание с сыном и внуками причиняло невыносимые страдания. Хорошо, что год назад они с Николасом приняли меры, чтобы освободить Тобиаса от вступления в гитлерюгенд – молодежную фашистскую организацию. Знакомый доктор выдал письменное заключение о том, что юноша страдает астмой и не в состоянии посещать многолюдные собрания. Пауль решительно отказывался иметь хотя бы что-то общее с фашистским государством и уж тем более ни за что бы не согласился отдать Гитлеру собственных внуков. Ну а теперь он ненавидел нацистов еще яростнее за то, что те выгнали с родной земли сына и внуков.

– Буду очень скучать, папа, – тихо проговорил Николас. Вместо ответа Пауль опустил глаза: говорить он не мог. Разве найдутся на свете слова, способные выразить страдания покинутого отца?

Несколько минут они стояли в молчании, пока не подошел Алекс.

– Хочу проверить лошадей, – озабоченно пояснил он. В контейнере находились восемь животных: Плуто, Нина и шесть арабских скакунов – два жеребца и четыре кобылы. Рачительный хозяин считал необходимым удостовериться, что все они благополучно перенесли железнодорожное путешествие и погрузку на корабль. Следовало собственными глазами убедиться, что все здоровы и относительно спокойны, хотя перемены не могли пройти безболезненно. Алекс самым подробным образом проинструктировал Николаса и мальчиков, снабдил своих питомцев яркой упряжью, чтобы те выглядели еще красивее, а вот деньги так и не взял. Николас понимал, что никогда в жизни не сможет совершить поступок столь же щедрый и благородный; ответить он мог только вечной любовью и преданностью – чувствами, которые питал к другу с детства. Прощание доставило мучительную боль обоим.

Один лишь Лукас пребывал в радостном расположении духа. Живому, любознательному мальчику не терпелось исследовать каждый уголок огромного лайнера, однако Николас велел подождать до отправления. Они с Алексом прошли к лошадям: животные немного нервничали, но в целом чувствовали себя хорошо. Алекс заверил, что скоро они успокоятся, привыкнут к новой обстановке и прекрасно перенесут долгое морское путешествие.

Пока отцы занимались лошадьми, Лукас беседовал с дедом, а Тобиас о чем-то тихо разговаривал с Марианной. Девушка то и дело прикладывала к глазам кружевной платочек и печально смотрела на друга.

– Мне будет очень тебя не хватать, – призналась она дрожащим голосом. С раннего детства Тобиас заменял ей младшего брата. – Пиши каждый день и рассказывай о цирке. Хочу знать все, каждую мелочь. – Она пыталась отвлечься от мрачных мыслей. Юноша серьезно кивнул и обещал писать очень часто. Вообще-то он терпеть не мог бумажную работу, но для Марианны был готов на любые жертвы.

– Будешь навещать дедушку? – с тоской спросил Тобиас и посмотрел туда, где Лукас о чем-то оживленно рассказывал Паулю и даже сумел его рассмешить, что в последнее время было почти невозможно.

– Обязательно. Постараюсь ездить к нему каждый день, – заверила Марианна.

Они посмотрели каюту Николаса и соседнюю, предназначенную для мальчиков. Обе комнаты выглядели очень элегантно – последняя роскошь, которую беженцы могли себе позволить в течение долгого времени – до возвращения в Германию. Официально разрешалось взять с собой десять имперских марок, да еще немного наличных Пауль незаметно сунул сыну в руку, а потом, уже в каюте, тот спрятал деньги под одеждой. Это все, на что можно было рассчитывать до получения от руководства цирка аванса, а потом, после оформления на работу, гонораров за выступления. Как жить втроем на зарплату, Николас не представлял, однако знал, что придется научиться. «Бугатти» он оставил Алексу и велел пользоваться машиной по собственному усмотрению. С собой же взял несколько чемоданов, два из которых были заполнены вечерними костюмами для выступлений – главным образом фраками и цилиндрами.

Беседу прервал гудок, возвестивший, что провожающим пора покинуть корабль. Громкий звук поверг всех в панику: Тобиас вцепился в Марианну, словно боялся утонуть, и оба заплакали. Николас бросился обнимать сначала отца, а потом Алекса. На минуту оба замерли, закрыв глаза, как братья перед вечной разлукой. Напоследок Николас поцеловал Марианну, а она склонилась и поцеловала в щеку Лукаса.

