Прогулка вокруг денег - Уэстлейк Дональд Эдвин

— Я об этом думал, — ответил Дортмундер. — А может, одному из нас придется поехать туда.

— В Гуэрреру? — изумился Келп. — Ты хочешь там побывать?

— Нет, — ответил Дортмундер. — Я же сказал, «одному из нас».

— Давай подождем до субботы. Послушаем Куэрка. — Они повернули к перекрестку. — Я заглянул в «Семь лиг».

— И что?

— Ее зовут Джанет Туилли. Властная женщина, и у нее фингал под глазом.

— Да? — теперь удивился Дортмундер. — Куэрк вроде бы не из таких.

— Нет, не из таких. Думаю, нам надо разобраться, а нет ли еще и мистера Туилли.

13

Смена Роджера Туилли, монтера «Дэрби телефон-и-электроникс», каждый день заканчивалась в четыре пополудни, за час до того, как Джанет закрывала свое туристическое бюро, что его вполне устраивало. У него был целый час, чтобы послушать записи за день.

Энергичного, сухопарого, с выдубленным солнцем и ветром лицом Туилли коллеги по работе полагали своим парнем, который предпочитал молчать, а не говорить. А вот если бы он озвучил свои мысли, чего делать не собирался, то мнение о нем изменилось бы кардинально, потому что Туилли их всех презирал и никому не доверял. Собственно, Туилли презирал всех, кого знал, и не доверял никому из своих знакомых. Да и во всем мире, по его убеждению, не было людей, достойных доверия. Все они заслуживали исключительно презрения. Отсюда и взялись пленки.

Будучи монтером телефонной компании, зачастую работая в одиночестве и испытывая страсть ко всяким электронным устройствам, которые так хорошо совмещались с телефонными линиями, Туилли установил «жучки» на телефонах тех людей, разговоры которых хотел прослушать. Прежде всего, на телефонах матери, Джанет и полдюжины родственников и друзей, проживавших в Сикаморе и окрестностях. «Жучки» активировались голосом, пленки находились в его «кабинете» в подвале, и Джанет знала, что лучше туда не соваться. Если, конечно, не хотела нарваться на неприятности.

Каждый день, скинув темно-синий комбинезон «Дэрби телефон» и открыв банку пива, Туилли спускался вниз и слушал, что говорили эти люди. Он знал, что некоторые плетут против него сети заговора, мать, скажем, и Джанет, но пока еще не мог их поймать. Однако не сомневался, что это всего лишь вопрос времени. Рано или поздно они собственным ртом подпишут себе приговор.

Такое поведение Туилли, несомненно, объяснялось многими причинами. Одна состояла в том, что его отец ушел из семьи, когда мальчику только-только исполнилось шесть лет. Этого предательства он так и не смог пережить. Вторая состояла в том, что мать после ухода отца, лет десять или более того, постоянно меняла мужчин. Стоит упомянуть чуть ли не первую любовь, Рене, которая публично унизила его в седьмом классе. Так или иначе, но Туилли был говнюком.

И теперь этот говнюк уже тридцать пять минут сидел за столом и слушал дневные разговоры. Начал он, понятное дело, с Джанет. Сегодня ее разговоры были сугубо деловыми: она говорила с клиентами, заказывала авиабилеты, отели. Никто не просил позвать Френка, чтобы услышать в ответ: «Не туда попали». Туилли, разумеется, сразу понял, что этого Френка не случайно позвали к телефону. Звонок был условным сигналом.

Этот отрывок записи он прокрутил множество раз: «Могу я поговорить с Френком», «Могу я поговорить с Френком», «Могу я поговорить с Френком»… и узнал бы голос, если б его обладатель позвонил бы снова, независимо от слов.

На другой пленке его мать и ее подруга Элен, как обычно, перезванивались целый день. Обменивались рецептами, рассказывали, кто какую увидел птичку, зачитывали забавные газетные заметки, советовали переключиться на тот или иной телевизионный канал. Как обычно, Туилли всю эту галиматью прокручивал, задерживаясь на сплетнях, вроде «.она сказала, что, по ее мнению, Эммалайн выглядит беременной.» Если бы он слушал все подряд, то на это ушел бы не один час. И какую же скуку навевала на него женская болтовня!

