Красивые штаны. Рассказы и фельетоны (сборник) - Валентин Катаев

– Довольно! Молодец! Садитесь. Литер А. Выдержал. Берите все с него пример. Взгляд бодрый, грудь вперед, ответы быстрые, точные… Раз-раз – и готово! Старайтесь, старайтесь, симпатичный юноша! Следующий!!

1926

Два гусара

I

1825 год

Пушкин – Вяземскому

П. А. Вяземскому (14 и 15 августа. Из Михайловского в Ревель…)

Мой милый, поэзия твой родной язык, слышно по выговору, но кто ж виноват, что ты столь же редко говоришь на нем, как дамы 1807-го года на славяно-русском. И нет над тобою как бы некоего Шишкова, или Сергея Глинки, или иной няни Василисы, чтоб на тебя прикрикнуть: изволь-те-де браниться в рифмах, извольте жаловаться в стихах. Благодарю очень за «Водопад». Давай мутить его сейчас же.

…с гневом

Сердитый влаги властелин.

Вла вла – звуки музыкальные, но можно ли, например, сказать о молнии властительница небесного огня? Водопад сам состоит из влаги, как молния сама огонь. Перемени как-нибудь, валяй его с каких-нибудь стремнин, вершин и тому подобное.

2-я строфа – прелесть! – Дождь брызжет от (такой-то) сшибки.

Твоих междоусобных волн.

Междоусобный значит mutuel, но не заключает в себе идеи брани, спора – должно непременно тут дополнить смысл.

5-я и 6-я строфы прелестны.

Но ты, питомец тайной бури.

Не питомец, скорее, родитель – и то не хорошо – не соперник ли? тайной, о гремящем водопаде говоря, не годится – о буре физической также. Игралище глухой войны – не совсем точно. Ты не зерцало и проч. Не яснее ли и не живее ли: Ты не приемлешь их лазури… etc. (Впрочем, это придирка). Точность требовала бы не отражаешь. Но твое повторение ты тут нужно.

Под грозным знаменем etc. Хранишь etc., но вся строфа сбивчива. Зародыш непогоды в водопаде: темно. Вечно бьющий огонь, тройная метафора. Не вычеркнуть ли всю строфу?

Ворвавшись – чудно хорошо. Как средь пустыни etc. Не должно тут двойным сравнением развлекать внимания – да и сравнение не точно. Вихорь и пустыню уничтожь-ка – посмотри, что выйдет из того:

Как ты, внезапно разгорится.

Вот видишь ли? Ты сказал о водопаде огненном метафорически, то есть блистающий, как огонь, а здесь уж переносишь к жару страсти сей самый водопадный пламень (выражаюсь как нельзя хуже, но ты понимаешь меня).

Итак, не лучше ли:

Как ты, пустынно разразится.

etc. a? или что другое – но разгорится слишком натянуто. Напиши же мне: в чем ты со мною согласишься. Твои письма гораздо нужнее для моего ума, чем операция для моего аневризма. Они точно оживляют меня, как умный разговор, как музыка Россини, как похотливое кокетство итальянки. Пиши мне, во Пскове это для меня будет благо-деянье. Я созвал нежданных гостей, прелесть – не лучше ли еще незваных. Нет, cela serait de l'esprit.

При сем деловая бумага, ради бога, употреби ее в дело…

Пушкин

II

1934 год

Сашка – Петьке

Дорогой Петька! Пишу тебе, увы, из Михайловского, так как все более или менее приличные Дома отдыха уже, гады, расхватали. В Узком – ни одной койки, в Малеевке – ни одной, в Абрамцево – ни одной.

О Сочи и Гаграх я уже и не говорю. Сам понимаешь! Чуть было не попал в Поленово, – обещали отдельную комнатку! – буквально рвал зубами, рыл носом землю, колбасился, как тигр, и все-таки какой-то сукин сын из горкома увел комнату на глазах у всех прямо-таки из-под носа. Так что приходится торчать в Михайловском.

Вот гады! Не могу успокоиться!

Но, впрочем, тут не так уж плохо: имею совершенно отдельную комнату, шамовка довольно-таки приличная, можно по блату иметь за обедом два раза сладкое. Компания тоже ни хрена себе, подходящая. Ребята свои. Ты их знаешь. Васька-беллетрист из горкома, Вододька-малоформист из месткома и Жорка-очеркист из группкома. Конечно, бильярд, волейбол, вечером немножко шнапса и все прочее. Одним словом, творческая атмосфера вполне подходящая.

Кстати, о творческой атмосфере. У меня к тебе небольшое литературное дельце. У нас тут распространился странный слух, что отменяется сухой паек. Неужели правда? Ради бога, сообщи спешно, что и как, а то ребята сильно беспокоятся. Лично я не верю. Какое же это искусство без сухого пайка?! Абсурд!! Наверное, обывательская трепотня!

