Последний апостол - Светлана Чураева

Белое небо чуть качнулось в такт носилкам, безучастный круглый орлиный глаз, крепкий клюв - совсем близко! Араб только замахнулся, а Павел уже успел открыть глаза. Дрессировщик опустил палку - неужели червяк не безнадежен?

Но, очнувшись на пару скребков по шкуре, пленник повалился в беспамятстве. Он все равно сдохнет, на него не стоит тратить еду и воду. И то, и другое - ценность.

"Раб - тоже ценность, - сказал старейшина. - Если выживет, пусть служит Богу".

Так бывший иудей Павел начал служить Богу.

Люди племени Бани Адам поклонялись только звездам и о помощи просили только предков, но и с богами ссориться не желали. Многие боги были страшны и могли причинить вред, но особенно опасен и злобен Хембешай - похититель младенцев. Чем задобрить такого бога? Что предложить ему вместо младенцев, ему - не признающему иной пищи? В незапамятные времена мудрецы племени Бани Адам нашли выход. Трудно ублажить Ужасного и Незримого, а его человеческое воплощение - вполне по силам. Для воплощения выбирался прекраснейший из юношей - чтобы Великому Хембешаю было не обидно и приятно в человеческом теле. Избранный в течение года ни в чем не знал отказа. А через год полюбившееся тело отдавали Хембешаю насовсем, чтобы тот все-таки мог напиться крови. Ведь боги тоже любят кровь, почти как люди. Правда, людям достаточно сделать надрез на ноге верблюда, чтобы кровью наполнить чашу. И человек напьется, и верблюду на пользу. А богу не хватит малости, он выпивает жертву до дна. Павла...

.

Павел отслужил богу, так подумали люди племени Бани Адам, - проклятая лихорадка совсем свалила его, и он, обессиленный, повалился лицом в песок.

Лухкад хотел поднять его.

- Оставь раба, лекарь, - сказали соплеменники. - Оставь, его оплачут и похоронят добрые шакалы.

Глава пятая

Но добрые шакалы не приходили. Павел остался совсем один.

Люди, животные - все оставили его вслед за Богом.

И жизнь оставила его. А смерть никак не приходила - Павел остался совсем один.

Он был счастлив. Потому, что жизнь оставила его вместе с болью, а есть ли на свете большее счастье, чем отступление боли?

Павел был счастлив, в нем не осталось ни боли, ни голода, ни страха. Он просто лежал и смотрел вверх.

Сначала вверху ничего не было. Даже луны. Потом появилась одна звезда. Потом высыпало сразу очень много звезд, и это было красиво.

Когда небо наполнилось кровью, звезды смыло красным. Потом кровь впиталась в высь, ослепительно белую, и это тоже было красиво.

Все происходило безо всякого участия Павла: ночь сменяла день, и день сменял ночь, начала расти луна, а Павел просто лежал на песке. И был счастлив. Потому что, когда ушли боль, голод и страх, стало свободно любви. Она не теснилась больше на дне сердца, она жила в Павле, и, значит, Господь не оставил его. Господь был занят сменой дня и ночи, но помнил о Павле и любил его.

Потом Павел почувствовал холод. Очень сильным холодом жгло щеку, но Павел не мог увидеть, что это, так как на небе снова была ночь.

На рассвете Павел чуть повернул голову и увидел безучастную бетонную рожу - залепленную чашу. Когда кочевники отправились в путь, они оставили ее умирающему Павлу, думая, что это - его бог.

Когда Павел увидел чашу, покой оставил его. Он вспомнил Лухкада и свою жалость к нему. Добрый Лухкад: он не боится ни голода, ни боли. Но тот, кто суров к себе, не знает жалости к другим. В нем нет страха, но любви в нем нет тоже, потому что он справедлив. Справедливость не терпит милосердия и любви, а без любви нет Бога.

Дивный народ Лухкада: спокойные, несуетные люди, неприхотливые в пище и одежде. Они довольны обыденным и соблюдают порядок в своей жизни. Добрые люди, называющие и себя, и животных - детьми человеческими. Мудрые люди, понимающие свое место в мире и соблюдающие общий порядок. Они не хотят лишнего, но их рабы заботой о насущном заполняют все время между утренней зарей и вечерней, а сами они лишь переходят из небытия ночи к небытию дня. Потому, что нет в их жизни любви, а без любви нет Бога.

Жалость нестерпимо жгла Павла, лишив его покоя и счастья. Он понял, что не может больше лежать тут, что он должен найти кочевников и помочь им.

Павел попробовал встать хотя бы на четвереньки, и это ему удалось. Ему было странно чувствовать свои руки и ноги, ощущать песок под ладонями, но он мог ползти и пополз. Тяжелую чашу он толкал перед собой, и она отвлекала его от смены дня и ночи.

Он полз на четвереньках, потом понял, что идти гораздо легче, встал и пошел. Шел и не думал, откуда взялись силы. Что вело его? Каменная чаша давила на плечо, с каждым шагом становясь все тяжелей.

