Твоя маленькая ложь (СИ) - "Alena Lavr"

Чак без особых усилий разворачивает меня лицом к себе, удерживая за плечи, и я уже не сопротивляюсь. Аккуратными движениями он отрывает мои ладони от лица, пытаясь взглянуть мне в глаза и спустя пару секунд наши взгляды встречаются. За пеленой настилающих слез я вижу его сосредоточенные черты лица, два расплывчатых аквамарина обеспокоенно блуждают по моему лицу, а теплые ладони стараются ненавязчиво избавиться от наступающих слез. Его бейсболка теперь повернута козырьком назад, чтобы лучше рассмотреть мое состояние.

Я зажмуриваю глаза. В последний раз он видел меня в подобном состоянии примерно пять лет назад, когда умерла моя любимая собака; в тот момент он пытался меня успокоить всеми силами и способами и, в конце концов, ему это удалось. И я с трудом сдерживаюсь, чтобы не выпалить ему все, что творится на душе, смыкая губы в плотную линию.

— Лилибет, — шепчет Чарли, удерживая мое лицо в теплых ладонях. Его лицо — точное отображение синонимов жалости, обиды и злости. Но … почему он злится?

Он мгновенно хватает меня за руку и ведет в сторону двери. Я подаюсь вперед за юношей, на ходу пытаясь смахнуть слезы с влажных щек, которые неприятно щипает от очередного потока вечернего копенгагенского ветра. В нос ударяет мягкий вечерний запах родного города, а в ушах раздается резкий звук сигнализации, оповещающий о том, что двери автомобиля разблокированы. Чак одним ловким движением руки открывает черную дверь машины, а второй рукой подталкивает меня на переднее пассажирское сидение, и через мгновение дверь захлопывается. Спустя несколько секунд раздается рев мотора и вот мы уже едем по главной дороге города в неизвестном направлении.

В салоне авто господствует оглушающая, звенящая тишина, время от времени прерывающаяся ревом мотора и сигналами проезжающих мимо автомобилей. Мой вялый взор полностью направлен в окно справа от меня. Я замечаю, как водитель постепенно набирает скорость, объезжая практически всех участников дорожного движения на пути. Перевожу взгляд на Чарльза и понемногу осознаю, что прежде не видела его таким сосредоточенным и серьезным за рулем автомобиля. Его руки намертво сжимают руль, губы плотно сжаты с одну ровную линию, брови сердито встречаются на переносице, а взгляд сосредоточен и полон стальной решимости.

Сейчас он совершенно отличается от того маленького и озорного Чарли, с которым я познакомилась тринадцать лет назад на том судьбоносном перекрестке. Неужели это тот мальчик, который рассказывал мне страшные истории, а потом успокаивал, пытаясь развеселить самыми примитивными детскими анекдотами? Неужели это тот самый мальчик, который портил мои платья мороженым и пытался доесть его на моей одежде под мой заливистый смех, полностью испачкавши свое лицо? Это правда тот мальчик, который несколько лет подряд на Хэллоуин переодевался в своего любимого человека-паука и нелепо пытался спасти меня от остальных ведьм, призраков, пришельцев и противных тыкв?

Это правда он?

Но прямо сейчас передо мной совершенно другой — повзрослевший, возмужавший и уверенный в себе Чарльз — никак не Чарли.

Он замечает мой пристальный взор и бросает быстрый взгляд в мою сторону, продолжая хмурить брови. Автомобиль постепенно сбавляет скорость, приближаясь к белоснежному пляжу Амагер. В глаза бросаются знакомые деревья, огромные велосипедные дорожки, протяженностью в несколько километров и блики от разноцветных фонарей, окружающих практически все пространство пляжа. Чак аккуратно паркуется возле моста, объединяющего город и пляжный остров Амагер. Невооруженным глазом видно, что на пляже практически никого нет, только одинокие волны, ритмично плещущиеся из стороны в сторону, не теряющие надежду хоть на кого-нибудь натолкнуться. Пассажирская дверь осторожно открывается, и я опираюсь на крепкую руку Чарли.

