Бабушка не умерла – ей отключили жизнедеятельность - Михаил Эм

Держа испуганного зайца за уши, я продолжал скакать на нем, сам не зная куда, ведь где обитает сейчас девочка с голубыми волосами, я не знал: за время разлуки я не получил от нее ни единой весточки, хотя в течение недели бегал на почту каждые полчаса. А теперь я несся на незнакомом мне зайце в неизвестность. Мимо с неимоверной скоростью проносились деревья, телеграфные столбы и придорожные трактиры, а я все скакал и скакал без устали, в какомто болезненном трансе, находя в скачке сумасшедшее, неведомое мне ранее удовлетворение. При этом я не переставал думать о Мальвине, о том, как она увидит меня после долгой недельной разлуки и произнесет чистейшим, как вода горного ручейка, голосом: «О, мой Пьеро!

Как ты меня отыскал?»

Внезапно – о чудо! – на берегу заросшего ряской небольшого водоема, мимо которого я чуть было не проскочил на огромной скорости, промелькнуло платье Мальвины. Не помня себя от радости, я притормозил зайца за уши, так что заячьи подошвы задымились от резкого торможения о дорогу, спрыгнул с него и отпустил восвояси, чем измученное животное не преминуло воспользоваться. Простирая в непередаваемом экстазе руки, я побежал к Мальвине, которая занималась чем-то на берегу пруда. «Мальвина, моя любимая! – кричал я своей не иначе как чудом обнаружившейся возлюбленной. – Я не могу без тебя жить, Мальвина! Отныне мы никогда не разлучимся! Ты вернешься в театр Карабаса Барабаса, с которым мы продолжим сотрудничать до самой смерти. Наши гримерки расположатся рядом, я каждый день буду смотреть на твое прекрасное лицо и голубые волосы. Ты – мое вдохновение, Мальвина, моя навеки!»

Мальвина обернула ко мне носатое лицо, но – о ужас! – это была не Мальвина, а деревянный мальчишка по имени Буратино, не так давно околачивавшийся в театре. Однако женское платье, в которое Буратино был одет, несомненно, принадлежало Мальвине: я узнал его по обильно украшавшим платье рюшечкам, так милым моему сердцу в те благие времена, когда оно сидело на узеньких плечиках куклы с голубыми волосами. Не зная, что сказать, я раскрыл от изумления рот. Тогда обернувшийся ко мне Буратино нехорошо засмеялся и пояснил, что это и в самом деле платье Мальвины. Выяснилось, что недавно Буратино был у Мальвины в гостях, и моя возлюбленная, отзывчивая и сострадательная душа, подарила ему вместо его промокшей и вконец испорченной бумажной курточки свое лучшее льняное платье. Обрадованный, я спросил, где находится моя возлюбленная Мальвина, и Буратино согласился проводить меня к ней, но только после того, как вычерпает пруд.

Тут только я обратил внимание, что Буратино при помощи ведра пытается вычерпать этот заросший никому не нужный пруд, на берегу которого произошла встреча. Зачем ему вычерпывать пруд? На этот недоуменный вопрос Буратино ответил, что вычерпать пруд нужно для того, чтобы договориться о возврате украденного со старой галапагосской черепахой Тортилой, давным-давно присвоившей золотой ключик у дедушки Карабаса Барабаса. Всегда готовый оказать помощь директору своего кукольного театра и вдохновленный предстоящей встречей с Мальвиной, которая стояла перед моим внутренним взором как живая, казалось, подзывая меня к себе своим тонким и белым пальчиком, я принялся помогать Буратино.

Мы, при помощи дырявого ведра и не менее дырявой старой кастрюли, вычерпывали пруд в течение нескольких часов, сливая воду в близлежащий овраг. Вскорости пруд заметно обмелел. Из него начали выпрыгивать возмущенные лягушки, которых Буратино смеха ради протыкал своим длинным и острым, как шило, деревянным носом. Лягушки оставались на его носу, как нанизанные на шампур куски шашлыка.

Еще через пару часов пруд превратился в грязную, наполненную пиявками и задыхающейся рыбой лужу. Однако это шевелящееся живое добро моего энергичного деревянного товарища не заинтересовало. Буратино, по колено в грязи, кинулся в самую середину обмелевшего водоема и с трудом выволок за хвост обросшую моллюсками и неповоротливую, как прохудившийся таз, черепаху.

«Ты почему, карга старая, сразу из пруда не вылезла, когда по просили?» – спросил Буратино Тортилу, переворачивая ее на спину, чтобы не убежала.

«Штарая я, шовшем уже не шлышу, – прошамкало в небо многовековое пресмыкающееся. – Тебе што надоть, шынок?»

«А ты как думаешь?» – ответил Буратино, опираясь о пресмыкающееся ногой и как будто задумываясь. Во время раздумий Буратино напоминал роденовского мыслителя, только наступившего ногой на черепаху и с выдающимся вперед конусообразным носом. – «Ну так что? – спросил он Тортилу через какое-то время. – Мы договорились, старая, насчет золотого ключика или продолжим упорствовать?»

«Кстати, – обратился Буратино уже ко мне, – ты, Пьеро, может быть, голоден? Вид у тебя какой-то невеселый».