Покой и счастье вернулись к Павлу, ведь Господь вел его.

Он шел много ночей и дней. Спал на теплом песке, а когда песок остывал под ним, вставал и шел дальше. Он уже забыл, как это - хотеть пить и есть, и от этого тоже был счастлив.

Павел уже не хотел выбросить чашу. Он понимал, что этот предмет непонятным образом поддерживает в нем силы. Прохладная в любой зной, пустая чаша кормила и поила Павла, и он шел все дальше и дальше по невидимым следам племени Бани Адам.

Небо над ним жило своей жизнью, песок под его ногами - своей, а Павел все шел и шел. И не думал ни о чем. Он не думал больше ни о Боге, ни о себе, не заботился о дороге. Дороги и не было - только песчинки, недовольно шуршащие, когда на них наступали. Они то лежали спокойно, то вдруг спохватывались и кучками спешили в другое место. Другое, хотя и ничем не отличимое от первого. Песчинки торопливо затирали следы Павла, стараясь восстановить им одним ведомый порядок. А Павел шел, слушал и удивлялся.

Удивительным образом он стал вдруг понимать языки всех предметов и тварей вокруг себя, отчего пустыня для него сразу наполнилась жизнью. В этих языках не было слов, но была соразмерность. Мысли и слова перестали ограничивать Павла, и он услышал каждую песчинку, каждую чахлую травинку, каждую букашку под камнем. Небо вдруг перестало жить своей жизнью, а песок - своей. Все сущее жило одной жизнью, и Павел шел в ней, спокойный, как младенец. То луна, то солнце бережно сопровождали его, а он улыбался им в ответ.

Потом появился еще один попутчик. В пересохшем оазисе Павел выковырял из песка полудохлую безумную ящерку и понес вместе с бесформенной чашей. Через сутки они смогли беседовать, и ящерка рассказала ему, как погибал оазис. Иссяк источник, и вместо воды по жилам растений растекся жар. Те животные, что никогда не трогали себе подобных, наедались горящей травы и мучились меньше, чем те, что поедали их торопливо, стараясь скорее выпить быстро чернеющую кровь. Те, кровожадные, потом еще жили несколько дней, судорожно клацая зубами по пустым вонючим костям и глотая холодный песок в пересохшем русле. Потом успокаивались и они, лежали, растворялись в белом солнце и буром песке. От когда-то размеренного, уютного мира не осталось ничего. И Павлу было грустно слушать о том, что животные ничем не лучше людей, что они тоже бросаются пожирать друг друга, помогая пришедшей Смерти... Он оставил чуть окрепшую ящерку в одном подходящем месте. Когда уходил, бедняжка потрясенно рассматривала колючие травинки. Ей было странно, что, когда вся ее трава погибла, где-то еще, оказывается, росла совершенно такая же.

А Павел шел все дальше, и вот на его пути вместо песка все чаще стали попадаться камни.

Как-то еще одна ночь накрыла Павла. Он послушно лег на камни, но лежать было неудобно, поэтому он сел и проспал до восхода сидя.

А на восходе пыльные шатры племени Бани Адам встали перед его проснувшимся взором. Из крайнего шатра вышел Лухкад, увидел Павла, сжимавшего в руках чашу, и закричал.

- Мой Бог вывел меня, - спокойно объяснил Павел кричащему от ужаса Лухкаду. Впервые за последние дни он вспомнил про Бога, и ему стало приятно.

- Его Бог привел его, - объяснил Лухкад вышедшим на крик соплеменникам и показал на серую каменную чашу в руках Павла. Восхищенные кочевники тут же поклонились могущественному Богу чужестранца.

- Будь и к нам милостив, о Великий, - попросили они каменную чашу.

- Он ко всем милостив, - радостно сказал Павел. Бог снова возвысил и приблизил его. Снова из рабов в пастухи попал Павел и взирал на свою паству любящим взором.

.

Он прожил в племени три года.

Глава шестая

После пустыни мир вокруг казался действительно чудом. Павел удивлялся, как это можно было ходить по траве, не восторгаясь ее нежной лаской. Он встал на колени и принялся гладить жестковатые травинки. Чудо: каждая травинка остра - порезаться можно, а в пучке - мягкость, доверие. Казалось бы, трава, она и есть трава, сейчас теплая, податливая под рукой, а склонится солнце, выпадет роса - обстегает холодом, так пронзительно, что слезы шевельнутся где-то между бровями! Трава - из-под земли выходящая, солнцем и дождем кормящаяся - чудо?

И пчела, ворчливо собирающая мед, - чудо. И лепесток яблоневый, опадающий медленно, весь еще полный света и сладкого запаха, - чудо. Все деревья и травы, звери и птицы - чудо. И солнце, такое ласковое здесь, среди оливковых рощ и густого пряного неба, - чудо.