Жизнеописание Степана Александровича Лососинова - Сергей Заяицкий

— Это та же самая, князь.

— Да нет же. Ту я заметил. У той на лбу белое пятно, а у этой нет. Так ваше дело рассмотрено… Ведь рассмотрено дело э… э… простите…

— Лососинова.

— Да, вот именно.

— Рассмотрено.

— И…

— Постановлено отправить с пополнением на фронт.

— Я очень вам признателен, князь, — заговорил. Степан Александрович, — но позвольте вам рекомендовать и друга моего Соврищева. Он, как и я, одержим жаждою принести себя на алтарь отечества.

— Ага… Ну пусть заполнит анкету… Нам нужна молодежь энергичная и… ну да, энергичная…

Соврищев, выпучив глаза, глядел на Лососинова.

— Послушай, — пробормотал он, — а там не опасно?

Но Степан Александрович сделал вид, что не заметил, а рыжий господин, медово поглядев на Соврищева, произнес:

— Анкету вы спросите в соседней комнате у такого юноши с пробором — он секретарь… Впрочем, позвольте, я провожу вас, а то он, знаете, новый человек… Что называется, еще не вошел в курс…

— Возможно, что тут есть крысы. Посмотрите, князь, вон еще кошка, — заметил Степан Александрович, начавший чувствовать себя как дома.

Князь вдруг нахмурился:

— То есть что вы этим хотите сказать?

— Я думал, этим объясняется обилие кошек.

— Если бы это объяснялось только этим, то нечего было бы и удивляться… Впрочем, извините, я занят… Я занят… Видите, у меня бумаги. Я не могу отрываться ежеминутно из-за пустяков. Артемий Львович, пожалуйста, больше никого… Я не принимаю… у меня доклад в Марфо-Мариинской…

Соврищев, заполняя анкету, украдкою оглядывался по сторонам. Со стен на него насмешливо глядели узкие бритые лица александровских генералов. Степан Александрович нарочно не подходил к нему, а в стороне беседовал с усатым джентльменом по поводу формы.

— Вы закажите себе френч, знаете, такой, с карманами, — говорил джентльмен, — ну, конечно, сапоги и галифе… Разумеется, шинель… ну шапка… В штатском не советую… Там, знаете, в прифронтовой полосе в штатском ходят только жиды… Морду могут набить.

Когда Лососинов и Соврищев вышли из дворца и Соврищев собирался было уже накинуться на Степана Александровича со всевозможными упреками, тот вдруг с необычайной стремительностью обернулся назад. Соврищев, шедший позади и не ожидавший маневра, налетел на него, и они крепко стукнулись лбами.

— Что ты, ходить не умеешь, — воскликнул с досадой Пантюша, потирая ушибленное место, — и не поеду я ни на какой фронт… И война-то, говорят, кончается.

— Не поезжай, но помни, что над твоей трусостью будет смеяться весь дворец.

Соврищев плюнул в кремлевский сад и решил покориться своей участи.

Глава 5

Зачем Лососинов прыгал на фортепьяно

Ночь 25 апреля 1916 года навсегда врезалась в память Пантюши Соврищева.

Бесконечно длинные ряды товарных вагонов, мелкий теплый дождик, какие-то фонари, мерцающие на стрелках.

Пантюша Соврищев с детства безумно боялся паровозных свистков. А тут, как нарочно, приходилось идти мимо каких-то огромных паровозов, шипящих словно самовары, предназначенные для чаепития циклопов.

— Чего ты за меня цепляешься? — сердито спрашивал Лососинов, который сам поминутно спотыкался на свою шашку.

— Я боюсь, что меня обдаст паром, — отвечал Соврищев, а сам думал: «Пусть обдаст, лишь бы не засвистел, проклятый».

Огромные товарные составы по временам начинали медленно двигаться неизвестно куда, мрачно постукивая цепями.

Санитар, шедший впереди, начал вдруг озираться по сторонам с недоумением.

— Ваше благородие, — сказал он наконец, — та ж они вагоны передвинули. Где наши, не бачу!

— Ну, а что же теперь делать!

— Выртаться до комендатуры. Нехай ваше благородие коменданту голову взмое, за яким бисом наши вагоны переторкнул.

Степан Александрович безнадежно оглянулся на черный коридор между вагонами. Дождь в это время на секунду прекратился и затем вдруг хлынул по-настоящему.

— Сволочь, — бормотал Соврищев, — сидел бы я сейчас у себя в кабинете, а то бы поехал куда-нибудь… а теперь извольте по этой грязи таскаться, да еще того гляди раздавит тебя как муху.

— Садись на извозчика и поезжай домой, если ты такой подлец.

— Как же? Тут и извозчиков-то нету.

— Ну и молчи!

