Рудольф Нуреев. Неистовый гений - Дольфюс Ариан

Но случилось так, что Рудольфу Нурееву улыбнулась удача.

Этой огромной удачей он обязан француженке Жанин Ринге, приехавшей на переговоры в Ленинград для подготовки гастролей. Она была сотрудницей ALAP3, структуры, обеспечивающей организацию культурного обмена между Францией и Советским Союзом. Приезд Кировского театра в Париж должен был стать значительнейшим событием в истории балета. Никогда еще прославленная труппа не танцевала во Франции, на родине классического балета. Первая попытка привезти в Париж артистов Кировского и Большого в 1954 году оказалась неудачной, потому что за неделю до начала гастролей Франция потерпела поражение в битве при Дьенбьенфу[8] и ей было не до балета. «Труппа Большого имела оглушительный успех в Лондоне в 1956 г., но западному зрителю этого было мало. В 1961 г. советское правительство решило наконец отправить Кировский в Париж и Лондон, а также в Нью-Йорк, в сентябре. Это был совершенно исключительный проект, – вспоминает Жанин Ринге. – В Ленинграде Константин Сергеев пригласил меня посмотреть „Лебединое озеро“, „Жизель“ и „Спящую красавицу“, которые намечались для гастролей в Париже. Я отметила, что солистки Кировского действительно великолепны, но среди мужской части труппы почти не было звезд. „Вот это всё“, – сказали мне. Совершенно случайно я заметила афишу „Дон Кихота“ и выразила желание пойти на спектакль. Сергеев принялся меня отговаривать: „Вы знаете, это слабый спектакль, он вам не понравится“, – но я все же отыскала местечко в зрительном зале. Балет и в самом деле был средним, однако я была покорена молодым танцовщиком, он исполнял роль Базиля. Все смотрели только на него. Почему же мне ни словом не обмолвились об этом артисте? Я узнала его имя у билетерши и, взволнованная, вернулась в гостиницу. В тот же вечер я отправила телеграмму директору агентства Фернану Люмброзо: „В Кировском прячут великого танцовщика!“ На следующий день пришел ответ: „Дорогая Жанин, вы слишком молоды, чтобы утверждать это“»4.

Вернувшись в Париж, Жанин Ринге продолжала настаивать: «Если вы мне не верите, спросите госпожу Фурцеву, министра культуры». Фурцева подтвердила, что Нуреев действительно «хороший танцовщик», но «слишком недисциплинированный». Жорж Сориа и Фернан Люмброзо, французские продюсеры, сделали все, чтобы Нуреева включили в списки. «Они требовали, чтобы Дудинскую и Сергеева заменили молодые артисты, способные зажечь парижскую публику. В крайнем случае они готовы были попросить вмешаться Центральный комитет Французской компартии…» – рассказывала мне Жанин Ринге5.

Советские чиновники попали в сложную ситуацию. Франция настаивала на участии в гастролях смутьяна, нарушителя спокойствия, которого следовало бы проучить. К тому же Нуреевым просили заменить самого Сергеева! Но престиж страны оказался выше иных соображений: 11 мая 1961 года Нуреев летит в Париж. Виза была выдана 6 мая, то есть за пять дней до вылета6. Правда, Рудольф опасался, что в последний момент его все-таки могут снять с рейса, что было весьма распространенной практикой, особенно в отношении балетных. Расслабился он, только когда самолет набрал высоту. Выездная комиссия никогда бы не выдала ему разрешения на выезд, если бы не вмешательство французской стороны!

Перед зарубежными гастролями все артисты проходили специальный инструктаж: нельзя встречаться с иностранцами, нельзя выходить в город в одиночку, потому что «Франция и Англия – очень опасные страны». Вы думаете, Нуреев, которому следовало бы быть вдвойне осторожным, собирался соблюдать эти запреты? Вовсе нет! Этот необузданный татарин – потомок Чингисхана, ненавидящий всякое принуждение, – тотчас же по прибытии в Париж бросился на завоевание этого манящего мира.

