Талантливый мистер Рипли - Патриция Хайсмит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты, кажется, не помнишь меня по Нью-Йорку, – сказал Том.
– Честно говоря, нет, – ответил Дикки. – Где мы с тобой познакомились?
– По-моему… если не ошибаюсь, у Бадди Лапкено.
Они познакомились в другом месте, но Дикки был знаком с Бадди Ланкено, вполне респектабельным молодым человеком.
– Вот как? – сказал Дикки неуверенно. – Извини. Насчет того, что в те времена было в Америке, у меня просто провал в памяти.
– Глубокий провал, – подхватила Мардж. – И чем дальше, тем глубже. Когда вы приехали, Том?
– Час назад. Оставил чемоданы на почте, – рассмеялся Том.
– Может, присядете? У нас есть еще одно полотенце. – Она расстелила рядом с собой на песке белое полотенце поменьше.
Том с благодарностью принял приглашение.
– Пойду окунусь, а то очень жарко, – сказал Дикки, вставая.
– И я, – сказала Мардж. – Пошли в воду, Том?
Том пошел вместе с ними. Дикки и девушка, очевидно, были превосходными пловцами и заплыли очень далеко, Том же побултыхался возле берега и вышел из воды гораздо раньше. Когда пловцы вернулись с полотенцем, Дикки сказал, очевидно по настоянию девушки:
– Мы уходим. Не хочешь ли подняться в дом и составить нам компанию за ленчем?
– Что ж, пожалуй. Большое спасибо. – Том помог им собрать полотенца, солнечные очки, итальянские газеты.
Том думал, они никогда не доберутся до цели. Дикки и Мардж шли впереди, медленно и неуклонно поднимаясь по бесконечным каменным лесенкам, шагая через две ступеньки. Том обессилел от солнца. Ноги дрожали даже на ровных площадках. Плечи уже порозовели, и он надел рубашку, чтобы прикрыться, но голову солнце жгло сквозь волосы, проникая прямо в мозг, вызывая дурноту и головокружение.
– Что, досталось вам? – спросила Мардж. Она ни чуточки не запыхалась. – Ничего, привыкнете, если решите остаться здесь. Посмотрели бы, что делалось в июле, в самую жару.
Том так задохнулся, что не смог ответить.
Через четверть часа он почувствовал себя лучше. Успел принять прохладный душ и сидел в удобном плетеном кресле с бокалом мартини в руке. По совету Мардж опять надел плавки, а сверху рубашку. Пока он принимал душ, стол на террасе был накрыт на три персоны, и теперь из кухни доносился голос Мардж, которая по-итальянски говорила с прислугой. Тому было интересно, живет ли Мардж здесь. Места в доме наверняка хватало. Насколько Том успел заметить, мебели было не много, в стиле обстановки мило смешивались итальянская старина и американская богема. В холле Том заметил два наброска Пикассо – подлинники.
Мардж вышла на террасу со своим бокалом мартини.
– А вот там мой дом. – Она указала рукой. – Видите? Белый, квадратный, крыша более темного красного цвета, чем у соседних.
Различить дом среди других было невозможно, но Том притворился, что видит.
– Вы давно здесь?
– Год. Я провела тут всю прошлую зиму, и что это была за зима! Целых три месяца дождь лил каждый день, за редким исключением.
– Да что вы!
Мардж потягивала мартини и с довольным видом озирала городок. Она тоже снова надела купальный костюм цвета томата, а сверху – полосатую рубашку. Мардж выглядела совсем недурно, даже фигура неплохая – на любителя полноватых. Том таких не любил.
– Насколько я понял, у Дикки есть яхта, – сказал Том.
– Ну да, “Мышка”. Это уменьшительное от “Летучей мыши”. Хотите, покажу?
Она снова указала рукой на нечто неразличимое внизу у маленького причала, видного с террасы. Отсюда все яхты казались совершенно одинаковыми, но Мардж сказала, что у Дикки яхта двухмачтовая и больше почти всех других.
Появился Дикки и налил себе коктейль из кувшина на столе. Он был в плохо отглаженных белых брюках и терракотовой рубашке под цвет его загара.
– Извини, что безо льда. У меня нет холодильника.
Том улыбнулся:
– Я привез тебе купальный халат. Твоя мать сказала, что ты просил халат. И несколько пар носков.
– Ты знаком с моей матерью?
– Незадолго до отъезда я случайно встретил твоего отца и он пригласил меня на ужин.
– Ах вот что! Ну и как ты нашел маму?
– В тот вечер она была очень оживленной, все хлопотала. Такое впечатление, что она быстро устает.
Дикки кивнул:
– На днях я получил письмо. Она пишет, что ей вроде бы получше. По крайней мере, какого-то заметного ухудшения сейчас нет. Это правда?
– По-моему, да. Мне кажется, месяц назад твой отец беспокоился больше. – После минутного колебания Том добавил: – А еще он немного обеспокоен тем, что ты не едешь домой.
– Герберт всегда найдет повод для беспокойства, – сказал Дикки.
Мардж и прислуга принесли из кухни дымящееся блюдо спагетти, большую миску салата и хлеб на тарелке. Дикки и Мардж стали обсуждать реконструкцию одного из ресторанов на берегу. Хозяин расширял террасу, чтобы посетителям было где танцевать. Мардж и Дикки входили в мельчайшие подробности, обсасывали эту тему, как обыватели маленького городка, которым интересны даже самые незначительные перемены, происходящие по соседству. В этой беседе Том участвовать не мог.
