Казачий адмирал (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

На банках вдоль бортов сидят гребцы, держа весла наготове на тот случай, если бы нам пришлось быстро удирать. Они молча смотрят на меня, ждут команду. Высокий фальшборт скрывает их от турок и вражеские корабли от казаков, поэтому не знают, как обстоят дела. Матросы, разобравшиеся с парусами, тоже не видят, потому что стоят возле полубака, у фальконетов, заряженных картечью. Пять мушкетов и порох и пули к ним лежат на закрытых лючинах трюма. Женщины и дети сидят в трюме. Кроме Оксаны, которая прячется в капитанской каюте.

— Можете положить весла, — разрешаю я, убедившись, что никто не собирается к нам плыть.

Лень в очередной раз спасала жизнь некоторым туркам.

— Отдыхайте, пока не станет совсем темно, — говорю я и беру по магнитному компасу пеленг на северную оконечность Кинбурнской косы, мыс Кинбурнский, мимо которого нам надо будет пройти ночью.

На мысу деревянная башня высотой метров семь, а рядом с ней деревянная платформа, на которой, как сказали казаки, стоят несколько пушек большого калибра. Там несет службу отряд турок, человек пятьдесят.

Между косой и Очаковским мысом, расположенным на северном берегу лимана, расстояние около двух миль — самое узкое место. В будущем на обоих мысах установят маяки, а пока что никто не решается облегчить жизнь судоводителям. Матросы смотрят на меня, как на колдуна. Им не понятно, как я сумел в отрыве от берега довести судно сперва до Тендровской косы, а потом опять уйти в отрытое море, сделать крюк и оказаться именно в том месте, где надо. Сколько «жизней» уже наблюдаю такое отношение ко мне, а все никак не перестану наслаждаться. Тешит это мое профессиональное самолюбие. Даже победы в боях доставляют меньше радости. Капитанами рождаются.

Луна только старая, недавно было полнолуние. Появиться на небе должна после часа ночи. К тому времени нам надо быть как можно дальше от острова Березань, чтобы турки не погнались.

— Ну, товарищи, с богом! — произношу я принятую у них фразу.

Шестнадцать молодых мужчин, перекрестившись, берутся за весла. Полусонный мальчик монотонно и негромко отбивает ритм. Тартана медленно разгоняется. Точно не могу сказать, потому что лага на судне нет, но по ощущению она делает на веслах около пяти узлов. Это по спокойному морю и в безветренную погоду. На волне скорость падает наполовину. Весла скрипят так, что слышно должно быть даже на материке, а не только на рейде острова Березань. Зато гребут казаки молча, даже не кряхтят.

Мы уже прошли траверз на турецкую эскадру, когда оттуда пальнули из пушки. Били на звук. Ядро пропрыгало у нас за кормой. Следом с турецких кораблей донеслись грозные крики, но слова я не разобрал. Их глушил скрип наших весел и плескание воды. Вспышка помогла мне подкорректировать курс. Я взял лишнее вправо, подальше от турок, поэтому могли выскочить на Кинбурнскую косу. Так и шли до восхода надкушенной справа луны, которая пряталась в тощих облаках. Ее блеклого, жиденького света хватило на то, чтобы разглядеть по левому борту берег. В отличие от низкого песчаного берега по правому борту, этот высотой метров двадцать-тридцать, поэтому хорошо различим даже при таком освещении.

Где-то там должен быть порт Очаков. Основали его генуэзцы, которые в последствие стали вассалами молдавских господарей. Потом город захватили крымские татары, а сейчас им владеют турки и называют Ачи-Кале. Наверное, от турецкого названия и возникнет русский вариант Очаков. Говорят, сейчас в центре его, на холме, каменный замок со стенами высотой метров десять, а сам город, расположенный на склонах холма, огорожен стенами пониже.