— Экое дило, — говорил между тем санитар, — все три вагона уздесь були… Словно бис их слопав.

Товарный состав вдруг остановился, зловеше тряхнул цепями и потащился обратно.

— Ты не расстраивайся, Соврищев, — вдруг сказал Степан Александрович, к удивлению Пантюши, совершенно спокойно, — тебе осталось немного мучиться. Как только мы сядем в вагон, я тебе открою одну тайну, и тогда ты станешь так же бодр и весел, как я… Видишь, идет дождь, дует холодный ветер, вагоны со всех сторон грозят раздавить нас, а я смеюсь…

— Какая там еще тайна, — недовольно пробормотал Пантюша, — уж не хочешь ли ты мне двести тысяч подарить?

— Ничтожный человек! Ты кроме денег не знаешь никаких радостей.

В это время санитар, бродивший взад и вперед, вдруг испустил радостный крик.

— Прыгай, ваше благородие, прыгай, наши вагоны, прыгай живенько!

Товарный состав между тем начал двигаться все быстрее и быстрее.

В дверях одного из вагонов стоял другой санитар и махал руками.

— Сюды, сюды, ваше благородие!

К ужасу и удивлению Соврищева, Лососинов, подобрав шашку, довольно ловко вскочил в вагон.

— Ну же, прыгай, — кричал он теперь в свою очередь.

— Я не могу, слишком высоко, — кричал вне себя от ужаса Соврищев, стараясь не отстать от поезда, — я лучше умру…

Но он почувствовал, как его со всех сторон ухватили чьи-то руки, и он шлепнулся на вагонный пол, как пойманная рыба.

В то же время состав пошел медленней и через минуту остановился.

— Конечно, с непривычки трудно прыгнуть в товарный вагон, — презрительно заметил Степан Александрович.

— А у тебя-то откуда привычка?

— Я упражнялся, прыгая на рояль. Человек должен подчинять себе свое тело.

— Чтоб я еще раз куда-нибудь за тобой увязался!..

Вагоны снова тронулись.

— Сейчас, очевидно, нас будут передавать с Казанского вокзала на Брянский, — заметил Степан Александрович.

— Комендант сказал, ваше благородие, что заутра к полдню на Брянский прибудем.

— Как, только завтра?..

— Это значит, мы будем всю ночь вокруг Москвы колесить.

Пантюшу Соврищева, несмотря на его крайнее раздражение, все же разбирало любопытство.

— А что за тайну ты хотел мне открыть? — произнес он, стараясь говорить безразличным тоном.

Степан Александрович колебался секунду.

— Завтра, — сказал он, — когда мы отъедем от Москвы, я открою тебе эту тайну.

— Вероятно, боишься, что я удеру? Должно быть, очень хороша тайна, — ядовито заметил Пантюша.

Степан Александрович не унизился до ответа, а, расстелив на полу плед и подушку, лег.

Пантюша Соврищев вспомнил вдруг голубой бархат международных вагонов и золотые галуны на коричневом проводнике.

Он посмотрел на груду тюков, лежавших по обе стороны вагона, и злоба закипела в нем.

— Идиот, — пробормотал с таким расчетом, чтоб Лососинов слышал. Но тот величественно спал, а если и не спал, то, во всяком случае, всякая брань отскакивала от него, подобно дроби, бросаемой в гранитную стену.

Глава 6

Тайна Лососинова

Мокрые весенние поля медленно плыли мимо товарного поезда. В одном из буро-красных вагонов на тюках гигроскопической ваты сидели Степан Александрович и Пантюша Соврищев. Перед ними стоял жестяной чайник, и две кружки, в одной из которых Степан Александрович заваривал универсальной ложкою чай. Поодаль сидели и тоже занимались чаепитием санитары.

Товарный вагон от времени до времени, должно быть на стрелках, с силою сотрясался и тогда едущие подскакивали на тюках и пребольно прикусывали языки.

Хотя Пантюшу Соврищева и разбирало любопытство, но он упорно молчал, считая себя — и не без оснований — пострадавшим вследствие чудовищного самомнения Лососинова.

Внезапно Степан Александрович откашлялся, выплеснул содержимое кружки за дверь и спросил торжественно:

— Послушай, Соврищев, что ты думаешь о Бёркли?

Пантюша Соврищев почувствовал себя несколько смушенно. Из самолюбия он не хотел проявить перед Степаном Александровичем своего неведения в каком бы то ни было вопросе; с другой стороны, он решительно не знал, что такое Бёркли.

— Да не мешает иногда перед обедом рюмашеночек, — пробормотал он наконец и осекся, так грозно нахмурился его более просвещенный спутник.

— Я тебя серьезно спрашиваю, — воскликнул тот, — не ерунди!

Внезапно Соврищева осенило: очевидно дело шло о каком-то союзном генерале.