Всемирный, глобальный, надвигающийся (сборник) - Андрей Скоробогатов

Надо сказать, что Иероним Дермидонтыч уже имел опыт наблюдения энело. Примерно два года назад, по весне, ученый охотился на зайцев в лесу. Голодный сибиряк долго выслеживал длинноухого по следам и настиг его на лесной опушке. В то время всем ученым выдавали на пробу новейшие оптические прицелы для двустволок, похожие на бинокль, и подстрелить настигнутого зайца не составило труда. Обрадовавшись, Дермидонтыч отправился на лыжах к заячьей тушке, но, пройдя полпути, увидел большую летающую тарелку, незаметно подлетевшую к поляне и выпустившую лучи. Ученый спрятался тогда за сосной и с грустью для себя наблюдал, как подстреленный заяц, подвергнутый инопланетному излучению, как ни в чем ни бывало поднялся и ускакал от охотника. С тех пор МНС возненавидел инопланетных мерзавцев, оставивших его без обеда…

Мужики, к тому времени уже выпрыгнувшие из вагона, недоуменно смотрели вверх, на незваных гостей. Некоторые пассажиры с воплями побежали с улицы. Дермидонтычу тоже было страшно, он разрывался между желанием убежать и обязанностью выполнить свой гражданский долг. Энело тем временем выпустило лучи, и трамвай медленно начал подниматься над рельсами. Увидев эту картину, МНС не выдержал.

– Братцы! – истошно закричал Иероним Дермидонтыч. – Стреляйте, друзья! Не позволяйте им забрать трамвай!

Мужики осмелели и стали палить в воздух, но пули энело не брали, а трамвай продолжал медленно лететь вверх. Тогда Дермидонтыч снял с пояса резонатор и дважды выстрелил в энело. Он понимал, что это почти бесполезно – ведь земное оружие не способно противостоять инопланетной угрозе. Каково же было удивление ученого и остальных наблюдающих, когда после лазерного выстрела энело выключило лучи, накренилось и, заискрив, стало медленно скатываться по воздуху в сторону Дермидонтыча. Отпущенный трамвай с грохотом свалился на рельсы, а ученый схватил палки и побежал от пикирующего на него неопознанного объекта – еще бы, ведь тарелка была больше трамвая в диаметре и выглядела горячей.

«Задавит… Не успею…» – промелькнули пессимистичные мысли, и МНС сжался, ожидая тяжелого удара. Однако прошла секунда, вторая, третья – было тихо, и обернувшийся ученый увидел пустой тротуар с полосой растаявшего снега в паре метров позади себя.

5. Ожидание

У Дермидонтыча было непростое жилище – он жил в старой кирпичной башне, оставшейся еще с советских времен. На крыше башни виднелся лозунг «ВПЕРЕД К СВЕТЛОМУ БУДУЩЕМУ», давно переставший быть актуальным.

Большое Начальство выдвигало сейчас совсем другие лозунги – «ПОКА ЧТО ТАК, А ПОТОМ – ПОСМОТРИМ», «ПЕЙ, А ТО ЗАМЕРЗНЕШЬ», «СПИ, ПЕЙ И ЕШЬ, И БУДЬ ЧТО БУДЕТ» и самый популярный: «ОСТОРОЖНО, СИБИРЯК! МЕДВЕДИ». По поводу последнего ходило много шуток, некоторые искажали смысл и говорили «ОСТОРОЖНО, МЕДВЕДЬ! СИБИРЯКИ» или «ОСТОРОЖНО, СИБИРЯК! НАЧАЛЬСТВО», но потом такой нездоровый юмор стали пресекать, поговаривали, что некоторых юмористов даже посадили.

Вообще Большое Сибирское Начальство вело себя крайне непостоянно. Было даже непонятно, в каком точно городе это Начальство располагается. Одно время столицей был Сибирск, но потом на собрании было решено перенести столицу подальше от Европы, и она некоторое время располагалась в Саяногорске. Однако, некоторые Большие Начальники были недовольны подобным перемещением, поэтому так и остались в Сибирске. Затем, один из тогдашних Больших Начальников, Степан Степаныч, возглавлявший тяжелую металлургию, поругался с остальными и переехал в Тюмень, самый теплый, ввиду близости к Европе, город Сибири. Туда он переманил всю интеллигенцию из Сибирска. Двоевластие продолжалось более трех лет, но все прекратилось в связи с Сибирско-Китайской Войной.