Он блокирует двери автомобиля и, продолжая удерживать мою руку, ведет меня по мосту, направляясь в сторону пляжа. Спустя некоторое время, не проронив ни слова, мы оказываемся на мягком и практически белоснежном песке, продолжая наблюдать за спокойным морем. Хватка Чака ни на секунду не ослабевает и вот уже несколько минут он удерживает мою ладонь, будто боится, что, если отпустит меня — я улечу с первым порывом ветра на другой конец берега, словно невесомое перышко.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Спустя какое-то время я, наконец, отрываюсь от гипнотизирующих волн, поднимая любопытный взгляд на Чарльза. Он выше меня на целую голову, поэтому мне приходится чуть отстраниться от него, чтобы тщательно и скрупулезно рассмотреть его знакомые сосредоточенные черты лица. Замечаю, как напряженно играют желваки, как рассредоточенный взгляд прищурено блуждает по бескрайнему морю, как плотно сжимаются и разжимаются губы.

Он знал, он всегда знал, что мне нужно и как поступить в той или иной ситуации; именно поэтому мы сейчас стоим на берегу моря и любуемся закатом, каждый погруженный в свои мысли.

Он всегда все знал…

Как же я раньше этого не замечала?

Как же я не замечала всю его заботу обо мне, словно о своей маленькой и бестолковой сестрице, принимая все как должное? Неужели все эти тринадцать лет я пробыла полной эгоисткой по отношению к своему лучшему другу? Чего только стоит его помощь и содействие в лишении свободы моего, теперь уже бывшего отчима?..

А чем я ему помогала? Чем все это время я его радовала? Бестолковыми и глупыми подарками на дни рождения? Полностью осознавая весь трагический масштаб ситуации, я чуть не падаю наземь от собственного бессилья. За все годы нашей дружбы я не сделала ничего подобного всех поступков Чарльза вместе взятых.

— Прости меня, — вырывается из груди хриплый голос, с легкостью заглушенный небольшими волнами.

— Я хочу знать, что случилось, — твердо проговаривает он, не отрываясь от малинового заката, распластавшегося по всему побережью; часть его волос, которую не скрывает бейсболка, неугомонный ветер колышет из стороны в сторону. — Тебя кто-то обидел?

Я невольно вздрагиваю, неожиданно улавливая его голос спустя некоторое время после моих слов. Практически с этого вопроса начиналось наше знакомство десять лет назад, но, как и сейчас, тогда я ему не сразу рассказала причину своих слез. Закусывая нижнюю губу до невыносимой боли, я глубоко выдыхаю.

— Нет, — только и всего вырывается из моей груди, — прости, что не смогла приехать к твоим родителям, я … сейчас правда не могу.

Чак пару раз понимающе кивает, все еще не отрывая взгляд голубых глаз от малинового неба.

— Ты ведь расскажешь мне, в чем дело? — с малой толикой сомнения спрашивает он, крепче сжимая мою ладонь.

Мгновение во мне бушуют волны противоречий. А может все же стоит рассказать ему все, что накопилось глубоко внутри? А что изменится, если я все расскажу? Жалостливые взгляды в мою сторону лишь участятся с новой силой? Ну, уж нет, Элизабет, ты заключила пари между собой и поклялась никому ничего не рассказывать, пока не прояснится что-то конкретное и определенное.

— Я тебе обязательно все расскажу, — с легкой улыбкой на лице проговариваю я, продолжая смотреть в его сторону, — только чуть позже.

Чак впервые за все это время смотрит мне в глаза, по-прежнему хмуря лоб.

— Это ведь не угрожает твоей безопасности? — с сомнением спрашивает он.

Это угрожает жизни другому моему близкому человеку…

— Нет, не беспокойся, — выдыхаю я, стараясь улыбаться.

На его лице появляется едва заметная улыбка, когда он поднимает правую руку с серебряным кольцом.

— Кольцо. Помнишь? — говорит он, и я устало расплываюсь в улыбке, поднимая правую руку точно с таким же кольцом в ответ. — По крайней мере, ты больше не плачешь. Никто не стоит твоих слез.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я смущенно опускаю голову вниз.

— Извинись за меня перед своими родителями, особенно перед мамой, — виновато проговариваю я.

— Да, мама расстроится, — отвечает Чак, поджимая губы, — она так хотела увидеть тебя сегодня.

Мысленно представляю, в каком состоянии я бы сидела у него дома и меня бросает в дрожь.