По приезду артистов Кировского представили французским коллегам. Официальная церемония проходила в большом фойе Опера Гарнье[9]. «Мы стояли по струнке в два ряда, напротив друг друга, – вспоминает Пьер Лакотт7. – Среди советских артистов, довольно блеклых, выделялся один молодой танцовщик. На нем был узкий костюмчик, маленький галстучек… Чувствовалось, что он хотел отличиться от других. Парень пристально смотрел на нас. Мы подумали, что он, вероятно, видел наши выступления. Потом он подошел к нам, в то время как ни один русский не посмел этого сделать в течение всего вечера. На правильном английском он тихо сказал, что хотел бы встретиться с нами, но не может этого сделать, не имеет права. Мы стали просить Сергеева, руководителя труппы, чтобы тот дал разрешение на частную встречу. Тот отказал, но потом милостиво согласился при условии, что Нуреев будет в сопровождении»8.

На следующий вечер Клод Бесси9 организовала ужин у себя дома. На ужине присутствовали Клер Мотт10, Пьер Лакотт, Рудольф Нуреев и Юрий Соловьев, сосед Рудольфа по гостиничному номеру. «В отличие от сдержанного Соловьева Нуреев был раскован, он задавал тысячу вопросов, хотел все узнать, все открыть, – свидетельствует Пьер Лакотт. – Когда мы проводили его до отеля на площади Республики, он погрустнел. Клер подарила ему коробку шоколадных конфет, он съел одну и сказал: „Боюсь, мы больше никогда не увидимся“»11.

В сущности, повода для пессимизма у него не было: Нуреев встречался со своими новыми друзьями каждый вечер. Один, потому что Соловьев боялся продолжать эти опасные встречи, которые подчас проходили в лучших традициях детективного жанра. После спектакля Нуреев возвращался вместе со всеми на автобусе, шел в номер, через некоторое время гасил свет, будто ложился спать, и… потихоньку выскальзывал через боковую дверь. Он прекрасно знал, что за ним следят, но плевал на это. Когда он возвращался под утро, его обычно встречал сопровождающий (на гастроли с театром всегда выезжали представители КГБ).

– Надеюсь, вы больше не будете делать этого? – спрашивал он.

– И не надейтесь, – дерзко отвечал Нуреев.

Возможно, он уже сделал свой выбор.

Париж – особый город, в него трудно не влюбиться. И Рудольф не стал исключением. Он хотел посмотреть Лувр, Версальский дворец, музей Родена, церковь Сен-Жермен-де-Пре, самую старую в городе, после посещения которой он признался, что хотел бы жить вблизи нее.

Особый предмет его интереса – все, что связано с миром искусства. Нуреев открыл для себя «Вестсайдскую историю» Джерома Роббинса, «Болеро» Мориса Бежара, молодого Делона в театральном спектакле «Жаль, что она шлюха»… Он увидел знаменитый американский фильм «Бен Гур»[10], заставивший его сказать, что «все американцы убийцы», он увидел также девушек «Крейзи Хоре»[11], из-за которых расплакался, и его друзья не могли понять почему.

Среди новых парижских знакомых Нуреева была Клара Сен, молодая женщина, чилийка по происхождению, страстная балетоманка и невеста Венсана Мальро, отец которого, писатель Андре Мальро, в те годы был государственным секретарем по культуре. Незадолго до приезда Кировского театра в жизни Клары произошла трагедия: ее жених разбился в автомобильной аварии, вместе с ним погиб и его брат. Вечера в Опере были для нее способом заполнить пустоту, видеть людей и хоть на мгновение забыть о том, что произошло. После спектаклей Рудольф и Клара вместе бродили по Парижу. Молодой артист в экстазе замирал перед магазинами, особенно перед книжными, которые он принимал за библиотеки, ведь книги можно было свободно просматривать и даже читать, не выходя из маленького уютного зала. Каково же было удивление Клары, когда в большом детском магазине «Синий гном» Рудольф купил себе электрический поезд, объяснив это тем, что у него «никогда не было хороших игрушек, вообще не было игрушек».