На других пленках тоже не нашлось ничего интересного. Туилли прокрутил их назад, приготовив к завтрашней записи, и поднялся наверх. Сел на диван в гостиной, открыл ящик комода, стоящего рядом, и увидел, что колода карт Таро сдвинута. Он всегда клал ее между подставкой для стакана и блокнотом аккуратным рядком, а теперь их кто-то сдвинул, колоду чуть больше, чем подставку и блокнот.

Он оглядел комнату. Джанет их сдвинуть не могла. Она не посмела бы открыть его ящик. Кто-то побывал в доме?

Он поднялся, прошелся по дому и не заметил ничего подозрительного. Все стояло на своих местах. Туилли решил, что случайно задел комод.

Он разложил карты на кофейном столике, торопливее, чем обычно, потому что хотел убрать их до прихода Джанет. Он не стеснялся того, что ежедневно консультировался с картами, в собственном доме он мог делать все, что вздумается, но почему-то не хотелось, чтобы Джанет видела, как он тасует и раскладывает карты.

Ничего особенного карты ему не рассказали. Какие-то незнакомцы появились на горизонте, но они появлялись постоянно. Жизнь, согласно картам Таро, была в норме.

Он сложил карты, аккуратно убрал колоду в ящик комода, а когда, через четверть часа, Джанет вернулась с работы, лежал на диване и смотрел выпуск новостей. Солнцезащитные очки она сняла, как только вошла в дом, чтобы осрамить его. Он искоса глянул на жену и решил, что по прошествии четырех или пяти дней от его удара такого следа остаться не должно. Наверное, она ткнула себе в глаз пальцем, чтобы у него разыгралась совесть.

— Как прошел день? — спросил он.

— Я поймала рыбу. — Она так давно говорила с ним монотонным голосом, что он принимал это за норму. — Сейчас займусь обедом. — Джанет прошла на кухню.

Новостной выпуск сменился рекламным роликом какого-то средства от изжоги, а Туилли сказал себе: «Она что-то замышляет против меня». А знал он это по одной простой причине: она перестала ему в чем-либо возражать. Больше не злилась на него, отказалась от попыток подмять его под свой каблук.

Давным-давно, когда они только что поженились, она пыталась изменить все к лучшему, и он был ее самым главным проектом. Не единственным, она пыталась командовать всем и везде, но самым главным. Она вышла за него замуж, и они оба это знали, потому что он нуждался в улучшении, а потом верила, что со временем, когда он станет лучше, она обретет с ним счастье.

Но нет. Никому не дано помыкать Роджером Туилли. Роджер не из тех, кто позволяет помыкать собой, он всегда готов ответить ударом на удар.

Но больше она ничего от него не хотела, практически ничего, лишь изредка вдруг начинала давить, как несколько дней тому назад. Вот почему он знал, она что-то задумала. Что-то задумала.

«Могу я поговорить с Френком?»

14

Куэрк не собирался оставаться в городе на ночь, а потому не стал брать минивэн Клода, а поехал на своей развалюхе «хонде», которая стоила не больше кирпича. Однако он знал, что доедет на ней до Нью-Йорка, вернется обратно, да и потом она ему еще послужит, сколько потребуется.

Три часа. Припарковав свой автомобиль, он пешком направился к дому Дортмундера и нажал бы на кнопку звонка, если бы Келп его не опередил. Он стоял перед дверью, вытаскивая из кармана бумажник.

— Что скажешь, Кирби? — спросил он, доставая из бумажника кредитную карточку. Затем сунул карточку в зазор между дверью и косяком, сдвинул ее вниз, словно срезая верхний слой с мягкого сыра, и дверь распахнулась с легким щелчком. — Заходим, — и первым переступил порог.

— А почему ты не позвонил? — спросил Куэрк, последовав за ним.

— А чего его беспокоить? Мы и так вошли без проблем. Опять же, практика. Куэрк не порадовался, но и не удивился, когда Келп тем же манером открыл и дверь квартиры, тихонько вошел в коридор, а уж там крикнул во весь голос:

— Привет! Есть кто-нибудь? — И обернувшись к Куэрку, пояснил: — Мэй не нравится, когда я вот так проникаю в квартиру.