Он приехал в день поминовения - Жорж Сименон

- Извините. Моя жена имеет привычку подслушивать.

Плантель-сын рассказывал об этом Жилю.

Мадам Соваже вот уже много лет калека и передвигается по квартире в коляске с ручным приводом. Мало-помалу ревность ее приняла болезненные формы, обострилась настолько, что несчастная проводит целые часы у дверей мужнего кабинета, ловя каждый доносящийся оттуда звук.

- Садитесь. Прошу прощения, но... Но у меня не г ключа, клянусь вам. Не понимаю, с чего вы взяли...

- Однако вы знаете, о каком ключе идет речь, не так ли?

И тот и другой дрожали: доктор - из-за своего неуравновешенного характера; Жиль - потому, что испугался собственной смелости.

- Предполагаю, что вы намекаете на ключ от сейфа.

- Разве сегодня ночью вы не пытались завладеть им? Подходя к этому дому, я опознал вашу машину.

Врач понурил голову. Чувствовалось, что он колеблется. Что, если в комнате Жиля, а затем в спальне

Октава Мовуазена действительно побывал кто-то другой? Не Колетта ли?

- Послушайте, месье, я не знаю, что вам наговорили эти люди...

- Какие люди?

Блестящие глаза Соваже впились в молодого человека. Лицо его выражало удивление и еще что-то- может быть, нерешительность, может быть, первые признаки симпатии.

- Из синдиката.

Врач снова подошел к двери, проверяя, не подкатила ли к ней больная свою коляску.

- Бабен, Плантели, сенатор, мэтр Эрвино и прочие.

- Почему вы называете их "синдикатом"? Опять та же нерешительность желание что-то сказать и боязнь заговорить.

- Правда ли, что ваши родители были... были артистами мюзик-холла?

- Правда.

- Значит, вы ничего не понимаете в делах и никогда не общались с подобными людьми?

В воздухе повеяло глухой, но грозной яростью, злобой, вселяющей страх.

Доктор стиснул руки.

- Простите, что ничего не могу вам объяснить, по крайней мере сейчас. Положение вашей тети и мое... Поверьте, месье Мовуазен, я не лгу, утверждая, что у меня нет ключа. Тем не менее могу заверить вас, что он будет вам возвращен, что это не кража, что никто не посягает ни на вас, ни на ваше состояние. Ваш дядя был чудовищем, и...

Внезапно он переменил тон. Жиль тоже расслышал легкий скрип в соседней комнате.

- Договорились, месье. Сейчас я выпишу вам рецепт.

Взгляд врача стал почти умоляющим: было ясно, что мадам Соваже подслушивает за дверями.

Врач присел к столу, набросал несколько слов в блокноте и, протянув листок Жилю, проводил посетителя до самой двери.

- Следующий.

На улице Жиль прочел кое-как нацарапанные строки: "Извините. Нас подслушивали. Умоляю, не мучьте свою тетку. Встречусь с вами, где и когда захотите".

Нашел ли врач возможность позвонить Колетте Мовуазен после ухода Жиля? Видимо, да, потому что не успел Жиль вернуться в особняк на набережной Урсулинок и сесть за стол, как появилась его тетка, еще более бледная и возбужденная, чем накануне.

- Извините, что заставила ждать, - чуть слышно проронила она.

И, не смущаясь присутствием мадам Ренке, расставлявшей на столе закуски, положила рядом с тарелкой Жиля маленький плоский ключ.

- Вы напрасно подумали на доктора. Он тут ни при чем. Он сидел у меня в спальне и не знал, что я делаю.

Было видно, что Колетта принуждает себя есть. Она, конечно, ждет вопросов и приготовила на них ответы. Чувствовалось, что эта женщина обостренно восприимчива, как те растения, которые съеживаются от каждого прикосновения; теперь уже не ей, а Жилю пришлось уставиться в тарелку.

Время от времени тетка украдкой посматривала на него. Перехватив несколько ее взглядов, Жиль прочел в них удивление и нечто вроде нерешительности, а может быть, и желания заговорить.

Но она не заговорила, и Жиль не нарушил молчания. Лицо его оставалось серьезным, и тем не менее впервые за много дней на душе у него было легко.

Жиль обрадовался, очутившись в уже привычной атмосфере своей комнаты: теперь он был здесь у себя.

Он долго всматривался в одну из фотографий отца и нашел, что в молодости тот, вероятно, был еще больше похож на доктора Соваже.

Он представил себе влюбленную пару, двух людей, еще не ставших его родителями и встречавшихся под аркадами улицы Эскаль, неподалеку от частной музыкальной школы, откуда всегда просачивалась музыка.

Шифр, слово из четырех букв... Ключ от сейфа нагрелся в руке Жиля. Молодой человек прошел в дядину спальню, вставил ключ в замок сейфа, но так и не сумел повернуть.