По сути, многие даже и не поняли, что началась война. Политические карты мира давно устарели, и большинство населения полагало, что других земель, кроме Запада и Сибири, уже и не осталось. К тому же, массированные военные действия в городах не велись, а основной тактикой китайцев была массовая сдача в плен. Таким образом, планировалось переполнить тюрьмы и лагеря, поднять многочисленные бунты и свергнуть правительство. Как бы ни так…

Исправительные учреждения Сибири являлись вторым после нефти и газа источником государственного дохода, и осужденных, с самых первых дней независимости, свозили туда со всей Европы и бывшего СССР. Отдел туризма и исправительных учреждений, поддерживаемый КГБ, вкладывал большие средства в основание все новых и новых лагерей. К моменту начала войны их насчитывалось несколько тысяч – больше, чем городов в Сибири. Бедные китайцы не могли предположить, что мест в тюрьмах и лагерях Сибири хватит на все мужское население Китая.

Видя, что их тактика не приносит результатов, китайские командиры сменили стратегию – теперь планировалось незаметно колонизировать территорию Сибири, засылая вглубь страны отряды поселенцев. По крайней мере, об этом сообщали шпионы из КГБ. Дальнейшая судьба этих отрядов никому не известна – скорее всего, они просто заблудились на огромных однообразных сибирских просторах, либо замерзли и их съели медведи. Видя, что Сибирь не победить, стороны заключили мир, по которому Китай выплачивал сибирякам огромные контрибуции табаком, спиртом и пельменями, а Сибирь возвращала на родину половину военнопленных. Вторая половина китайцев осталась в лагерях, позже многих из них выпустили; часть бывших заключенных растворились среди сибирского населения, научившись ходить в валенках и пить водку.

Война сплотила Большое Начальство, и после этого было решено периодически тайно менять столицу, чтобы запутать потенциального неприятеля и внутренних супостатов.

Деактивировав сложную оборонительную систему – при неправильном нажатии на дверной рычаг на посетителя сверху падал кирпич – Иероним зашел в здание. Скинув ранец и длиннополый кожаный тулуп, ученый устремился по винтовой лестнице наверх, где лежала балалайка-контрабас.

«Сейчас за мной придут люди в фуражках, – думал он. – Наслажусь же в последний раз игрой на инструменте».

Размотав паутину, которую живучий сибирский паучок успел сплести над поставленной в чердачном углу балалайкой, ученый запел фальцетом, перебирая толстые струны.

Сколько нужно темных лет?Тьмы, родившейся на свет?Сколько можно темных тайн?На вопрос ответ мне дай!

Сколько можно плыть вперед,И не знать, куда несет?Сколько можно страшных бед,Чтобы дал ты мне ответ?

Ветер завывал в трещинах башни, было холодно и мрачно, лишь тусклый свет луны падал в чердачное окно. Жизнь проносилась перед глазами Дермидонтыча…

Вот его привезли на поезде в Сибирск и выдали отца-наставника – старого фрезеровщика с секретного завода Дермидонта. За пять лет обучения он научил молодого сибиряка стрелять из винтовки, пить водку и ходить на лыжах по сугробам. По стопам «бати», однако, Иероним не пошел – поступил лаборантом в НИИ, да и водку пил не охотно, как ненастоящий сибиряк. Жили безбедно – был даже небольшой черно-белый телевизер и большая библиотека старых книг. Сначала все было хорошо, но потом, как раз во времена либеральных реформ и увлечения народа прогрессивным металлом, отец с сыном поддались течению и стали по выходным разучивать и играть западные песни. Любовь к иноземной культуре была столь сильной, что даже после запрета прогрессивного металла Дермидонт с Иеронимом не прекратили музицирование.

Удивительно ли, что до КГБ со временем дошли слухи. Иероним помнил то раннее весеннее утро, когда люди в круглых фуражках пришли за отцом. Он кричал им: «Заберите и меня, я тоже песни пел!», но, видимо, КГБ-исты попались глухие (еще бы, без ушанок в такой мороз), и молодого сибиряка оставили. Телевизер и одну из балалаек тоже забрали, оставив лишь басовую. С тех пор Иероним жил один, и, несмотря на то что пора уже давно привыкнуть к суровой жизни одинокого, как и все остальные, сибиряка, ему было тоскливо.

Сколько можно мерзких словИ поруганных основ?Сколько нужно красных глаз,Оборвавшихся вдруг фраз?

Сколько нужно страшных бед?Сколько нужно, дай ответ!Сколько можно грязной лжи?Сколько можно, ты скажи!

Стук в дверь заставил Иеронима прервать музицирование. «Это за мной», – понял он, тяжко вздохнул и, поставив балалайку в угол, медленно спустился по лестнице вниз. Надел тулуп, валенки, взял узел с самым необходимым, приготовленный еще в прошлом году, осмотрел стеклянным взглядом комнату и открыл дверь.

– Здорова, Дермидонтыч, что долго не открываешь? – сказал стоявший на пороге мужичек и зашел внутрь. Это был сосед ученого, Георгий Ипполитыч, профессиональный диссидент, отсидевший по лагерям в совокупности двенадцать лет.

– А, это ты… – растерянно проговорил Дермидонтыч и спрятал узел. – А я тут ожидал, знаешь, сотрудников Комитета.