Всем смертям назло. Записки фронтового летчика - Лев Лобанов

Миллиарды лет бороздили космос камешки — будущие мгновенные звезды. Невообразимое число раз прошли небесные бродяги вокруг маленькой голубой планетки, заглядывая в ее светлый лик, а когда совсем обессилели от нескончаемых странствий, когда насквозь промерзли в безмолвных и бесконечных просторах, потянуло их к этой теплой планете, носящей имя Земля. Они плотным роем бросились в ее горячие объятья, вспыхнув ярким светом, восторженным мигом сгорания возмещая века бесцветного существования. Им нет дела до происходящего на Земле. Они вспыхивают и сгорают, оставляя по себе память короткими голубыми росчерками, навсегда уходя из жизни, безмолвно и незримо погружаясь в безбрежный океан Времени… Где-то там, в черных глубинах космоса, во всю ивановскую хлещет звездный дождь!

Мустафа

В самом конце ноября сорок второго года, при возвращении с боевого задания, я произвел вынужденную посадку. Ночь была темная, из низких дыроватых облаков сыпался мокрый снег, машина обледенела — и пришлось садить ее на первую мелькнувшую внизу ровную площадку.

Место оказалось глухое, дорог и деревень поблизости, похоже, не было. Значит, и немцев здесь быть не должно. Линия фронта километрах в сорока, до своего аэродрома — больше ста. Положение, в общем-то, не из приятных…

Невдалеке от места посадки, на краю неглубокого оврага мы обнаружили одинокую избушку. Там и решили переждать непогоду.

Открыли дверь — неожиданно встретило нас злобное рычание собаки. Штурман полоснул в темноту светом фонарика. У стены скалила пасть овчарка с поднятой на загривке шерстью.

— Кто там? — услыхали мы тихий голос.

Обшарив избушку, луч остановился на куче тряпья. Оттуда на нас уставилось, жмурясь от света, лицо человека неопределенного возраста.

— А вы кто такой? — задал я встречный вопрос.

— Рекс, тихо, сидеть! — Человек, не отвечая мне, успокоил собаку и попросил: — Закройте дверь, холодно.

Что-то знакомое послышалось в этом голосе — слабом и явно беспомощном. Впрочем, мало ли сходных голосов на свете…

Мой штурман Николай Нехороших принес кое-каких дровишек, растопил печку. В избушке потеплело. Больной дышал тяжело, с хрипом, глаза его слезились и горели лихорадочным блеском. Собака не отходила от хозяина.

— Так кто же вы такой? — присев на корточки перед огнем, я снова посмотрел в сторону незнакомца.

Тот с минуту присматривался ко мне — разгоревшийся огонь осветил наконец дрожащим маревом помещение, и вдруг приподнялся, выбравшись из кучи тряпок:

— А ведь вы меня знаете, товарищ командир. Помните Мустафу?

Я вздрогнул от неожиданности. Черт возьми, конечно же, это Мустафа! Тот самый, которого с месяц назад мы забрасывали с парашютом к партизанам. Вот так встреча!..

Еще в сентябре мне поручили подготовить к боевому прыжку в немецкий тыл нашего партизана. Им оказался паренек лет восемнадцати — двадцати. Небольшого роста, худощавый и подвижный, он походил, скорее, на подростка. В своей спецшколе он уже прыгал с учебного самолета, но вот десантироваться с боевой машины Р-5 да еще ночью — не приходилось.

Он поселился вместе с нами. Приступили к тренировкам. Прыгал паренек смело, легко — доставляло истинное удовольствие работать с таким способным учеником.

Все звали его Мустафа, хотя ничего татарского в его облике не было. Я, конечно, догадывался, что это лишь партизанская кличка. Однако спрашивать об этом не полагалось…

Мустафа привязался ко мне. Расспрашивал о работе летчиков, о самолетах, о воздушных боях. Подружился и с моим постоянным штурманом Николаем Нехороших, а также с хозяином «тройки» старшим техником Иванычем. Вместе с ним, бывало, просиживал Мустафа ночь напролет на стоянке, дожидаясь возвращения экипажа с задания.

Однажды я пригласил Мустафу в полковой тир — полуразрушенный коровник за селом. Приколол там к стене нарисованную от руки мишень, отошел шагов на тридцать, протянул Мустафе пистолет:

— Давай, партизан, работай!

Мустафа взял пистолет, осмотрел, передернул затвор.

А затем произошло нечто невероятное. Почти отвернувшись от мишени, он молниеносным движением выбросил руку, выстрелил, переметнул оружие в левую ладонь — через секунду раздался второй хлопок. Они почти слились — эти два выстрела!

Я был поражен: «Что за стрельба такая: совсем не целился, бабахнул в белый свет, как в копеечку, и стоит радуется».

Мустафа вернул пистолет, побежал к мишени. В затушеванном «яблочке» рядышком, почти касаясь друг друга, светились две пробоины.