– Будь умным мальчиком и не женись на толстой тетеньке из цирка прежде, чем вернешься ко мне, – пожелала она на прощание. Лукас расхохотался и пообещал вести себя хорошо. Пауль уже в который раз обнял внуков и с тоской посмотрел на сына, словно стремясь навсегда запечатлеть в памяти его черты. Отъезжающие проводили остающихся на берегу к трапу, и все снова судорожно обнялись – теперь уже точно в последний раз. Пауль, Алекс и Марианна спустились на пристань. Николас не знал, почему плывут в Америку другие пассажиры – ради удовольствия или в эмиграцию, – но его собственный отъезд оказался невыносимо болезненным. Все, кроме Лукаса, заливались слезами, и только он по-детски радовался новой обстановке и мечтал о морском путешествии. Да и грядущая работа в цирке представлялась ему увлекательным приключением.

Николас отошел от трапа и облокотился на перила, не спуская глаз со стоявших на пристани близких людей. Тобиас застыл рядом, а Лукас расхаживал по палубе, разговаривал с моряками и пассажирами, но то и дело возвращался к отцу, как щенок возвращается к хозяину. Мужчины обменивались взглядами, Марианна заливалась слезами и отчаянно махала Тобиасу, а он то и дело сдавленно всхлипывал. Грудь Пауля неровно вздымалась от сдержанных рыданий.

Но вот трап убрали, буксиры медленно потащили огромный корабль от пристани, а протяжный гудок возвестил об отправлении. Николас принялся махать, пытаясь продлить связь с теми, кого так не хотелось покидать. Рядом всхлипнул Тобиас, он крепко обнял сына. Подошел Лукас, встал с другой стороны и тоже начал махать.

Все трое не опускали рук до тех пор, пока пристань не скрылась из виду, а Пауль, Алекс и Марианна стояли неподвижно и смотрели вслед удаляющемуся кораблю. Но вот лайнер растворился в дымке, и они медленно повернулись, чтобы отправиться в обратный путь домой. Пароход «Бремен» увез тех, кого они любили. В вагоне поезда все трое молчали, и только Марианна время от времени тихонько сморкалась, нарушая тишину. Потом, измученная переживаниями, она склонила голову на плечо отца и уснула, сжимая в руке платок. В этот день пролились реки слез.

Николас решил снова проведать лошадей и позвал с собой Лукаса, однако мальчику не терпелось изучить судно. Тобиас сидел в каюте с распухшими красными глазами, слишком несчастный и опустошенный, чтобы чем-нибудь заняться.

– Мы обязательно вернемся, – пообещал отец. Юноша вежливо кивнул, хотя и не поверил. Германия превратила их в лишних людей, изгоев, не достойных жить в собственном доме, и выгнала, как грязных преступников. В паспорте у каждого стоял штамп «депортирован», хотя уехали они по собственной инициативе. Но еще оскорбительнее выглядела красная буква «J», означавшая слово «Jew» – «еврей». Отныне они лишились гражданства Германии и превратились в политических беженцев.

Вернувшись, Николас обнаружил каюту пустой. Тобиас ушел к себе, а Лукас отправился исследовать элегантный бассейн. На корабле были также курительная комната, салон и роскошный бальный зал. Лукас заявил, что хочет посмотреть вольер с собаками. Николас разрешил, а сам медленно пошел по палубе. Во время посадки он заметил несколько хорошеньких женщин, однако сейчас они его не интересовали: мысли сосредоточились на утраченном мире. Элегантный корабль стал последним осколком прошлого. Лукас ничего не понимал, Тобиас переживал разлуку с Марианной, и только он в полной мере ощущал глубину пропасти. Перспектива работы в цирке в чужой стране казалась болезненной, далекой от реальности причудой. Сейчас не хотелось даже думать о будущем; мысли и чувства остались на родине, дома – с отцом и другом. Таким несчастным и разбитым Николас фон Бинген чувствовал себя лишь однажды, в трагические дни смерти жены и дочери. Он простоял на палубе до тех пор, пока холод не заставил вернуться в каюту. Лег на кровать и попытался уснуть, однако сон не приходил. Обреченно встал, оделся и снова пошел к лошадям. Взял одну из щеток, которыми щедро снабдил Алекс, и принялся чистить Плуто. Жеребец ответил на заботу благодарным взглядом.