Антрополог на Марсе - Оливер Сакс

То, что они увидели при встрече, привело их в ужас: их худой лохматый сын стал толстым и лысым; на его лице жила постоянная «глупая» улыбка (так по крайней мере описал ее отец). Грег внезапно начинал петь псалмы, читал мантры, сопровождая их «идиотскими» комментариями, но глубоких эмоций не выражал. («Словно его вычерпали напрочь, пустой внутри», – сообщил отец). Грег потерял всякий интерес к современности, был дезориентирован и… полностью слеп. В храме, что удивительно, не противились его уходу – видно, почувствовали, что его духовное восхождение зашло слишком далеко, и начали беспокоиться, видя его состояние.

Грега положили в больницу, обследовали и перевели в отделение нейрохирургии. Томография выявила огромную опухоль мозга, разрушающую гипофиз и прилегающий зрительный перекрест, охватывающую обе лобные доли мозга и растущую далее. Опухоль распространилась до височных долей и вниз до промежуточного мозга. Во время операции выяснилось, что опухоль доброкачественная – менингиома, но выросла она до размера небольшого грейпфрута или апельсина. И хотя хирурги смогли удалить опухоль почти полностью, им не удалось отвратить урон, нанесенный мозгу в процессе операции.

Грег стал не только слепым, но и серьезно покалеченным, неврологически и умственно. Произошла катастрофа, которую можно было избежать, если бы к его жалобам на ухудшающееся зрение прислушались раньше и показали врачу. Улучшения состояния Грега не ожидалось, и его перевели в Уильямсбридж, госпиталь для хронических больных. Тогда Грегу было всего двадцать пять. По приговору врачей, он был безнадежен.

Я впервые увидел Грега в апреле 1977 года, приехав в Уильямсбриджский госпиталь. Волосы на лице его отсутствовали, он вел себя как ребенок и выглядел младше своих двадцати пяти. Грег был толстым, похожим на Будду, с отсутствующим выражением на доброжелательном лице. Его слепые глаза бессмысленно ворочались в своих орбитах, когда он, не двигаясь, сидел в кресле-каталке. Ему не хватало естественности, он не инициировал контакта, а когда я с ним заговаривал, в ответ зачастую неслись ассоциативные потоки слов или отрывки стихов и песен. Между вопросами возникала глубокая тишина, если я не заполнял паузу; но если молчание затягивалось на минуту, он мог начать возносить Кришну или мягко бубнить мантры. Он все еще, как он сам сказал, был «абсолютно верующим, верным доктринам и целям своей общины».

Я не услышал от него ни одной связной истории – он даже не понимал, почему он в больнице, и давал тому разные объяснения. В первый раз он сказал: «Потому что мне не хватает ума», позже: «Потому что в прошлом я принимал наркотики». Он знал, что был в главном храме Кришны («Большой красный дом, дом 439 на Генри-стрит в Бруклине»), но не помнил, что после жил в храме Нового Орлеана. Он также не помнил, что именно там началась его болезнь и – в первую очередь – потеря зрения. Он и в самом деле, казалось, не понимал, что слеп, что не может ходить, что болен вообще.

Он казался отсутствующим, мягким, лишенным всех чувств – это была та неестественная безмятежность, которую его братья-кришнаиты расценили как «блаженство». Однажды Грег даже сам воспользовался этим определением. На мой вопрос «Как ты себя чувствуешь?» он ответил: «Я чувствую себя блаженно. Боюсь вернуться в материальный мир». Когда он попал в больницу, многие из его друзей-кришнаитов приходили его навестить, я часто видел их оранжевые одежды в коридорах. Они приходили, чтобы навестить бедного слепого, не от мира сего Грега, толпились вокруг него. Они видели в нем достигшего «отрешенности» Просветленного.

Разговаривая с Грегом о текущих событиях и расспрашивая о людях, имена которых были у всех на слуху, я выяснил, что он ничего не знает о них. Когда я спросил у него, кто сейчас президент страны, Грег ответил «Линдон», затем, подумав, «поправился», сказав: «Тот, кого застрелили». Когда я подсказал «Джими…», он обрадованно ответил «Джими Хендрикс». Услышав мой смех и сообразив, что ошибся, Грег сказал, что было бы хорошо, если бы президентом стал человек, разбирающийся в рок-музыке[45]. Ответы, полученные от Грега, убедили меня, что он ничего не помнит или не знает о событиях, происшедших в стране и мире после 1970 года. Казалось, он остановился в своем развитии еще в шестидесятые годы.