В Очакове родится и вырастет старшина моей группы, который явно ошибся с выбором профессии. Попав по распределению в Дальневосточное пароходство, бывший старшина прямо на вокзале Владивостока нашел собутыльников, выпил с ними за приезд — и утром очнулся в каком-то парке без вещей, документов и денег. Бывшие однокурсники скинулись ему на обратный билет, чтобы в Одессе восстановил диплом. Не знаю, восстановил он штурманский диплом или нет, но во Владивосток больше не ездил. Устроился в Очакове в рыбнадзор. Предпочел напрягать жизнь браконьерам, а не морякам. Так что недаром говорят, что море выплюнет неуча.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я приказал немного сбавить темп гребли. Днепро-Бугский лиман длиной миль тридцать. С учетом встречного течения, пусть и слабого, грести придется всю ночь. Чем ближе к Днепру, тем больше становилось комаров. Мы с рулевым Петром Подковой все чаще стали шлепать себя по открытым частям тела, а вот гребцы не могли в полной мере последовать нашему примеру. Весла тяжелые, одной рукой не погребешь. Казаки пытались отогнать кровососов матами, но те по-русски не понимали.

В Днепр мы вошли в предрассветных сумерках. Еще с час двигались вверх по реке, пока не обнаружили протоку между левым берегом и островом. И берег, и остров были покрыты густыми и высокими зарослями камыша, между которыми возвышались плакучие ивы с широкими кронами. Пока не стал жить в деревне, я был уверен, что название плакучие ивы получили из-за наклоненных к земле, тонких веток, напоминающих струи. Потом увидел, что летом с этих деревьев капает жидкость. Капли были с пенкой и великоваты, из-за чего мне показалось, что ивы не плачут, а плюются. Так что правильнее было бы назвать плюючими ивами. За группой из трех таких ив, растущих на острове, мы и встали на якорь. Я приказал положить руль лево на борт, чтобы судно поджало к острову и к деревьям. Мачты тартаны были немного выше ив, но, надеюсь, окажутся на их фоне не слишком заметными. Выставив караул и запретив женщинам и детям без крайней необходимости выбираться из трюма, я отправился в каюту отсыпаться после бессонной ночи.

Глава 8

Разбудила меня Оксана, как бы случайно столкнув с сундука саблю. При бряцанье оружия я просыпаюсь мгновенно. И также мгновенно становлюсь готовым к бою, то есть агрессивным и настороженным.

— Что случилось? — спросил я сердито.

— Они уйти хотят, — извиняющимся тоном ответила Оксана.

— Кто и куда? — не понял я.

— Мужчины. Они решили добираться до Сечи по суше. Думают, что по реке турки не пропустят, — рассказала она. — Нас хотят здесь оставить, а потом вернуться за нами с большим отрядом.

— Пока они вернутся, вы уже опять будете в Каффе на невольничьем рынке стоять. Не уверен, что вам и во второй раз повезет, — сказал я, вставая и одеваясь.

— Мы тоже так подумали, — призналась Оксана.

Кто именно «мы» — не уточнила. Наверное, подружки по несчастью. Любую группу баб, как образованных, так и не очень, я называю коллективным бессознательным. Как ни странно, но в вопросах, которые чреваты приключениями на разные части тела, эти группы, даже не приходя в сознание, в большинстве случаев принимают верное решение. В данном случае — разбудить меня, чтобы принял за них решение.

Оксана хотела еще что-то рассказать, но я делал вид, что слишком занят обуванием башмаков. Спешить было некуда. Лодок на судне нет. На берег можно попасть только на самой тартане, а она, в чем я был уверен, все еще стоит на якоре. Кстати якорь — это чугунная дуга с заостренными концами, похожая на простенький лук, только намного толще, и дубовый шток, к которому прикреплен толстый пеньковый канат. К чугунной части привязан линь с поплавком, чтобы не потерять якорь, если канат порвется.

Вопреки моему приказу, на палубы были не только все мужчины, но и много женщин. Первые кучковались в носовой части судна, подальше от капитанской каюты, вторые — в кормовой, поближе к ней. Казаки сидели и стояли, образовывая неправильный круг, и все еще спорили. Решали, кто будет командиром. Вопрос для них предельно сложный, потому что где два украинца, там три гетмана. Завидев меня, замолчали.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Мне сказали, что вы собираетесь по суше пойти, бросив здесь женщин и детей, — говорю я и окидываю их взглядом, стараясь угадать, все ли поддерживают это предложение?

Я уже привык, что женщин и детей, особенно чужих, за людей не считают. Чаще всего этим страдают рыцари и прочие благородные вояки.