На бюро с цилиндрической крышкой, единственном светлом предмете в комнате, стоял телефон. Жиль набрал номер фирмы "Басе и Плантель". Трубку взял Эдгар Плантель.

- Месье Плантель, это Жиль. Прошу прощения за беспокойство...

Собеседник запротестовал, сказал, что он сожалеет, что Жиль не пришел к завтраку, уверил в своей преданности, в своём...

- Я хотел спросить, могу ли я завтра зайти к вам в контору. Нет, лучше в конторе. Мне надо поговорить с вами о синдикате.

Кашель на другом конце провода.

- Но... Я... Разумеется. Если хотите, встретимся у вас, я сейчас приеду.

И Жиль тем же кротким, но твердым тоном, какой избрал с этого утра, повторил:

- Нет, лучше у вас в конторе. Благодарю, месье Плантель.

Затем, усталый после ночи, проведенной почти без сна, растянулся на кровати. Стал думать о своей тетке и докторе Соваже. И всякий раз мысль о них возвращала его на улицу Эскаль, где когда-то встречалась другая пара - его отец и мать.

Он спал? Может, просто дремал? Когда Жиль поднялся, уже начало темнеть, и он, не зажигая лампы,

долго смотрел, как над портом гаснут последние полосы света.

Потом он пошел одеваться. Чуть было не надел свой тронхеймский балахон и выдровую шапку, но в последний момент передумал.

- Вернетесь к обеду? - бросила ему вдогонку мадам Ренке, приоткрыв дверь из кухни.

По тону ее он понял, что она уже считает его почти своим.

- Конечно, - ответил Жиль.

Он быстро зашагал по набережным. Опять увидел ярко освещенные витрины, которые, одну за другой, рассматривал в день приезда, затем более темные окна магазина Элуа. Чуть было не завернул к Жажа. Но большие часы на башне уже показывали пять. Жиль не знал, в котором часу закрывается контора "Пюблекса". Не знал даже, чем занимаются в этой конторе.

Он был очень оживлен, очень взволнован. Не успел он занять позицию на площади Ла Кай у витрины часовщика, торговавшего также старинными безделушками, как из дома напротив гурьбой, словно стайка школьниц, высыпали девушки.

Одни, вскочив на велосипеды, разлетелись по улицам. Другие, разбившись на группки, пошли пешком. Три девушки, одна из которых вела свой велосипед, двинулись по узкой улице Тампль, мимо вытянувшихся вдоль нее продовольственных магазинов.

Среди них была та, что первой попалась Жилю на глаза после высадки в Ла-Рошели.

Он пошел сзади. Одна из ее спутниц, тусклая блондинка, обернулась и толкнула подружку локтем. Затем все три разом обернулись и прыснули со смеху.

Игра продолжалась, но Жиль не отставал. Он невозмутимо и упорно следовал за ними, а они оборачивались, подталкивали друг друга и заливались хохотом. Он уже не понимал, где находится. С трудом узнал улицу Пале и универмаг "Единые цены". Затем они опять нырнули во мрак, а чуть дальше их снова озарил свет витрин.

На Плас д'Арм хохотушки остановились и, не переставая смеяться, расцеловались на прощание.

Девушка с причала направилась к парку, аллеи которого заливал театральный свет оранжевых лампионов.

Сперва она шла быстро, покачивая бедрами, потом пошла медленней, но не оборачиваясь. Неужели она не слышит шагов Жиля? Он нагонял ее. На углу улицы и уходившей в глубь парка аллеи они поравнялись.

Успела она свернуть в аллею или нет?..

Над ухом у нее чей-то голос спросил:

- Почему вы смеетесь надо мной?

Ничуть не удивленная, она круто повернулась и с улыбкой на юном пухленьком личике, глядя Жилю прямо в глаза, возразила:

- Я смеюсь не над вами. Я смеюсь вместе с вами.

На мгновение им показалось, что они одни во времени и пространстве. Они даже забыли о том, что в трех метрах от них бегут машины. Подальше, в глубине аллеи, на скамье, выкрашенной в зеленый цвет, сидела еще одна парочка.

Девушка двинулась по аллее с такой естественностью, словно гулять по ней давным-давно вошло у них в привычку.

На ходу она размахивала руками. Если бы на газоне росли маргаритки, одна из них обязательно оказалась бы сорванной. Смотреть на спутника она теперь избегала.

- Почему вы были в меховой шапке? Он ответил столь же серьезно, как если бы вел переговоры с Плантелем:

- Потому что я приехал из Норвегии.

- А я приняла вас за безбилетника. Они вышли из освещенного круга, вступили в тень, и Жиль впервые оказался в роли влюбленного: он так

часто наблюдал на улицах и в общественных садах за такими парочками, остро завидуя их спокойной непринужденности.

- Как вас зовут? - наконец отважился он.- Если мой вопрос вам неприятен, можете не отвечать.