Он коротал время, разглядывая перстни на руках Дикки. Оба ему поправились: большой прямоугольный зеленый камень в золотой оправе на среднем пальце правой руки и кольцо с печаткой на мизинце левой, крупнее и более затейливо украшенное, чем кольцо мистера Гринлифа. Руки у Дикки были длинные, костистые, пожалуй, похожие на руки Тома.
– Кстати, твой отец перед моим отъездом показывал мне вашу верфь. Он сказал, что внес много новшеств с тех пор, как ты ее видел в последний раз. Верфь произвела на меня большое впечатление.
– Наверное, он еще и предлагал тебе работу. Папаша в вечном поиске многообещающих молодых людей. – Дикки поворачивал в руках вилку, накручивая на нее спагетти, а потом отправил всю массу в рот.
– Нет, не предлагал. – Беседа шла хуже некуда. Может быть, мистер Гринлиф, не скрывая, написал Дикки, что Том специально приедет поучить его жить, надоумить вернуться домой? Или Дикки просто не в духе? Он определенно изменился с тех пор, как Том виделся с ним в последний раз.
Дикки принес начищенную машину – кофеварку-эспрессо чуть ли не в метр высотой – и включил ее в розетку на террасе. Незамедлительно появились четыре чашечки кофе, одну из них Мардж отнесла на кухню прислуге.
– В какой гостинице вы остановились? – спросила Мардж Тома.
Том улыбнулся:
– Пока ни в какой. Что вы посоветуете?
– Лучшая гостиница – “Мирамаре”. А через дорогу – “У Джордже”. В городке только и есть эти две гостиницы, но у Джорджо…
– Говорят, у Джордже в кроватях водятся блохи, – перебил Дикки.
– У Джорджо дешевле, – серьезно сказала Мардж, – но сервис там…
– Отсутствует, – докончил за нее Дикки.
– Ты сегодня не с той ноги встал, верно? – сказала Мардж и бросила в Дикки крошкой сыра.
– В таком случае попытаю счастья в “Мирамаре”, – сказал Том, вставая. – Мне пора.
Его не удерживали. Дикки проводил Тома до ворот. Мардж осталась. Том размышлял, состоят ли Дикки и Мардж в любовной связи, одной из тех давних связей, faute de mieux [2], которые не всегда заметны постороннему взгляду, потому что ни он, ни она особой страстью не пылают. Нет, скорее Мардж влюблена в Дикки, а он выказывает такое же безразличие, как если бы вместо нее рядом сидела его пятидесятилетняя прислуга-итальянка.
– Я бы с удовольствием посмотрел как-нибудь твои картины, – сказал Том.
– Хорошо. Думаю, встретимся где-нибудь. – Похоже, он прибавил последние слова, вспомнив о халате и носках.
– Спасибо за ленч. Пока, Дикки.
– Пока.
Лязгнули железные ворота.
Глава 8
Том снял номер в “Мирамаре”. Когда принес вещи с почты, было четыре часа, и у него едва хватило сил вынуть и повесить на вешалку свой лучший костюм. Потом повалился на кровать. Голоса итальянских мальчишек, болтавших под окном, доносились так же отчетливо, как если бы они находились рядом с ним в комнате. От нахального гогочущего смеха, которым то и дело разражался один из них, взрывая скороговорку слов, Тома передергивало и корежило. Ему представлялось, что они обсуждают его вылазку к синьору Гринлифу и строят всякие нелестные предположения насчет того, что будет дальше.
Что он здесь делает? Без друзей, не зная языка… А вдруг заболеет? Кто будет за ним ухаживать?
Том встал, почувствовав, что его сейчас вырвет, но не слишком торопился. До туалета добраться все равно успеет. В туалете извергнул свой ленч, а также, как ему показалось, и съеденную в Неаполе рыбу. Затем снова улегся в постель и мгновенно заснул.
Когда проснулся, слабый и разбитый, его новенькие часы показывали половину шестого. Он подошел к окну и выглянул, машинально отыскивая среди белых и розовых домиков, которыми был испещрен горный склон перед его глазами, большой дом Дикки с нависшей над обрывом террасой. Он разглядел массивную красноватую балюстраду, которой была обнесена терраса. Там ли еще Мардж? Обсуждают ли они его, Тома? До него донесся смех, перекрывший не слишком сильный уличный шум, смех оживленный, звонкий и до того американский, что прозвучал, словно фраза на родном языке. На мгновение мелькнули Дикки и Мардж, они пересекли пространство между домами у дороги и завернули за угол. Том подошел к окну в другой стене, откуда надеялся разглядеть их получше. Вдоль гостиничной стены, прямо под его окном, шла узкая улочка, и Дикки с Мардж появились на ней. Он в своих белых брюках и кирпичной рубашке, она в юбке с блузкой. Значит, заходила к себе домой. А может быть, держит часть своей одежды в доме у Дикки. Они дошли до маленького деревянного причала. Дикки поговорил с каким-то итальянцем, дал ему денег, после чего итальянец, приложив палец к фуражке, отвязал яхту от причала. За их спиной, слева, оранжевое солнце погружалось в море. Том слышал, как смеется Мардж, как Дикки что-то крикнул по-итальянски кому-то на причале.