Князь Гостомысл – славянский дед Рюрика - Василий Седугин

– Ни одной нет! Нагрянули вороги внезапно, все позабрали, проклятые.

Гостомысл на некоторое время задумался, потом сказал:

– Зови, Оляпко, мужиков с топорами и пилами. Валите лес и приступайте к сооружению плотов. А мы вам поможем.

Пока вязали плоты, подошла полусотня Божедуя. Работу закончили в темноте. Наутро переправились на другую сторону Нарвы. Первым сошел на берег Сюкора. Он встал на колени и поцеловал землю, обратился к Гостомыслу:

– Добро пожаловать во владения моего отца, княжич!

Скоро выяснилось, что банды норманнов свирепствовали на побережье. По-видимому, это были те из них, которым удалось прорваться от Невы. Теперь они старались возместить свои потери за счет племени чудь.

Сюкора не обманул, обещая поддержку Гостомыслу. К нему толпами шли добровольцы, плоховооруженные, но полные желания разгромить насильников. Из разных мест шли сообщения о стычках, победах и поражениях. Сотня Гостомысла стремительно двинулась вперед, очищая побережье от морских разбойников.

К вечеру второго дня пребывания на земле чуди жители нескольких селений устроили обильный ужин. Они благодарили воинов за свое спасение. На песке были установлены большие котлы, в которых варилась уха из лососины, на кострах жарились туши баранов и кабанов. Воины вперемежку с жителями кубками черпали пиво из бочек, наливали вино из кувшинов. Скоро зазвучала музыка, раздались песни. Молодежь завела хороводы. Красочные наряды оживили берег моря.

Гостомысл и Сюкора сидели на ковре, услужливо принесенном каким-то богатым селянином. Перед ними горел костер. Солнце клонилось к горизонту, от него по ровной глади моря тянулась трепещущая розовая полоса, кругом была тишина и покой, и не верилось, что где-то могут бродить грабители и убийцы.

– Гляди, княжич, как приветствует тебя и твоих воинов мой народ! – говорил изрядно захмелевший Сюкора. – Мы славимся своим гостеприимством. По нашим обычаям, человек, не оказавший достойного внимания, не защитивший гостя, изгоняется из общины, и ему самому никто никогда не окажет помощи. Для нас вы – гости дорогие, вам – самое лучшее, что мы имеем!

– Спасибо, княжич, – благодарил Гостомысл. – У нас много общего с вами. И для нас, славян, каждый пришелец становится как бы священным. Мы встречаем его с ласкою, угощаем с радостью, провожаем с благословением и сдаем друг другу на руки. Хозяин за безопасность гостя отвечает перед народом. Кто не сумел сберечь гостя, тому соседи мстят за оскорбление, как за собственное. Разве ты, находясь в Новгороде, не почувствовал это?

У Сюкоры как-то странно блеснули глаза, он замешкался на мгновение, но потом ответил с ласковой улыбкой:

– Я премного благодарен твоему отцу за радушное гостеприимство. Мое пребывание в стольном городе славен навсегда останется в памяти. Давай выпьем еще за нашу дружбу, Гостомысл!

Солнце скрылось за краем моря, потянуло свежестью, над лесом, подступавшим к берегу, взошла полная луна. Пир продолжался, набирая силу. Гостомысл попробовал хмельное чуть ли не впервые, поэтому быстро опьянел. Он уже не слушал Сюкору, его взгляд приковывали хороводы, молодая кровь звала на гулянье. Повернул разгоряченное лицо к княжичу, проговорил восторженно:

– У вас такая же веселая молодежь, как и у нас! А девушки, а девушки какие красивые! Одна к другой, глаз не оторвешь!

– Красивее, чем Млава? – сузил глаза Сюкора.

– Млава? – удивленно проговорил Гостомысл. – А при чем тут Млава?

– Разве не вспоминаешь о ней?

– Не знаю. Может, и вспоминаю. Но сейчас мне хотелось бы побыть среди ваших девушек.

– И все-таки вам с Хвалибудием не удалось отнять у меня любимую!

Слова Сюкоры раззадорили Гостомысла, он ответил запальчиво:

– А вот и неправда! Не любит она тебя!

– Нет, любит!

– Откуда ты знаешь?

– Она сама мне сказала!

– Когда?

– При отъезде в Ладогу!

– Так и сказала: любит тебя одного?

– Так и сказала!

– А со мной она совсем иным поделилась!

– Скажи – чем?

Здравый смысл подсказывал Гостомыслу, что не следовало передавать слова Млавы, но хмель кружил голову, и он выпалил:

– Что ты пустой, напыщенный человек! И она тебя просто обманула ради своего удовольствия!

В свете костра Гостомысл заметил, как изменилось лицо Сюкоры. Он некоторое время с ненавистью смотрел на Гостомысла, потом проговорил хрипло:

– Ты выдумываешь... Скажи, что ты выдумал!

– Клянусь Перуном! – несколько напыщенно произнес Гостомысл, а затем хлопнул его по плечу и весело проговорил: – Да ладно тебе! Что было, то было! Пойдем в хоровод! Ну чего взъерошился? Мало ли чего говорят девушки, стоит на это обращать внимание? Пойдем, княжич, поддержи меня. Хочу веселиться!