Кроме того, очень прошу тебя, если будешь в центре, не поленись зайти в издательство, к Оськину, в бухгалтерию, и позондируй там почву насчет монеты. Они, понимаешь ты, мне должны по договору, под роман, две с половиной косых. Полторы я уже отнял, осталась одна. Но дело в том, что рукопись у меня еще не готова (сам понимаешь!) А дублоны нужны до зарезу. Так вот ты этому самому Оськину там что-нибудь вкрути. Вполне полагаюсь на твою богатую фантазию: скажи, болен, или там в творческой командировке, или там что-нибудь в этом роде.

Как тебе понравился последний роман Андрюшкина? Главное с кем? С Катькой!! Вот уж номерок!

Последний анекдот знаешь? Идут отец и сын мимо памятника Пушкину. И сын спрашивает: «Папоцка, это Пуцкин?»

По-моему, гениально! Впрочем, до тебя уже, наверное, дошло.

Что ты скажешь насчет последнего письма в редакцию Женьки Манькина? Не правда ли, прелесть? Вот сволочь Женька, как здорово насобачился писать письма в редакцию!

Каков язык! Какова композиция! Каковы ритмические ходы! Какова лексика! Прямо Вольтер, не шутя. Аж зависть берет. Нет, надо и мне что-нибудь такое брякнуть! Только ума не приложу, что бы такое бабахнуть, не посоветуешь ли?

Ну, дружище, будь здоров.

Не забудь же про сухой паек и про Оськина!

Крепко жмаю руку! Пока! Бувай!

Твой Сашка

Детский разговор

Американский мальчик вежливо улыбнулся английскому мальчику.

– Здравствуй, мальчик!

– Здравствуй!

– Ты очень красивый.

– И ты очень красивый.

– Спасибо. Ты мне очень нравишься.

– Давай дружить.

– Давай.

– У вас есть король?

– Много: король железа, король сахара, король свиней, ко…

– Н-н-у! Покажи свои игрушки.

– Пожалуйста. Вот солдатики… Видишь, сколько? Много. Целая уйма!

– И у меня есть солдатики. Тоже уйма. А пушки у тебя есть?

– Есть. Сто коробок пушек. И еще есть броненосцы. А у тебя?

– И у меня броненосцы. Тоже сто коробок…

– Гм! Давай дружить.

– А у тебя есть нефть?

– Есть.

– Много?

– Сто бочков.

– А у меня больше. У меня сто бочков, и еще сто бочков, и еще сто бочков.

– Ну-ну! Где же ты взял?

– Накрал. В Персии, Месопотамии и прочих местах.

– А у меня флот.

– А у меня нефть. На тыщу лет хватит. А у тебя не хватит.

– А у нас… небоскребы.

– А у меня нефть.

– А мой папа миллиардер.

– А у меня нефть.

– А ты ворюга!

– А у меня нефть. А ты не ругайся, воспитанные мальчики не должны ругаться, а то я тебе дам по морде, паршивая сволочь!

– Это я-то сволочь? Ах ты, сукин сын, и мать твоя сука вместе со своими лордами!

– А это видел?

– Дам в морду.

– Попробуй.

– Ну давай опять дружить.

– Давай.

И так далее. Впрочем, невдолге один другому даст в морду. Это уж верно!

1923

Дневник горького пьяницы

Январь 1935, 1. Вторник

Голова болит. Руки дрожат. Во рту такой вкус, будто вчера съел несвежую собаку. Абсолютно не в состоянии работать. Нет. Хватит. Довольно. Будет. Черт знает до чего я дошел: товарищам совестно в глаза смотреть. Типичный алкоголик. С моим мягким характером нельзя пить. Другие, бывает, пьют, но знают меру. А я не знаю меры. Не могу остановиться. Вчера, например. Встречали в одной компании Новый год. Все было так прилично. «С новым финансовым годом. С новым промышленным счастьем» – и так далее. Выпили рюмку, выпили другую. Включили радио. Потанцевали. В фанты, представьте себе, играли. Все веселились.

Один я как свинья надрался. От стола не могли оттащить. Конечно, ужасно наскандалил. А чего наскандалил – совершенно не помню. Может быть, дом поджег, может быть, кофточку чью-нибудь салатом оливье обляпал, может быть, в милиции был. Не помню. Нет! Это безобразие пора прекратить! Кончено. С сегодняшнего дня бросаю пить.

Окончательно и бесповоротно бросаю. Трудно будет на первых порах не пить. Очень трудно. Особенно с моим мягким, разболтанным характером. Но я твердо надеюсь, что друзья и знакомые меня поддержат в моем трудном начинании. Не может быть, чтобы коллектив допустил, чтобы я погиб от пьянства.

Итак, решено. С верой и надеждой отдаю себя в руки общества. Оно чуткое. Оно внимательно к слабости живого человека. Оно не даст мне окончательно опуститься. Оно поддержит меня. Итак, с Новым годом, с новой, трезвой жизнью!

Январь 1935, 7. Понедельник

Опять. Это ужасно! Пять дней держался как скала. Капли во рту не было. И вдруг вчера… Нет, нет! Об этом даже страшно вспоминать. Об этом слишком больно писать… Но все равно. Надо иметь гражданское мужество. Пусть щеки мои заливает густая краска стыда. Пусть! Так мне и надо, безвольному, слабому дураку, тряпью, сосульке, шлюпику!.. Честно запишу, как все произошло.