Душа императора - Брендон Сандерсон

Гаотона вздохнул, но кивнул.

— Какие ещё будут предложения?

День семнадцатый

Прохладный ветерок сквозь трещины в окне принёс в комнату Шай запах незнакомых специй и низкий гул голосов. Город снаружи праздновал. Дельбахад — праздник, о котором два года назад никто и не догадывался.

Фракция «Наследие» продолжала возрождать из пучины забвения древние торжества, пытаясь таким образом вновь склонить общественное мнение в свою пользу.

Не поможет. Империя — это не республика, и единственные, у кого будет право голоса при помазании на царство нового императора, — арбитры из многочисленных фракций.

Шай отвлеклась от размышлений о праздниках и продолжила изучать дневник императора.

«Я наконец решил согласиться с требованиями своей фракции, — гласила книга. — Я предложу свою кандидатуру на пост императора, как и призывал Гаотона. Болезнь с каждым днём всё больше подрывает здоровье императора Йазада, и новый выбор будет сделан в ближайшее время».

Шай добавила пометку. Гаотона призывал Ашравана добиваться престола. А позже в дневнике Ашраван отзывался о Гаотоне с пренебрежением.

Что изменилось? Шай дописала, а затем обратилась к другой записи, сделанной годы спустя.

Личный дневник императора Ашравана её очаровал. Император вёл его от руки и оставил инструкции, согласно которым книгу должны были уничтожить после его смерти.

Этот дневник арбитры дали ей с большой неохотой. К тому же они должны были его сжечь! Но у них имелся железный аргумент: император ведь ещё не умер. Телом он вполне жив. А значит, записи можно и не уничтожать.

Они говорили с уверенностью, но Шай видела сомнения в их глазах. Арбитров было легко прочитать — всех, кроме Гаотоны, чьи мысли продолжали ускользать от неё.

Они не понимали, для чего вёлся этот дневник. Зачем же ещё писать, если не для потомков, недоумевали они. Зачем доверять свои мысли бумаге, если не для того, чтобы их прочитали другие?

«То же самое, — подумала она, — что спрашивать Воссоздателя, почему она получает удовольствие от создания подделки и радуется мысли, что её работа — её, а не оригинального художника — демонстрируется другим, и никто об этом не догадывается».

Дневник рассказал ей об императоре намного больше, чем официальные хроники, и не только из-за своего содержания. Страницы были потёртыми и потемнели от постоянного листания. Да, Ашраван хотел, чтобы его книгу читали, но не потомки, а он сам. Какие же воспоминания Ашраван подбирал так тщательно, что готов был перечитывать дневник снова и снова? Был ли он тщеславным, наслаждаясь восторгом прошлых побед? Или, наоборот, неуверенным в себе? Может, он часами искал именно эти слова, потому что хотел оправдать свои ошибки? А может, была другая причина?

Дверь в комнату открыли. Они перестали стучаться. Да и зачем? Её уже лишили всякого подобия личной жизни. Шай всё ещё была пленницей, возросла только её значимость.

Величаво вошла арбитр Фрава в сопровождении капитана Зу. На ней была роба мягкого фиолетового цвета. Лицо — слегка вытянутое. На этот раз в поседевшую косу она вплела ленты золотого и фиолетового цветов. Шай неслышно вздохнула, поправила очки. Она уже готовилась провести всю ночь, штудируя документы и обдумывая предстоящую работу — Гаотона ведь ушёл праздновать вместе со всеми.

— Мне сообщили, — сказала Фрава, — что ты не слишком торопишься.

Шай отложила книгу.

— На самом деле подготовка заняла совсем немного времени. Я уже могу приступать к печатям. Сегодня я напоминала арбитру Гаотоне, что мне всё ещё нужен испытуемый, который хорошо знал императора. Связь между ними позволит опробовать штампы. Печати продержатся недолго, но этого будет достаточно, чтобы проверить мои предположения.

— Мы подберём такого человека, — отозвалась Фрава. Она прошлась вдоль полированного стола Шай, проведя по его поверхности пальцами, задержалась перед красной печатью и слегка надавила на неё.

— Она бросается в глаза. Скажи мне, ты ведь вложила столько усилий, чтобы этот стол стал выглядеть лучше. Почему было не спрятать печать под низом?

— Потому, что я горжусь своей работой, — объяснила Шай. — Любой Воссоздатель, если представится ему такой шанс, сможет внимательно всё осмотреть и оценить мою работу.

Фрава фыркнула.

— Тут нечем гордиться, воровка. К тому же, раз ты подделываешь что-то, разве смысл не в том, чтобы никто об этом не догадался?

— Когда как, — ответила Шай. — Конечно, если подделываешь или незаконно копируешь какую-нибудь картину, то действительно лучше скрыть факт подделки. Но вот если занимаешься настоящим воссозданием, то утаивать это никак нельзя. Печать уже никуда не денешь, вот она! Всем своим видом говорит о проделанном. И этим можно гордиться.

Вот в чём состоит особенность жизни Шай. Воссоздание — не только печати душ, но в большей степени искусство подражать, попытаться воспроизвести и полностью скопировать так, чтобы не отличить что-то целостное, что угодно: литературное произведение, предмет изобразительного искусства, фамильные гербы… Так, у народа Шай любой Воссоздатель-подмастерье, который в тайне изучал это ремесло, начинал с освоения традиционного подделывания и лишь потом переходил к печатям душ.

А вот печати, вершину искусства Воссоздателей — по иронии, скрыть было очень тяжело. Штамп, конечно, можно спрятать подальше от глаз, что Шай и делала в определённых случаях. Но раз имеется возможность обнаружить клеймо, то и сама подделка — не идеальна.

— Оставьте нас, — приказала Фрава капитану Зу и остальным стражникам.

— Но… — попытался возразить Зу, делая шаг вперёд.

— Я не люблю повторять, капитан, — отрезала Фрава.

Он слегка заворчал, но всё-таки поклонился, а затем с яростью взглянул на Шай. Казалось, что одаривать её угрожающим взглядом стало его второй работой в последние дни. Но тем не менее, Зу вышел со своими охранниками и захлопнул дверь.

Обновленная с утра печать Клеймящего Кровью всё ещё была на двери. Он приходил каждое утро примерно в одно и то же время. Для этого Шай вела отдельные записи. В те дни, когда он задерживался, метка начинала светиться слабее, слегка затухать… как раз перед его приходом. Каждый раз он появлялся вовремя, чтобы её продлить, но вдруг однажды не успеет…

Фрава внимательно наблюдала за Шай, будто что-то просчитывая.

Шай не отвела взгляда, продолжая смотреть арбитру в глаза.

— Зу, наверное, думает, что я сделаю с вами что-нибудь ужасное в его отсутствие.