Осколки - Евгений Игоревич Токтаев

в мир мужчин. На людях он всегда был Филиппом. Спитамой звать нельзя. Македоняне помнят, как другой Спитама-Спитамен накостылял им в Согдиане и Бактрии.

Филиппом сына назвал его отец. В честь великого царя. Дочь, конечно, тоже носила македонское имя — Ланика, но до девочки пока македонянам нет дела.

Ртаунийя была младшей дочерью хшатрапавы Артавазды, Артабаза, одного из самых родовитых вельмож великого хшаятийи хшаятийянама Дарайавауша, царя царей Дария Кодомана.

Когда великий Искандер вернулся из Индии, он пожелал женить своих друзей на знатных персидских девушках. В их числе оказалась и Ртаунийя. Ей говорили, что её мужа царь одарил великой честью — можно сказать, породнился с ним через неё. Старшая сестра Ртаунийи, Барсина, когда-то была любовницей царя и даже родила ему сына.

Имя мужа она смогла правильно выговорить далеко не сразу. Иные из царских друзей отослали жён тотчас после того, как отгремели свадьбы в Сузах. Лишь немногие, в их числе Эвмен и Селевк оставили их подле себя. Селевк влюбился в свою Апаму без памяти. Эвмен долго привыкал к Ртаунийе, Артонис. Был нежен и ласков, но она всё же чувствовала в нём некую холодность. Однако всё потом наладилось, он привязался к ней.

Родилась дочь. Эвмен назвал её Ланикой, в честь кормилицы царя. Говорил, что хотел сделать ему приятное, ибо царь в те дни переживал большое горе — не так давно умер его лучший друг, Гефестион.

Ртаунийя согласилась. Муж — господин. Его слово — закон. Ланика, так Ланика[7]. Хотя для неё, персиянки, такое имя девочки звучало странно. Сама она тайно дала дочери другое имя, но и то потом переиначила в Ратику. Так меньше косых взглядов.

Когда Искандер умер, Эвмен ушёл завоёвывать Каппадокию, а потом перевёз сюда семью. Здесь родился Филипп. Эвмен почти не бывал дома, всё время воевал.

Последний раз Ртаунийя видела его три года назад прежде, чем он ушёл на восток.

Ратика тогда его испугалась, не видела год (несколько месяцев Эвмен провёл в Норе), но потом посидела на руках у отца, подобрела. Только недовольно морщила носик, дескать батюшка, когда целует, больно колется бородой.

«Ты что, ёжик?»

Отец заулыбался. Сказал, что одичал на войне. Бороду сбрил.

Эвмен писал жене часто, вот только забрался в такую даль, что письма шли долго. После смерти Искандера сатрапы скверно следили за работой почтовых станций, созданных некогда Ахеменидами. Вот уже несколько месяцев от мужа не было вестей. Ртаунийя беспокоилась, спрашивала Фравартиша, немногих приставленных к ней македонян, нет ли новостей. Те разводили руками.

Женщина знала, что муж потерял почти всё, что имел, что и его сатрапия теперь принадлежит другому, но здесь, в тихой окраинной Ниссе «фригийцам», слугам Антигона, не было до неё и детей дела.

В Каппадокию, «Страну прекрасных лошадей» пришла весна, сошёл снег и горные реки наполнились до краёв. Повсюду распускались цветы, даже бурая каменистая равнина к северу от Ниссы превратилась в пёстрый ковёр.

Ярко светило солнце, и женщина подставила лицо его тёплым лучам. Блаженно прикрыла глаза, прислонилась к разогретой колонне.

«Всё будет хорошо. Он вернётся…»

— Госпожа моя? — услышала она голос Фравартиша.

Старый воин отца, приставленный к ней в качестве телохранителя, искал хозяйку.

— Я здесь, Фравартиш. Что случилось?

— К тебе прибыли люди твоего супруга, госпожа.

— Письмо? Они привезли письмо?

— Я не знаю, госпожа. Но они не похожи на обычных гонцов. Это Иероним и Антенор.

— Они же не расстаются с мужем, — удивилась Ртаунийя, — что они здесь делают? Пригласи их поскорее.

Фравартиш кивнул и вышел. Через некоторое время в портик вошли два измождённых человека в запылённых дорожных плащах. Она хорошо знала обоих.

Иероним шагнул вперёд.

— Радуйся, госпожа моя, Артонис, — произнёс он негромко. Осёкся.

Мрачный Антенор не двинулся с места. Он прижимал к груди какой-то объёмный свёрток. Было видно, что полотно скрывало нечто тяжёлое.

— Что случилось? Почему вы здесь?

— Мы… — начал Иероним, но замялся. Было такое ощущение, что в горле у него стоял ком.

Кардиец оглянулся на Антенора. Тот принялся бережно разворачивать свёрток. В лучах солнца засверкало начищенное серебро.

Это была урна.

Ртаунийя почувствовала, что ноги её не держат, схватилась за сердце и начала оседать на землю. Фравартиш и Иероним подхватили её.

— Мама! — раздался детский вскрик.

Из-за колонны выглядывала девочка. Антенор перехватил её испуганный взгляд, недоумевающий, почему мама вдруг закрыла лицо руками.

На его загорелой грязной щеке заблестела светлая полоска.

— Ты позаботишься о них? — спросил он Иеронима позже.

— Конечно, — ответил тот, — они мне, как родные. Может быть, ты всё-таки останешься?

Антенор покачал головой.

— Тут всё приберёт к рукам Антигон.

— Да, — согласился Иероним, — но за Артонис и детей не беспокойся. Антигон благороден и не причинит им вреда.

— Благороден? — недобро усмехнулся Антенор, — какой же ты всё-таки доверчивый, Иероним. Циклоп убил Эвмена.

— Это сделал Тевтам, — устало, будто объясняя нерадивому ученику прописную истину, сказал Иероним, — и он уже заплатил за своё преступление.

— Ага, прямо посреди лагеря Циклопа. Зашёл в шатёр, который охраняла целая толпа людей Циклопа. И подло убил. А потом спокойно уехал с Сибиртием. Я уже большой мальчик, Иероним. Не верю в сказочки для простаков.

— Мы обсуждали это тысячу раз, — отвернулся Иероним, — и я снова прошу тебя, не называй его Циклопом.

Антенор перегнулся через перила террасы, расположенной над крутым обрывом, и сплюнул вниз. Старая песня, слышанная ещё в Норе. Антигон снова приветил Иеронима, снова обаял, сразил обхождением. И вот результат — кардиец опять растаял, как масло на солнце. А как же Эвмен? Ну как… Так получилось. Печально, конечно. Великий человек. Иероним непременно напишет о нём книгу. За четыре месяца в пути Антенор устал слушать бредни про благородного Антигона и его сына, в коем кардиец уже видел второго Александра. Как он доблестен, великодушен, умён и красив. Тьфу…

Антенор давно уже решил для себя, что в Ниссе не останется. Нет-нет, да начинала покалывать совесть — получалось, что он бросал семью Эвмена на произвол судьбы. Отдавал в руки Циклопа.

Когда они пересекли Евфрат, Антенор вспомнил про Фарнабаза. Брат Артонис вроде бы точно был ещё жив. Фарнабаз сражался с Эвменом против Кратера, но исчез из виду после поражения при Оркиниях. Позже Антенор слышал о нём, как о вполне живом и здравствующем, но было это давно, и где он находился сейчас — неизвестно. Идею отвезти к нему Артонис с детьми пришлось оставить. К тому же горячо воспротивился Иероним.

«Чтобы дети Эвмена воспитывались персом? Не бывать тому!»

Отмёл Антенор и мысль