Как оказалось, Буратино предлагает мне перекусить черепаховым супом. Не успел я поблагодарить товарища за товарищескую заботу обо мне, как перевернутая на спину животина, прошамкав: «Шабирай, шволошь», – вынула из-под панциря и передала деревянному человечку маленький золотой ключик, тот самый, который отворял дверь, спрятанную за нарисованным на холсте очагом.

В этот момент с дороги раздался голос: «Эй, шпана, что за безобразие вы творите? Кто вам разрешил осушать пруд? Вы же там всю живность погубите», – принадлежавший, как я впоследствии узнал, продавцу пиявок Дуремару. Этот долговязый мужчина в резиновых сапогах бежал в нашем направлении, угрожающе размахивая сачком для ловли пиявок, который держал в руке.

«Атас, паря! Срываемся!» – крикнул мне Буратино, и мы, топоча каблуками по наполненным нектаром цветам, сорвались, по образному выражению моего нового деревянного друга, с места в карьер.

О, моя Мальвина! Совсем скоро я увижу тебя, вдохну один с тобой воздух, возьму твою белоснежную ручку в свою грубую обшарпанную ладонь, загляну в твои бездонные голубые глазки, – так думал я, задыхаясь от быстрого бега. Признаться, я был измучен до последнего предела: сначала побегом из кукольного театра Карабаса Барабаса, потом ездой на необъезженном зайце и вычерпыванием пруда, в котором обитала черепаха Тортила, и вот теперь этим удиранием от назойливого продавца пиявок. Однако каждый шаг приближал меня к моей обожаемой Мальвине, и я не сетовал на свою злосчастную судьбу, которая, напротив, казалась мне беспримерно счастливой. Она была настолько счастливой, просто нереально счастливой, что я сам не верил своему грядущему нереальному счастью.

Вконец запыхавшись, мы пошли пешком, тем более что одышка Дуремара за нашими спинами перестала быть слышна – наконец-то мы оторвались от продавца пиявок, – а до домика Мальвины, как предупредил меня Буратино, оставалось совсем недолго.

Наконец-то вожделенный миг встречи с Мальвиной настал! Моя любимая, увидев нас с Буратино, выпачканных в грязи по маковку, не сильно даже удивилась, а лишь сказала: «Мальчики, немедленно пройдите в ванную комнату, скоро будем ужинать!» Мы с Буратино начисто вымылись, причем Буратино переоделся в новое мальвинино платье, тогда как я предпочел вычистить свою выпачканную в прудовом иле одежду мокрой щеткой, и уселись за праздничный стол.

Это было невообразимо хорошо! Я сидел, в еще не просохшей после чистки одежде, за столом напротив Мальвины и, не отрываясь, глядел на ее голубые волосы и милое кукольное личико. Мечта всей моей жизни сбылась, мне было ничего уже от жизни не нужно, кроме того, чтобы вернуться вместе с Мальвиной в театр Карабаса Барабаса для продолжения гастролей. Мальвина и искусство! Искусство и Мальвина! Что может быть лучше? Уговорить Мальвину помириться с Карабасом Барабасом я надеялся завтра, тем более что директор давно уже согласился, чтобы Мальвина играла Кармен без парика, с голубыми волосами и васильком, торчащим из них. Директор сказал, что это будет оригинальный сценический ход и что вся роль будет переписана исходя из василька, так что я был вправе рассчитывать, что за уговорами Мальвины дело не станет… Как можно было не любить наш кукольный театр и нашего дорогого бородатого кукольного директора, чтобы навек от них отказаться?! Этого я не мог себе представить. Ужин закончился, когда был поздний вечер. Мальвина сказала: “Спокойной ночи, мальчики,” – на что Буратино только хмыкнул. Мы разошлись по своим комнатам. Я удобно устроился в мягкой после всех сегодняшних хлопотных странствий постели и продолжил мечты о Мальвине, о том, как завтра, взявшись за руки, мы вернемся к Карабасу Барабасу, о том, какой успех получит Мальвина в роли Кармен, о том, какие у моей возлюбленной пушистые голубые волосы.

Стояла теплая июльская ночь. Последние солнечные отблески спрятались за горизонт, и притихший мир освещался полной желтой луной, и в распахнутое окно влетали ночные стрекозы, а за окном, под порывами свежего ветерка, шелестели степные травы. С мыслью о том, как прекрасно находиться рядом с Мальвиной, я заснул… но проснулся не наутро, как предполагал судя по своей усталости и умиротворенности, характерной для куклы, все мечты которой уже исполнены, а ночью. Что-то меня разбудило. Это был непонятный шум, доносившийся из соседней комнаты, в которой жила Мальвина. Спросонья я ничего не понял: только лежал в постели и вслушивался в этот шорох, ворочанье и постанывание, доносившиеся из мальвининой комнаты. Внезапно я испугался, что же там такое происходит. Мне почудилась в этом ворочанье неведомая угроза. Может, это воры, – вообразил я, холодея от одной мысли о том, какой опасности подвергается моя первая и вечная кукольная любовь. Воры пробрались в дом через распахнутые окна и сейчас опутывают мою Мальвину, мою дорогую девочку, по рукам и ногам толстыми веревками, а потом начнут грабить ее добро: нарядные платьица и подарки, полученные от театральных поклонников.