Город спит, просыпается магия - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
– Друзья! Нам сегодня радостно и немного грустно. Радостно, потому что наш Тихон получил приглашение в Центр искусств для одарённых детей, а грустно… потому что покидает наш класс.
– Мне тоже грустно, только всех по именам запомнил и…
«У-у-у!» – загудели в классе.
Прощались тепло, желали удачи, записывали номер телефона.
Оля шепнула:
– Извини, что тогда накричала.
– Пока, Поттер! – Эдик пожал руку.
Под журналом Алла нашла большой конверт:
«Алле Львовне. Открыть через год. Только чесно!»
«Эх, волшебник, – усмехнулась Алла. – «Т» потерял». Руки чесались распечатать, но уговор есть уговор.
* * *
Обычно он не отвечал на незнакомые номера. Реклама напрягала, ему тяжело давались отказы. Даже простое «нет, спасибо!» выговаривалось с трудом.
Цифры номера на экране смартфона вдруг выстроились ступенями. Понурая единица выпала из общего строя, тут же стала карабкаться по этой лестнице наверх. Он слушал рингтон Nokia и наблюдал: вальсовая мажорность диссонировала с трудным подъёмом. Нестерпимо захотелось прекратить «единичные» мучения.
– Слушаю.
– Тихон, ты?
– Да… А кто спрашивает?
– Эдуард. Эдик. Помнишь такого?
– Эм-м…
– Восьмой «б».
– Ты называл меня Гарри.
Эдик рассмеялся, Тихон улыбнулся.
– Вспомнил, значит? Ты рисовать не бросил?
– Нет, конечно, вот выставку готовлю.
– Ну круто, чё! Можешь на заказ портрет нарисовать?
«Уж лучше б реклама», – вздохнул про себя. Но такие предложения поступали часто, и Тихон на автомате выдал заготовленное:
– Извини, я на заказ не пишу.
– Да я ж не бесплатно. Заплачу, сколько скажешь.
– Прости, но…
– Это не только для меня. Это для Оли. Свадебный подарок.
Единица раскачивалась на последней ступени, рискуя упасть в бездну.
Тихону показалось, что он вполне успешно изобразил радость, пусть притворную, но вполне естественно, и даже более-менее внятно поздравил будущих новобрачных, но тут Эдик нетерпеливо буркнул:
– Ну?! Ты там? Ответь уже что-нибудь!
– Хорошо, давай встретимся, обсудим.
Он не выделывался, не набивал цену. Он знал, что не получится. И не получалось.
Выходило похоже, разумеется. Ещё б оно не вышло по фотографии! Делов-то!
Что за мода – фотосессия за месяц до свадьбы? Мало ли, что ещё произойдёт.
Хотя зачем он вообще про это думает?
Да потому что жених сияет во все тридцать два, а невеста… Улыбается, конечно, но глаза…
А глаза и велено перерисовать.
Это что ж получается, Эдик дразнил, смеялся, а сам ещё тогда смекнул? И объяснять не пришлось, что мечты мечтами, а чтобы сбывались – это уже искусство. Или волшебство, как он в детстве думал. А может, и то, и другое.
Да только не идёт оно. Гиперреализм и всё тут. Вплоть до пор на коже. Каждый волосок, ресничка, все переливы оттенков в хрусталике… По итогу тот же диджитал, только маслом. Ловкость рук и никаких чудес.
Высветился входящий от «Единицы».
– Привет, Гудвин!
– Привет, почему Гудвин?
Карандашом черкнул крест на листе бумаги.
– Ну, для Гарри ты староват, не находишь? Как там волшебство?
– Работаю.
Штриховкой передал объём крестовины.
– Всё ещё?! Слушай, свадьба на носу! Ты мне нервы делаешь. Мне Ольгиных закидонов хватает. Договорились же!
– Да, но…
От каждого конца крестовины вниз потянулись нити.