Когда в 1976 году Грегу делали операцию, его опухоль имела значительные размеры, но до этого она росла медленно и только в самом конце затронула височную долю мозга, отвечающую за накопление памяти (регистрацию происходящих событий). Но Грег плохо помнил и прошлое – события конца шестидесятых годов, происходившие за несколько лет до болезни. Из разговора с Грегом я выяснил, что события, происходившие в 1966-м и 1967-м годах, он помнил достаточно хорошо, события 1968-го и 1969-го годов помнил плохо, а о событиях, имевших место, начиная с 1970 года, не имел никакого понятия. Стало ясно, что у Грега наряду с расстройством кратковременной памяти наблюдается и ретроградная амнезия – амнезия на события, происходившие до болезни.

Грег утратил способность запоминать и только что полученную информацию. Однажды я дал ему список слов и попросил их запомнить. Через минуту он не смог вспомнить ни одного слова. Бывало, я рассказывал ему какую-нибудь историю, а затем просил повторить рассказ. Он пересказывал его в весьма искаженном виде, вплетая в его канву мало совместимые с ним подробности. Но если я через пять минут просил повторить рассказ, он уже ничего не помнил. Однажды я рассказал ему сказку о льве и мыши. В изложении Грега мышь обрела чудовищные размеры и попыталась съесть миниатюрного льва. Когда я выразил удивление такой странной метаморфозе, Грег пояснил, что мышь и лев стали мутантами, а затем, подумав, добавил, что, вероятно, эти животные привиделись ему такими во сне, в котором мышь фигурировала как владычица джунглей. Однако через пять минут, как обычно, рассказ из головы Грега полностью выветрился.

Общаясь с Грегом, я узнал, что он любитель рок-музыки. В его палате я увидел гитару и стойку пластинок. Когда я заговорил с Грегом о его увлечении, он, к моему немалому удивлению, внезапно преобразился, с большим энтузиазмом заговорив о своих любимых музыкальных ансамблях, а с наибольшим жаром – о группе «Грейтфул Дэд».

«Я слушал эту группу в Центральном парке и в «Филлмор Исте», – сообщил он. Грег помнил весь репертуар этой группы, назвав самой любимой песней «Tobacco Road». Он даже спел эту песню с большим воодушевлением, выказав чувства, которые давно не испытывал. Когда он пел, то не казался больным – передо мной был совсем другой человек. «Когда ты в последний раз слышал группу «Грейтфул Дэд» в Центральном парке?» – спросил я у Грега. «Около года назад», – подумав, ответил он. На самом деле эта группа в последний раз выступала в Центральном парке в 1969 году. Грег ошибся на восемь лет. «Филлмор Ист», театр, где выступали рок-музыканты, закрыли в начале семидесятых годов.

Грег рассказал мне также о том, что в колледже Хантера[46] бывал на выступлениях Джими Хендрикса и ансамбля «Крим», сумев перечислить участников этой группы: Джека Брюса (бас-гитара), Эрика Клэптона (соло-гитара) и Джинджера Бейкера (ударные инструменты). Вспомнив о Джими Хендриксе, Грег поинтересовался, чем сейчас занимается этот певец, пояснив, что давно не слышал о нем. В тот раз мы также поговорили о творчестве «Роллинг стоунз» и «Битлз». Грег похвалил их, но своим любимым ансамблем назвал «Грейтфул Дэд». «С этой группой никто не сравнится, – пояснил он. – Джерри Гарсия – святой, гуру, гений. Микки Харт и Билл Кройцман – великолепные барабанщики. Под стать им и другие: Пигпен, Боб Уир, Фил Леш».

Этот разговор с Грегом помог мне установить степень его амнезии. Он хорошо помнил песни 1964–1968 годов. Он помнил первый состав группы «Грейтфул Дэд», но он не знал, что Джими Хендрикс и Пигпен умерли. Грег остановился в своем развитии в конце шестидесятых годов. Он выглядел ископаемым, последним хиппи.

При обследовании Грега я обнаружил, что его конечности очень слабы, особенно левые, а более всего – ноги. Самостоятельно стоять он не мог. Его глаза были полностью атрофированы. Однако казалось, что Грег не знает о своей слепоте. Когда я показал ему часы и расческу, он сообщил мне, что видит авторучку и мяч. При этом Грег «не посмотрел» на показанные предметы, более того, он даже не повернул головы в мою сторону. Когда я поинтересовался состоянием его зрения, Грег ответил, что видит плохо, но тем не менее любит смотреть телевизор. Как я выяснил позже, Грег, когда «смотрел» телевизор, внимательно слушал звуковое сопровождение передачи и дополнял впечатление от происходившего на экране своим мысленным взором, воображением, при этом он мог даже не смотреть на экран. Вероятно, он даже не понимал, что значит видеть по-настоящему – случай достаточно редкий для человека, долгие годы видевшего нормально, и говоривший о том, что у Грега существенно изменился процесс познания, изменилось сознание и даже произошла трансформация личности[47].