Схватка с оборотнем - Яков Наумов

— Селедка — первое, — говорил Длинный, — а то давай две. Потом борщ. Потом вот это — бифштекс. И…

— Кроме водки, что пить будете?

— Чай, — сказал Длинный, облизывая губы, — чай, и покрепче.

Официантка ушла. Мехошин сел через столик от Длинного.

Через несколько минут около Длинного сел грузный мужчина в распахнутой нейлоновой сорочке. Пот заливал ему глаза.

Мехошин заказал салат и бутылку минеральной воды. В вагоне-ресторане было жарко. Он все время прислушивался к разговору за соседним столиком.

— А теперь по своей специальности работаете? — спрашивал Длиппый.

— Завбазой, — скрипуче хвастал толстяк, — все начальство в Крайске знакомое.

— Выпьем, землячок. Вроде я тебя знаю.

— Выпьем. А я вас не припомню что-то. Ну, со знакомством! Меня Николай зовут, Николай Агафоныч.

— Меня — Алексей.

— Поехали.

— Рванули.

Мехошин потягивал минеральную воду.

— Ты по какой части? — расспрашивал Длинного толстяк. — Шофер?

— Я человек свободный, — солидно говорил Длинный, — пенсионер. Личную пенсию за фронт получаю.

— А какое ранение?

— Инвалид первой группы. В голове дырка есть и в желудке. Так что есть за что от государства получать.

— В пехоте служил?

— В разведке.

— На каком фронте?

— На Первом Белорусском.

— А какая армия?

— Шестьдесят пятая. Батов командующий, не слыхал?

— Нет. Я Второго Украинского. У нас Малиновский.

— Знаю. Выпьем?

Оба заметно хмелели. Однако Мехошин, следя за разговором, чувствовал, что Длинный ведет какую-то свою линию.

— И далече сейчас? — спрашивал он у толстяка.

— В Москву, — объяснял тот, — в Москву, Леха! — обнимал он Длинного. — Друг, а помнишь, как воевали? Помнишь? А теперь не ценят!..

— В Москву-то по делам едешь? — спрашивал Длинный.

— По делам-то по делам, но и по личному тоже, — откровенничал толстяк. — Хочу, Леха, купить «чайку»!

- «Ча-ай-ку»! — изумился Длинный.

— Ага, — гордясь, но не подавая виду, говорил толстяк. — Хочу, Леха, чтоб все знали, кто я такой есть.

— Так ты ее для личной надобности?

— Точно, тезка!

— Да я не Коля, а Алексей!

— Алексей так Алексей! Мне лестно, понимаешь, Леха, чтоб все видели, как Николай Агафонович Зайцев живет. Пусть видят!

— Эт верно!.. В картишки не балуетесь, Николай Агафонович?

— Нет, Алексей, не из дураков мы!

— Да я так, просто для интеллигентного человека пульку раскидать.

— Преф?

— Ну да.

— А какая твоя наличность?

— Об этом оставьте, Николай Агафонович, — хвастливо сказал Длинный, — наличность имеется. Не на «чайку», может, а на «москвича» будет.

— Пошли!

— Нет погоди, допьем.

Они допили и изрядно под хмельком встали из-за стола. Длинный, выходя, оглянулся, и Мехошин поразился трезвой зоркости его взгляда.

Подождав минуты три, встал и он. Расплатившись, не торопясь прошел по вагонам. В спальном у окна стоял парень в свитере. Он молча кивнул на купе.

За закрытой дверью слышалось:

— Беру.

— Ставлю.

— Банк.

Мехошин прошел в свое купе. Лучше всего караулить Длинного было у его места.

Все постепенно задремали. Примерно через час Мехошин, приоткрыв глаза, заметил, что Длинный встает. Он лениво побрел через вагон. Шел позевывая и оглядывая спящих. Около парня в свитере он замедлил шаг. Тот спал. Длинный зашел в туалет. Сквозь стекло двери Мехошин следил за тем, что будет дальше. Минут через пять Длинный, все так же лениво поглядывая на спящих, прошел на свое место. Через минуту он уже вовсю высвистывал носом.

Поезд мчался через просторы ночи. Вентиляторы гудели. Скоро Мехошин не столько услышал, сколько почувствовал легкий шорох и, приоткрыв глаза, увидел спину Длинного. Тот брел по вагону, одетый, но без сумки, сунув руки в карманы. Когда за ним закрылась дверь в тамбур, Мехошин кинулся к дверям. Подбежал и сотрудник в свитере.

— Что делать, товарищ лейтенант? — спросил он шепотом.

В это время сквозь грохот колес послышался удар. Мехошин рванул дверь и выскочил в тамбур. Дверь из вагона была распахнута, Длинного не было.

— Прыгнул! — крикнул, перекрывая шум колес и ветра, сотрудник в свитере.

Мехошин высунулся из вагона. Почти прижавшись к железнодорожной насыпи, сквозил лес.