И он, схватив за руку, потащил Сюкору в круг молодежи.

От большого яркого костра высоко в небо взлетали искры, смешиваясь с яркими звездами на небе... И лунная дорожка по морю, зовущая куда-то вдаль... И музыка от музыкантов, и сладкая музыка в груди... И девушки, освещенные красным пламенем, с блестящими глазами, пленительные, притягательные, зовущие... А может, среди них затерялась Млава? А почему бы и нет! Сегодня необыкновенный вечер, сегодня все может быть!.. Нет ее в этом хороводе? Пойду в другой, может, там отыщу!

Кто это рядом танцует со мной? Какая необыкновенная красавица! И так похожа на Млаву! Смотрит любящими глазами, шепчет завораживающим голосом:

– А что, княжич, нравлюсь тебе?

Конечно, нравится! Грудь его распирает от счастья, он готов весь мир обнять, и он любит всех и верит, что его обожают все окружающие, пусть и чужого рода-племени!

– Уже поздно, княжич. Не пора ли на покой? – звучит в его ушах соблазнительный шепот.

Нет, не хочет он никуда уходить. Он готов хоть до утра танцевать и веселиться!

– Уходи, красавица, не мешай мне развлечься и позабавиться!

– Что ты, что ты, княжич! Уж разбрелись все, с кем тебе хороводы водить?

Гостомысл оглянулся. И правда, гуляющие разошлись, только догорали костры, светясь в темноте красноватыми огоньками, валялись пьяные, да пробегали кое-где псы, питаясь остатками от людского пиршества.

Он потряс головой, пытаясь справиться с хмелем.

– Эка меня завертело-закружило! И даже Сюкора ушел, бросил на произвол судьбы.

– Не бросил он тебя, а велел мне заботиться. Пойдем ко мне. Я привечу, уложу и приласкаю.

– Кто ты такая и как тебя звать? – спрашивал он, опираясь на ее хрупкое плечо и шагая рядом с ней заплетающимися ногами.

– Кличут меня Ривеське, что по-нашему означает «лиса». А живу я в своем доме одна. Муж вот уж полтора года как сгинул в море. Рыбаком он был у меня, попал в бурю и не вернулся.

– Бедная ты, бедная, – искренне посочувствовал он. – Каково-то жить одной-одинешеньке?

– Трудно, княжич, очень трудно. Но что делать?

Так, разговаривая, дошли они до небольшого домика, приютившегося недалеко от леса. Она ввела его в сени, на ощупь нашла дверь, открыла ее, и они шагнули в темноту избы.

– Сюда, миленький. Здесь кроватка мягонькая. Ложись, ложись поудобнее.

– А ты куда? – шаря руками вокруг себя, спрашивал он.

– Я скоро, скоро. Полежи малость один, не беспокойся ни о чем.

Он слышал, как она, шурша подолом платья, вышла из избы. Им овладела дремотная истома, его куда-то несло и покачивало, хмельной дурман волнами накатывал на него, он то впадал в забытье, то возвращался в явь. Но куда запропастилась та женщина, которая назвалась Лисой? Неужели и она бросила, как оставила когда-то Млава? А надо ли было идти за ней? Не знает он, ничего не соображает.

Но вот кто-то появился в избе. Значит, все-таки вернулась. Вот она возле кровати. Но почему так грубы ее руки? Зачем она опутывает его веревкой, он никуда не денется, не побежит! Нет, это не она! Это кто-то другой, и, несомненно, не женщина. Это мужчины!

Княжич хочет крикнуть, позвать на помощь, но язык его не ворочается. Его начинает качать в воздухе все сильнее и сильнее. Нет, это не летит он, подобно птице, а его тащат куда-то, хотят всунуть в какую-то бездну. Он начинает задыхаться, в глазах блещут искры, огни, цветные круги, он вокруг себя слышит топот ног, шумное сопение. Его охватывает ужас, и он, собрав все силы, кричит:

– Спасите!

Тяжелый удар по голове прерывает его вопль, и он погружается во мрак.

III

Первое, что почувствовал он, когда сознание стало возвращаться к нему, было ощущение, что его качает и уносит куда-то. «Значит, я в избе той женщины, – подумал он, – и от меня не отошел хмель. Но где же она? Ведь я не видел ее с того момента, как она вышла из избы... Ах да, я уснул и проспал до утра, немного полежу, пока не появится Ривеське, хозяйка дома...» Но почему так болит голова, она будто раскалывается на части? Наверно, от чрезмерно выпитого накануне, они с Сюкорой чуть ли не соревнование устроили, осушая бокал за бокалом. Вот дураки!

Свежий ветерок коснулся лица, Гостомыслу стало легче, и он открыл глаза. Над ним простиралось высокое синее небо, по которому плыли редкие кучевые облака. «Куда это я попал?» – подумал он и хотел приподняться, но резкая боль в голове откинула его назад, и он застонал. Над ним склонилось бородатое лицо, участливый голос спросил: