Птица Ночь - Георгий Вирен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И всё-таки.
Во время этой беседы Ясав уже несколько раз украдкой под столом вытирал потные руки. Голова шла кругом.
Йердна был настойчив.
– Листья, – сказал он, и все напряглись. Ясав почувствовал это. Даже Муан открыл глаза.
– Вы уверены, что дело в листьях? – уже невозможно очаровательно улыбнулась Агни.
– Вот-вот! – видимо обрадовался Авов. – Мятеж!
Муан открыл рот и сказал:
– Ха!
«Демоны, демоны», – в тоске подумал Ясав. Ему мучительно хотелось тоже сказать что-нибудь.
– А ваше мнение? – Йердна вежливо наклонился к Агни.
– Надеюсь, охрана будет надёжной! – Казалось, не было предела её очаровательной улыбке.
– Не обижай меня, – пококетничал Йердна, и Ясав почувствовал, как все расслабились, и сам он почувствовал себя как-то спокойнее.
– Ну что ж… – Йердна встал. – Предварительный обмен мнениями, – я думаю, что выражу мнение досточтимого Авова, – можно считать завершённым. Думаю даже, он окажет решающее воздействие на результаты нашей работы. И позвольте мне оценить то единство основных воззрений и весьма полезный, разносторонний подход к вопросу, проявленный здесь незабываемыми словами Великой Бабушки: «Удовлетворена, детки мои! Глубоко удовлетворена!»
Йердна говорил всё громче и громче, но странно – его голос не заглушил, а наоборот, непонятным образом позволил Ясаву услышать в комнате некое постороннее сопенье, доносившееся откуда-то извне.
– А вы? – обратился Йердна к нему как раз тогда, когда Ясав, со всё возрастающим уважением, проникался необыкновенными качествами своих новых знакомых. Он чувствовал, что сам умнеет на глазах, когда почти непринуждённо склонив голову, ответил:
– Да!
Йердна сел.
– А теперь о деталях, – весело проговорил Авов. – Фазанов уже загрузили.
– Зелени, зелени побольше, хоть сушёной, – проговорил Муан. – И обязательно хлопкового масла: в провинции хорошего не достанешь.
– Я жить не могу без дынь, – вздохнула Агни. – И не забудьте про морскую воду для ванн.
– Всё-все учтём, – благодушно пропыхтел Авов. – На то меня и поставили, чтоб я всё учитывал. Да поможет нам Великая Бабушка!
Тут уж встали все, и Ясав понял, что заседание кончилось.
И удивительно – он до вечера думал, напряжённо думал о чём-то, но даже тень мысли не посетила его усталую голову. И лишь перед сном он удивительно ярко представил себе Агни, держащую в длинных пальцах прозрачный ломтик спелой дыни.
Уже несколько дней забываю ставить даты. Завораживает меня эта история, определённо завораживает. А чёрт с ними, с датами – не дневник ведь пишу! А потомку моему – я так чувствую – до большой лампочки будет, писал я это в среду или в пятницу (я и сам-то дни часто путаю)…
Вишь ты, Георгий – уже о потомках заботиться начал, всего-то ничего накропал, а уже пьедестал приспосабливаешь. Не о том, не о том думаешь!
Вперёд!
«Дышала ночь восторгом сладострастья…» Чушь какая! Заразился от нашей бухгалтерши Клавочки и теперь весь день повторяю, как патефон. Надо же вообразить такое! А ведь кто-то когда-то сочинял, как я, сидел, писал, марал черновики, потом родилось: «Дышала ночь…» Тоже – литература. Угар нэпа, даже вроде ещё раньше. Ладно, начнём помаленьку.
Куда ж нам плыть?
Труднее всего начать. Что там у меня по плану? Разговор членов комиссии на стоянке. С чего он завяжется? Как обычно— с погоды? Нет, для них это слишком щекотливая тема. С еды? С ней уже всё решено – слуги сгондобят (фу, какое словечко прицепилось от Васьки-слесаря!) Пожалуй, лучше создать напряжённую атмосферу – все волнуются, боятся друг друга, шпионят. Тогда начну с пейзажа. Как известно, описания природы дополняют и углубляют картину духовной жизни героев. Итак… с чего бы начать?.. Эврика!
Дышала ночь восторгом сладострастья. Мгновенно упавший вечер скрасил цвета неба и леса – и привычно голого, пустого и оттого страшного. Было тихо. Члены комиссии расположились вокруг костра, сзади них – стражники, тщательно отобранные из охраны Квартиры. Ужин подходил к концу.
– Обменяемся первыми впечатлениями? – предложил Йердна.
– Дороги у нас, прямо скажем, мерзкие, – буркнул Муан. – Вот чем заняться надо.
– Это дело Дома Путей, а не наше, – пресёк тему Йердна.
– Фазаны были чудесны, – вздохнул Авов и обратился к слуге: – Ещё такие есть?
Тот уверенно кивнул, и наступила тишина.
– Слишком тихо, вечер ещё не поздний, – отозвалась Агни. (Надоело мне это «отозвалась», «буркнул», «вздохнул», буду писать проще)
Агни: Слишком тихо, вечер ещё не поздний. Птиц не слышно, кузнечиков, только ветер…
Авов (важно): Звенья одной цепи?
Йегрес (про себя): Спят, небось, куда они денутся…
Агни (будто услышав): Куда? Туда же, куда и листья.
Йегрес (вкрадчиво): Если мне позволено будет сказать, досточтимая, с листьями дело обстоит не так уж опасно. Просто погодные условия изменились или что-то там ещё…
Авов: Мятеж, например.
Агни (Йегресу): Завидная точность для военного человека.
Йегрес (как бы в сторону): Я хоть что-то в этом понимаю, не в пример некоторым…
Йердна: Досточтимые!
Муан: Тихо!
И в тишине они услышали вой. Медленный, протяжный, заунывный, он приближался к ним. Стражники встрепенулись, похватали пики и встали наизготовку, оборотясь к той стороне темноты, откуда надвигался вой. Он нарастал и, приблизившись, казалось, метров на 20, смолк. Сухо затрещали ветки, потом все звуки исчезли.
Йердна (тихо – стражникам): Проверить!
Но они не успели и шелохнуться, как из тьмы показалась крупная серая тень, она резко покачнулась к свету – и все увидели волка. Огромный, мощный зверюга шёл, качаясь, на пики стражников. Подойдя к ним вплотную, он остановился и завыл снова – оглушительно, дико, как раненый. Волк стоял, широко расставив лапы и задрав морду, выл, потом вдруг захлебнулся своим же голосом, в горле у него что-то забулькало, он пошатнулся и упал, упал неестественно, вперёд мордой, будто стараясь достать до остриёв пик. И сразу стал кучей грязной серой шерсти, неподвижной и безжизненной. Первым к нему подскочил Муан, держа в руке горящую ветвь.
Муан: Кажется, он даже не ранен.
Йегрес: Странно…
Авов: Зачем же он сюда прибежал?
Агни: На редкость меткий вопрос!
Йегрес: А вы жаловались на тишину…
Муан: По виду – совершенно здоровая тварь.
Авов: Внешность так часто бывает обманчива.
По знаку Йегреса стражники перевернули волка. Тот был мёртв, и только глаза его остались открытыми и неподвижно смотрели вперёд. Пламя костра отражалась в них, и они вспыхивали жёлтыми искорками, как у живого.
Йердна: Ещё одна загадка…
Молча они разошлись в приготовленные шатры. И когда каждый из них, закрыв глаза, уже приготовился отрешиться от тревожных мыслей и заснуть, налетел внезапный ветер. Шатры судорожно задрожали, потом на несколько секунд стало тихо – и вспыхнула молния. Она осветила пустой лес белым мертвенным сиянием, и тут же, без перерыва, взорвался, тяжело просыпаясь, гром. И снова – порыв ветра, вспышка и грохот, сотрясающий лес, шатры, души затаившихся там людей, призванных расследовать неполадки в природе. Редкими крупными каплями пошёл дождь, молния вспыхнула ещё раза три – и гроза умчалась прочь. Дождь ещё постучал по шатрам и тоже ушёл. Люди, которым поручили призвать природу к порядку, понемногу успокоились и затихли, заснули. Воздух стал чистым и бодрым. И ещё несколько часов, до самого рассвета, дышала ночь восторгом сладострастья.
Итак, их застигла ночь.
Демоны, демоны, демоны опустевших лесов моих, скрытые во мраке, неслышные, незримые…
Впрочем, меня тоже застигла ночь, и чего уж там прятаться от себя. На 55-м году есть над чем задуматься. Второе подведение итогов. Первое случается где-то лет в 37 – окончательное прощание с юностью, торжественные похороны надежд, правда в лицо… А сейчас? Окончательный итог? Прощание… с жизнью? Уже ничто не свершится, ничто не изменится, кроме пустяков. Что есть – то и будет, разве поблекнет, иссушится и так сойдёт на нет. Тогда, почти 20 лет назад, озирался я без гнева. Казалось – время ученичества вот-вот минет и настанет… Эх, жизнь! И вот снова – баланс. Как пусто вокруг! Тогда – Славка, ещё пацанёнок, смышлёный, бойкий, голова кругом стриженая – носился по двору в «футбол я ну»… Нет парнишки, которого я любил, будто умер он. Прощание с живыми. Теперь Ростик здоров, настырен, за него нечего беспокоиться, а тот – пацанёнок – растаял, исчез незаметно и навсегда. А я – тогдашний – жив разве? Всю жизнь умираем… Эх, ма, диалектика ёлкина, чего она с нами вытворяет. Ничего, держись, Георгий, а то выпил на рупь, а соплей напустил на червонец! И всё жаль, жаль и себя, и Славку, и Раю – где мы, куда подевались?!