— Вот это да-а… — стоявший тут же Николай Нехороших лишь почесал затылок, сдвинув фуражку на самые брови.

Вскоре я доложил начальству о готовности Мустафы к выполнению боевого задания.

И вот уже позади родной аэродром. Ярче разгорались звезды, ровно гудел мотор да посвистывал за бортом изорванный винтом черный воздух. В открытой кабине рядом со штурманом стоял, выглядывая за борт, маленький партизан — наш общий друг Мустафа.

Через двести километров после линии фронта замелькал на земле огонек. В чередовании его проблесков определили условный сигнал: все в порядке, можно прыгать.

Мустафа выбрался на крыло, дотянувшись до меня, пожал руку и ласточкой бросился вниз — туда, где мигал зовущий его огонек…

И вот — такая встреча: в тылу врага, в заброшенной избушке полевого стана, под завывание пурги сошлись снова наши пути-дороги. Опиши такое в книге — не поверят!

Оказывается, выполнив задание, Мустафа возвращался на нашу сторону. С ним шла овчарка, признавшая его за хозяина еще в партизанском отряде. А потом он заболел и, случайно наткнувшись на этот пустовавший домишко, решил тут отлежаться. И сам Мустафа, и его собака голодали: в котомке оставалось всего-навсего несколько сухарей.

С рассветом снегопад утих. Мы очистили машину ото льда и снега. Удачно запустили мотор, взлетели. Мустафа и Рекс устроились в задней кабине, рядом со штурманом…

Шло время. Вслед за наступающим фронтом наш полк перемещался на запад. О Мустафе, которого вместе с Рексом отправили в армейский госпиталь, мы не имели никаких сведений.

В июне 1943 года по возвращении с задания прямо на стоянке встретил меня молоденький лейтенант. Представился, лихо козырнув:

— Товарищ командир, лейтенант Мустафа прибыл в ваше распоряжение!

Его лицо светилось улыбкой, глаза сверкали радостно и задорно. Он снова поселился с нами, готовясь к новой высадке в немецком тылу.

Однажды, не выдержав, я все же полюбопытствовал, чем занимается Мустафа там, за линией фронта. Тот нахмурился:

— Чем занимаюсь? А-а… И говорить-то противно, — заторопился вдруг на кухню Мустафа, прихватив для чего-то свой вещмешок.

Минут через пять вошел в комнату, еле волоча ноги, совершенно незнакомый мне подросток — грязный и взлохмаченный. На перепачканном дергающемся лице оборванца не было видно ни проблеска мысли. Глаза тупо глядели по сторонам, изо рта вылетали не то ругательства, не то болезненный хрип. Остановившись у дальней стены, он порылся в лохмотьях ватника, извлек листок бумаги, расправил его на ладони и, показав язык, плюнул на него. Внезапно резким движением он шлепнул листок на стену.

Я ахнул: на стене висела фашистская листовка с портретом Гитлера! Подросток проковылял к двери и застыл там, сгорбившись.

И вдруг через всю комнату блеснула молния — что-то сверкнуло в шевельнувшейся кисти руки, и в то же мгновение в горло на портрете вонзился нож. Почти одновременно из другого рукава вылетел второй нож и, повторно сверкнув молнией, воткнулся точно в глаз Гитлеру!

— Вот этим и занимаюсь, — грустно, но с затаенной гордостью сказал, сбрасывая лохмотья, Мустафа.

Освободив ножи, он протянул их мне. Короткие и узкие лезвия их были отточены до бритвенной остроты. Тяжелые дубовые ручки залиты внутри свинцом. Страшное оружие в умелых руках! На рукоятках зарубки — тонкие, потолще и крестиками.

— А это что?

— Тонкие — полицаи, потолще — немецкие солдаты, а каждый крестик — офицер. Пока всего полсотни гитлеровцев, но скоро будет больше.

Стало понятно, чем занимается Мустафа в немецком тылу.

— Этому меня обучили в разведывательной спецшколе: и притворяться, и стрелять, ну и с ножами вот — тоже… А возвращает ножи мне Рекс, этому я научил его сам. Он у меня умница!

Предгрозовой июньской ночью мы снова отвезли Мустафу за линию фронта, простились, и белый парашют потонул во тьме.

Он не вернулся. И сколько я ни спрашивал потом, никто не знал о судьбе паренька, носившего редкую и незабываемую партизанскую кличку — Мустафа.

Русский сувенир

Зима в тот год выдалась холодной и вьюжной. Неделями не показывалось солнце. Свинцовое небо сыпало и сыпало снегом, штормовой ветер укладывал его в причудливые сугробы — плотные, будто белый асфальт. Весь декабрь наш полк не столько летал, сколько откапывал из-под снега самолеты, расчищал рулежные дорожки и взлетную полосу.