– Давай без «но». Не хочешь, чтобы она была счастливой?
Тряпичный человечек повязан нитями по рукам и ногам.
– Не слышу!
– Хочу…
Смял лист с наброском.
– Её счастье в твоих руках. Просто сделай!
Звонок прервался.
Тихон перезвонил, стал объяснять, что он не знает, в чём причина, в фото или в заказе, что не идёт у него, предупреждал же… Всё это время доброжелательный голос сообщал: «Аппарат абонента выключен или…»
«Её счастье в твоих руках» – пульсировало в висках сначала Эдиковым напором, потом собственным шёпотом. Когда губы пересохли, он понял, что повторяет это вслух.
Закусил губы. Закрыл глаза.
Оля была рядом. С ним. Не с Эдиком. Глаза полны счастья, можно утонуть.
Рука обрела уверенность, кисть – послушание.
Глаза открыл, когда закончил работу.
Сделал. Счастливой.
Копию завершал месяц спустя.
Оля улыбалась с картины. Глазами. Ему. Нужно было только оказаться рядом. На холсте. Нужно…
До выставки оставалось меньше недели, а он всё ещё не мог решиться.
Он никогда не рисовал себя. Но может же он хоть раз? Имеет право? В памяти всплывали строки из «Пикника…»: «Ведь не может же быть, чтобы он хотел плохого!.. Счастье для всех? Даром? И пусть…»
Пусть!
Смотрел в зеркало, долго, неотрывно, пока черты не стали расплываться и деформироваться в геометрические фигуры. Уткнулся лицом в ладони.
Какое-то время водил кончиками пальцев, ощупывая, как слепец, свои ранние морщины на лбу, горбинку носа, острые скулы. Будь у него глина, он бы вылепил себя нового. С волевым подбородком.
Растянул кожу по диагонали, искажая лицо на манер портретов Пикассо. Затем провёл ладонью сверху вниз, словно стирая все черты, зажал их в кулаке у подбородка.
Увидеть себя в зеркале теперь было почему-то страшно, и он завесил его драпировкой.
Подошёл к работе, хотел убедиться, что всё получилось, в очередной раз поглядеть Ей в глаза. Не фальшиво ли счастье? Это было невероятно, даже для него, привыкшего к чудесам: в них он увидел себя, отражался, как в зеркале.
Кисть сама водила рукой, последовательно уничтожала с холста черты Эдуарда, пока от него не осталось и следа, а поверх…
Это был его первый автопортрет. Может, вышло не слишком похоже – чересчур счастливый.
Ночью позвонила Оля. Говорила много, но всё об одном: как хочет быть вместе. С ним. Плакала.
Он только и делает, что рисует её счастье, а она плачет и плачет!
Он молчал. Набирал на кисть газовой сажи, делал неторопливые мазки по холсту поверх своих нарисованных глаз, полных Олиного счастья.
На выставке Оля и Эдик встретились с Аллой Львовной. Время провели в разговорах. Рассказали о свадебном подарке.
– И какие вы там?
– Вот такие, – рассмеялась Оля, положила голову на плечо мужа, Эдик нежно обнял её.
– Счастливые, – заключила Алла Львовна. – Значит, так тому и быть. Мне Тихон тоже счастье нарисовал.
Она кивнула в сторону кудрявого паренька лет семи, с интересом рассматривающего картину: мимо витрин магазинов на велосипеде лихо мчит мальчик в рыцарских доспехах.
Появился Тихон. Поприветствовал гостей, поцеловал руку Алле Львовне, крепко пожал Эдуарду, улыбнулся Оле, стараясь не встречаться взглядом. Затем пригласил всех в главный зал галереи на премьерный показ.
Проходили мимо сказочных пейзажей, манящих остаться в них навсегда, мимо людей, уносящихся к облакам на пушинках одуванчика, танцующих среди гигантских снежных хлопьев, собирающих звёзды в корзины… Картины были поразительно реалистичны, словно