— Вы — до станции! — приказал он, оборачиваясь к сотруднику. — Немедленно сообщите о случившемся. Я — за ним!

Мехошин взглянул на проносящиеся внизу кусты, на секунду завис в воздухе и… прыгнул.

Он ободрал локти и колени, и только. Выпрямившись, он потер ушибы и вынул пистолет из кармана. Вокруг глухо гудел лес, рельсы лежали далеко вверху.

Длинный спрыгнул километра полтора назад, и, по расчету Мехошина, он пошел по тропинке в сторону, противоположную движению поезда. Луна светила ясно. Тени от деревьев подрагивали на смутных полянах. Мехошин за каждым кустом видел человека. Но надо было спешить. Скоро за деревьями замелькала тропа.

Лейтенант вышел на нее; под ногами хрустели сухие ветки. И он подумал, что сейчас его услышит и глухой, хотя знал, что преувеличивает. Шороха, шелеста и хруста хватало в лесу. Он шел и раздумывал, правильно ли он поступил. Но как бы то ни было, а район этот скоро будет прочесан. Найдут его, а вот найдут ли Длинного? Тропинка впереди круто спускалась в овраг. Вокруг шумели огромные березы. Мехошин уже миновал кусты при спуске, как вдруг сзади раздался шорох. Он резко обернулся: на возвышении, ясно вырисованная лунным светом, стояла высокая угловатая фигура.

— Земляк, — сказал хрипловатый знакомый голос, — куда топаешь?

— А ты кто будешь? — в тон ему ответил лейтенант.

— Я-то здешний, из Марковки, — ответил Длинный. — Закурить есть?

Он стал спускаться к Мехошину. Тот ждал, подавляя дрожь. Длинный в темноте едва ли его узнает. В вагоне он старался не попадаться ему на глаза. Только бы не упустить случай.

— Спички-то есть? — спросил Длинный.

— Есть. — Он вынул из кармана коробок и чиркнул спичкой.

Длинный, внимательно взглянув на него при вспышке, закурил.

— Тебе-то дать? — Он протянул Мехошину сигарету.

Лейтенант взял ее, и тут же острая боль обожгла ему низ живота.

— Лежи, легавый! — сказал Длинный, уходя.

Лейтенант лежал на холодной траве. Он был в полной памяти, но живот пронизывала острая боль. Он встал, боль была страшная. Длинный шел по дороге внизу, и черная его фигура была отчетливо видна при лунном свете. Мехошин изо всей силы прижал пиджак к животу, останавливая кровь, и заставил себя побежать. Он бежал, и боль разрасталась. Он бежал, почти теряя сознание. Бежал неслышно, как здоровый Длинный обернулся слишком поздно…

Оперативный наряд нашел их утром.

Миронов и Луганов были вызваны в кабинет начальника управления.

Скворецкий хмуро поздоровался с вошедшими, пригласил их сесть и сообщил:

— Одна из очередных неожиданностей. Лейтенант Мехошин тяжело ранен в схватке с Длинным. Оба они доставлены в больницу. — Он назвал город, расположенный в двухстах километрах от Крайска. — Мехошин выживет, операция прошла успешно. С Длинным положение неопределенное. Раненый Мехошин успел разбить ему череп, и, по утверждениям врачей, Длинный потерял память. Врачи не знают, временная это потеря или дело посерьезнее. Лейтенант действовал правильно, но тем не менее это неудача. Мы шли по следу, теперь опять оказываемся в неизвестности… Андрей Иванович, вы говорили с генералом Васильевым?

— Да, — сказал Миронов, — он приказал по-прежнему заниматься резидентом, сообщил, что Климова допросили еще раз, и он дал прежние показания. Генерал утверждает, что встреча с резидентом не состоялась по каким-то иным причинам, и просит, чтобы мы эти причины выяснили. Кроме того, мне переданы некоторые сведения о полковнике РОА Соколове. Сведения не полные, но они наводят на многие размышления.

— Немного позже к этому вернемся… Что у вас, Василий Николаевич?

Луганов положил на стол папку с бумагами i сказал:

— Со вчерашнего дня двое из тех, кого я перечислял вчера в качестве лиц, возможно, причастных к убийству Рогачева, исчезли.

— Посланы в командировку? — спросил полковник.

— Нет, не в командировку. Один — Варюхин — показал начальству телеграмму из города на Алтае, где проживает его мать, и сообщил, что она при смерти.

— Телеграмма была заверена врачом?

— Начальник отдела не проверил этого.

— И тем не менее отпустил?

— Отпустил, товарищ полковник.

— Что со вторым?

— Со вторым еще сложнее. Если про Варюхина известно, что он и раньше мог позволять вольности по отношению к работе, то Дорохов — сама дисциплина. И несмотря на это, он второй день не является на работу. Сотрудник наш спросил у начальника облплана, случалось ли такое раньше. Тот ответил, что, когда Дорохов болел, звонила жена и предупреждала. На этот раз звонка не было.