Ледовое побоище - Наталья Павлищева

Батый поскреб голову под волосами. Надо сегодня же сказать, чтобы кто‑то из женщин выбрал гнид, которых развелось слишком много. Пусть переплетут косы, а заодно и передавят всех, кого выловят. Но это потом, сейчас он отвлекаться не желал, погонял сам и будет. Заодно почесал под мышкой и снова взялся за чашу с кумысом и за шкуру.

Он не станет ломать систему управления у урусов и своих людей ставить тоже не станет, пока не время. Подтвердит пайцзой право того коназа, который есть, все равно они все сейчас слабы. И не только главный, но и все коназы их улусов пусть приедут за разрешением. Это станет хорошим уроком, получив из рук хана пайцзу, они будут ему обязаны, да еще и между собой станут драться за такую милость.

Решив для себя, что делать с урусами, Батый снова стал думать о собственной судьбе. Правильно ли он делает? Может, нужно биться за власть? Чаша уверенно лежала в руке, согревая, несмотря на прохладный кумыс в ней. Дерево всегда на ощупь теплое, а уж такое тем более. Хан мысленно обратился к деду за советом. Верно ли поступает? Как сделал бы сам дед?

Почти наверняка Батый знал, что Чингисхан ввязался бы в драчку за власть. Но тем внук и отличался от деда, что для него власть над всеми монголами не столь важна. Батый понял, что у него созрела мечта поставить на ноги, сделать сильной и великой собственную Орду и ему не нужен Каракорум. Но при этом нужно, чтобы там правил человек, лояльный к этой новой Орде и ее хозяину. Гуюк таким не будет, они стали смертельными врагами после тех оскорблений, которые хану нанесли двоюродные братья Гуюк и Бури, и Батый пожаловался на принцев Угедею.

А если Великим ханом все же станет Гуюк (Батый прекрасно понимал, что так и будет)? Отправлять дань тому, которого презираешь и ненавидишь? Но дело не в дани, а в том, что Гуюк не станет терпеть двоюродного брата, он обязательно постарается уничтожить Батыя, и хан вынужден будет защищаться. Что тогда? Война между монголами? Когда‑то дед воевал со своим андой (побратимом) Джамухой, но это была жестокая необходимость ради объединения монголов, воевать ради спасения своей жизни со своими же, не преступление ли это?

И все‑таки Батый понимал, что не поедет в Каракорум, чтобы не погибнуть, что постарается держаться подальше от Гуюка, что создаст свою Орду, постарается как можно дальше оттянуть выборы нового хана, чтобы успеть встать на ноги и решить свои проблемы, а еще, что, если Гуюк пойдет на него войной, будет не просто защищаться, он поднимет одну часть монголов против другой.

Даже после столь тяжелого решения стало легче, у человека всегда так, хуже всего неопределенность. Хан стал едва слышно мурлыкать песню своего детства, ее пела мать. Детство для всех неприкосновенно, даже если бы оно было голодным и нищим, все равно казалось лучшим. Но у Батыя были добрые отец и мать, достаток во всем и любовь великого деда. Все не растраченные на сына чувства Чингисхан отдал внуку. Старшего сына Джучи он хоть и признал своим, но в глубине души в это не верил, к тому же рождение ребенка у жены после ее плена было не столько виной Борчу, сколько позором самого Темуджина, а потому любви к Джучи со стороны отца не добавляло. Став Чингисханом, Темуджин честно пытался сделать Джучи своим наследником, но старший сын удался то ли в Борчу, то ли в своего настоящего отца, он совершенно не любил войну.

Батый помнил отца больше по песням и задумчивости, чем по походам и даже охоте. И все равно Чингисхан готов был назвать продолжателем Джучи, до самой его смерти был готов. Никто не знал причины этой внезапной смерти, но только после нее наследником назван Угедей. Джучи не очень любили все, возможно, потому Чингисхан так старался определить будущее для второго сына Джучи, своего любимого внука Бату подальше от Каракорума? Получилось, где Каракорум, а где этот самый внук.

Хан глянул на расстеленную шкуру, попытался прикинуть, как долго добираться от Каракорума до тех мест, где он собирался ставить столицу будущей Орды. Получалось далеко… От времени и, видно, частого использования предыдущим хозяином шкура вытерлась, значки на ней кое‑где были едва заметны, а то и вовсе стерлись. Батый снова пригляделся.

После долгих размышлений он уже не боялся этой громады под названием Русь. Вот значки, показывающие путь его туменов в самом начале похода на урусов. Это Елисань… Оборонялась хоть и упорно, но была сожжена. Вот место, где они бились на реке и где по дури погиб Кулькан. Вот настырный маленький Торжок, две недели были потеряны под этим городом, позже Батый научился не просто оставлять в покое такие города, но и заранее их огибать. Вот отсюда тумены Гуюка и Бури повернули назад, совсем немного не дойдя до богатого города на северо-западе уруской земли.

А здесь… и вспоминать не хотелось. Один маленький город сжег себя вместе с запасами, чтобы не достались монголам, второй продержал их, словно на острове, почти два месяца, а потом опозорил. Злой город!

Батый пнул ногой шкуру, словно та была виновата в его неудачах под Козельском. От резкого движения кумыс из чаши расплескался, залив ту часть, которая лежала между землями урусов и Каракорумом. Словно море появилось на шкуре. Что бы это значило, хану больше нет хода в родные места? Ну что ж, пусть так, он воин, а воин редко умирает дома в своей юрте.

– Ач! Ач! – поторапливали медлительных животных погонщики. Это конь бежит себе безо всяких напоминаний, пока не остановишь, а тех же волов, которых во множестве использовали и русские, по чьим землям сейчас тянулось монгольское войско, нужно подгонять. Это не ускоряет движения, но если не щелкать кнутом, то кажется, что вол и вовсе встанет.

И вдруг массу из людей и животных охватила почти паника, работая плетьми налево и направо, по центру дороги, вытоптанной копытами и ногами, пробирались всадники. Большинство, едва завидев, кто это, спешно уводили своих животных в стороны, оттаскивали повозки, потому что это нукеры освобождали дорогу джихангиру. Сам Батый ехал, не глядя на склонившихся в почтительном приветствии, его взгляд был устремлен вперед, ему не пристало разглядывать тех, кто у ног его коня.

Тумены Батыя не спеша двигались на восток…

Батый не стал пробиваться на запад через леса к самому краю земель, на которых располагались вечерние страны. Ни к чему. Ему совсем не нужны города, затерянные среди лесов, не интересны их дома за высокими стенами. Стенами огораживаются те, кто боится, хан не боялся и потому не ценил крепостей, он знал, что любая, даже самая крепкая, рано или поздно падет.

Ему не были нужны эти земли, и в подчинении тоже, держать в них множество своих воинов, чтобы считать эти земли своими, накладно и неудобно. Дань они будут присылать только из опасений, что он может снова прийти и разорить, остальное ни к чему. Он уже чувствовал себя ханом огромной новой Орды, его Орды, которая пока еще живет с оглядкой на Каракорум, но это ненадолго. Своим сыновьям Батый оставит большую сильную Орду, земель и народов в которой хватит на них всех. Так он решил.