Инспектор и «Соловей» - Георгий Иосифович Барбалат

место, освободившееся рядом с Василием, положили нового больного. Врач осмотрел его, потом снова подошел к Василию. Еще раз приложил к его груди стетоскоп. А рука Василия машинально потянулась к тому месту, где лежал пистолет. Врач долго слушал, а потом так задушевно посмотрел в глаза и сказал:

— Сердце надо подлечить. После этого за нервы возьмемся. Но без снимка нельзя.

Василию стало легче. А новый врач уже говорил сестре:

— Вызывайте машину. Василия Соловьева отправьте в институтскую экспресс-лабораторию. Там нужно на четвертый этаж подниматься. Пусть с ним санитары поедут. Они помогут больному.

Через пять минут к порогу корпуса подкатила машина с матовыми стеклами и красным крестом на борту.

Как только машина отъехала, новый врач вернулся в палату. Из-под подушки Соловьева вытащил пистолет.

…Василий не заметил, как оказался между здоровенными санитарами. На каждом повороте они все теснее и теснее прижимались к нему. Но вот машина въехала в какой-то двор, посигналила и остановилась. В руках у санитара оказались наручники. Не успел Василий подумать, откуда тут наручники, как они захлопнулись на его запястьях. Дверь машины отворили. Кто-то крикнул:

— Выходи, «Соловей».

Соловьева вывели. Машина стояла в тюремном дворе. На месте водителя он увидел человека, устало положившего голову на баранку. Это был инспектор Петр Павлович.

ОШИБКА

За окном густая мгла. Кажется, что ее можно пощупать, — так явственно она шуршит однотонным, заунывным осенним дождем, нагоняя грусть и тоску. Где-то на противоположной стороне площади на крыше большого дома вспыхивают неоновые буквы, а мгла приобретает ядовито зеленый оттенок и на отлакированном дождем асфальте можно прочитать расплывчатые слова: «Застраховали ли вы свою жизнь? Застраховали… Застраховали…» Ритмично, каждую минуту кричит, напоминает, вопрошает неон. Можно подумать, что каждому жителю этого города грозят неисчислимые беды и только госстрах с помощью полисов и неоновых вывесок принесет им избавление. Кажется, что у страховых агентов должно быть работы по горло — успевай только заполнять эти полисы. Интересно, решились бы они застраховать мою жизнь? Наверно, нет. Приняли бы за сумасшедшего. А почему…

Да какой же нормальный человек станет страховать жизнь вора-медвежатника, проведшего половику отпущенных ему природой лет в тюрьмах да колониях? Да, я Федор Калугин, бывший опасный преступник, год тому назад, по отбытии последнего срока, отпущен на волю и решил завязать — больше никогда не возвращаться к своему «ремеслу». Человек под старость становится на правильный путь. Но судьбе угодно предложить мне еще одно испытание, от которого зависит жизнь двух очень близких мне людей. Короче — до утра я должен принять очень важное решение.

Для того, чтобы вы могли понять, какое это решение, нужно хоть кое-что знать из моей биографии. У каждого человека, наверно, есть такой своеобразный кинематограф. Его можно включать когда захочешь, с любого кадра, иногда один эпизод прокручивать по нескольку раз. Вот и я прокручиваю частенько свой кинематограф-жизнь, пытаюсь найти тот эпизод, с которого все пошло вкривь и вкось.

…В годы нэпа работал я на небольшом заводике в Ленинграде. Хозяин хорошо зарабатывал на лопатах, стамесках, отвертках, которые мы мастерили в цеху. Задумал он еще больше загребать и решил выпускать на своем заводике сейфы с секретными замками. Вскоре выписал он из Германии железный шкаф с таким замком. Поставили эту зарубежную новинку в конторе. Хозяин, его домочадцы вокруг нее, как вокруг иконы ходят, только что не молятся.

И надо же было случиться такому: кто-то из них захлопнул дверцу, а ключи внутри остались.

Прибежал к нам в мастерскую хозяин. Молит: «Отоприте, озолочу, вещь дорогая и столько я с ней связывал планов». Стали ребята ключи разные соображать да в замочную скважину их совать. Но толку от этого мало. Замок сделан хорошо и не так уж просто его отомкнуть. Не знаю, с чего меня осенило, но понял я, что должна быть в том замке главная шестеренка. Если ее прокрутить — выйдут из пазов стержни и можно будет дверь открыть. Немало я помозговал у своего верстака, прежде чем смастерить отмычку. Но все же сделал. Завел ее в скважину и чувствую, что зацепил ту самую шестеренку. Миллиметр за миллиметром, зуб за зубом прокручивал ее, и она заставила сработать часовой механизм. Открылась дверь.

Хозяин никого не озолотил, но на угощение и закуску не поскупился. В этот день уж не работали, только пили водочку. Хозяин вместе с нами. По пьянке кто-то брякнул ему: «Грош цена этим сейфам, коль их такой отмычкой открывают». В нем и взыграло ретивое. Подумал он: кто станет покупать сейфы, которые имеют такой ненадежный замок. Через несколько дней приехал представитель немецкой фирмы. Долго изучал этот замок, искал в нем изъян, но не нашел. Говорил, что эту модель выставляли на конкурс специалистов-взломщиков, которых назвала полиция нескольких стран, но ни один из них не мог открыть сейф. Это фирма особо рекламировала.

Потом немец взял мой ключ и попробовал открыть сейф — получилось. У него чуть глаза на лоб не полезли: до того удивился. Потом он долго со мной наедине беседовал. Все расспрашивал, кто меня научил такие ключи делать, хотел, чтобы я ему секрет продал. Трудно было мне растолковать ему, что секрета здесь нет никакого, а сделалось все по наитию, без всякой подготовки. А он думал, что я цену себе набиваю. И наверно, поэтому, уже прощаясь, сделал предложение приехать для сотрудничества с фирмой:

— У нас вам будет обеспечена карьера, — говорил немец, обещая большие деньги.

Отказался я от этих посулов. Но заронил мне в душу этот человек какую-то недобрую мысль, что можно самой простой отмычкой попользоваться.

Через некоторое время все покатилось кубарем: нэпман со своей затеей обанкротился. Заводик этот прикрыли. Остался я без работы. Трудные пошли времена. Это очень часто наводило на мысль: напрасно не послушал немца, когда он приглашал к себе. Когда жрать нечего и не такие мысли приходят в голову. Одним словом, решил я изготовить себе ключик такой, чтобы им можно было потихоньку кассу открыть. Сделал. На первый раз в кинотеатр забрался после последнего сеанса. Выручки мне хватило на два месяца. Лиха беда — начало. А потом меня повело и на более крупные дела. Стал бывать в ресторанах и других злачных местах. Легко и просто все сделалось. Боялся я, правда, что поймают меня и кончится мое краденое счастье. Но беда проходила стороной.

А потом познакомился я с одной женщиной. Переводчицей она работала в порту. Что на немецком, французском или английском — как пулемет шпарила. Из бывших. Дворянка.