Неистовая ночь - Александр Семенов

Дождь хлестал без дураков, с полной отдачей.

"А может, он упал, а тут собака шла, а он на собаку упал, а собака сдохла, а он убежал?" - волнуясь, говорила Таня.

Шина беспрерывно курил, сигареты то и дело гасли, он бросал их и жег одну за другой.

"Дай закурить", - попросил Машка.

"Пожалуйста, - мрачно сказал Шина, - как я могу отказать тебе в такой гадости".

Близняшки дружно хрюкнули, но тут же сконфуженно смолкли. Одна лишь Фанни безучастно стояла в стороне, зябко поеживаясь на ветру.

Таня нашла еще пуговицу и расспрашивала всех, не Ибрагимова ли она.

"Дай-ка сюда", - сказал Машка.

Пуговица оказалась - добротный армейский пельмень со звездой.

"Не его", - вздохнул Машка.

Что было делать? Подобрали панамку, потоптались еще немного, да и пошли домой.

"А ты в "скорую" не звонила? А в милицию? А в морг?" - спрашивал Малина у Тани. Казалось, у него тоже в голове что-то замкнуло.

"Да нет же, нет, - отвечала Таня. - Никуда я не звонила. Я только проснулась, в комнату захожу, вижу - он из окна выпадает... Я глянула вниз темно. Выбежала на улицу, а тут и вы..."

Дела.

"Фанни, - говорил Машка, - Фанни, Фанни, милая Фанни..."

Они сидели вдвоем на кухне. Таня опять залегла спать. Малина еще долго сидел на телефоне, звонил во все места в поисках Ибрагима - глухо. И теперь, вроде, он тоже прилег, очевидно, решив, что ежели Ибрагим жив, то жив, а ежели нет - то и нет.

"Фанни, - говорил Машка, - милая Фанни, ты знаешь, неделю назад у меня умер друг..."

"У-у..." - Фанни сделала скорбное лицо, покивала головой.

"И ты знаешь, я ведь даже не пошел на похороны. Только однажды, давным-давно, я хоронил свою бабушку, а после этого - ни разу, ни разу в жизни я не был на похоронах, ненавидел я все это: цветы, там, музыка дикость какая-то... Ну, помер человек, ну и Бог в помощь... Я лично вообще не хочу, чтоб меня хоронили - такая вот у меня причуда. Лучше просто исчезнуть, словно тебя и не было... Пускай жрут меня старшие братья наши твари всякие. Человек - часть природы, так и пусть будет ею честно, до конца...

И знаешь еще, милая Фанни, я ведь ни во что, признаться, не верю. Ни в дружбу, ни в любовь... Нет, я думаю, настоящая дружба может... все-таки, может, она и возможна на свете, но знаешь, только между мужчиной и женщиной! Не любовь, нет, любовь - это ужасно, это как болезнь... Двое мужчин - если, конечно, они нормальные люди - никогда не могут быть так близки, как мужчина и женщина... И я всегда, то есть очень давно, хотел встретить такую женщину, как жена Дэвида Боуи бывшая, Анджела. Они оба были абсолютно свободные люди, но в то же время она говорила: "Я могу быть с каким-нибудь парнем, но если в это время позвонит из Америки Дэвид и скажет, что я ему нужна, то я тут же бросаю все и еду к нему, а этот парень меня еще и до аэропорта подбросит..." Вот это и есть настоящая дружба..."

Машка вдруг, непонятно почему, расхохотался. Улыбнулась и Фанни.

"Но слушай, Фанни... - И снова он стал серьезен. И дума покрыла лицо его морщинками, доселе незаметными. - Фанни, что б ты ответила, если бы я сказал тебе: милая Фанни, выходи, пожалуйста, за меня замуж?.."

Он замолчал. Молчала и Фанни.

"Мишель, - сказала она наконец, - Мишель..."

"Меня зовут Саша", - печально заметил Машка.

"Мишель... - задумчиво повторила Фанни, словно не расслышав. Прекрасный мой Мишель, как ты прямо резко..."

"Мишель... Ты прекрасный человек, Мишель..." - проговорила она и опять замолчала.

"Господи! - внезапно сказала она со слезами на глазах. - Что бы сейчас разбить?!"

Взяла со стола бутылку с французской надписью CAMUS ("Самус" - как называл этот коньяк Машка), повертела в руке, поставила было обратно, но вдруг, решившись, взяла снова, примерилась и тихонько кинула в угол. Бутылка с урчанием прокатилась по паркету, поерзала и затихла, клокнув, словно заглотав хавки.

"Ладно", - крякнул Машка и достал из холодильника еще одну бутылку коньяка - на сей раз простого армянского.

..........................................................................................................................................................................................................

"Слушай, Санька, - говорил Машка, следуя за Малиной на кухню. - Вот знаешь, мысль какая интересная..."

"Погоди Машка, - перебил его Малина. - Нам нужно серьезно поговорить".

"Нет, это ты погоди, - отмахнулся Машка. - И не перебивай, пожалуйста, что за вредная манера... Понимаешь, такая идея у меня появилась... Правда, я еще путаюсь и не до конца еще домыслил..."

"Домыслишь".

"Саня, что за тон? - изумился Машка. - Может, тебе неприятно, что я у тебя обитаю? Так я уйду, знакомых у меня много..."

"Извини. Тут такое дело..."

"Понимаю. Ибрагим пропал. Но что ж тут поделаешь?"

"Дитя! - раздраженно сказал Малина. - Чем дольше я с тобой вожусь, тем больше убеждаюсь, что ты и в самом деле просто анфан террибль. Говорили они, что не стоит с тобой разговаривать..."

"Кто "они"?"

"Не торопись. Дело и в самом деле настолько серьезное, что нельзя не предупредить тебя..."

Все это время Малина нервно расхаживал по кухне, хватал себя пальцами за нос (была у него такая привычка), то садился на стул, то вскакивал, заглядывал в мрачное окно... Подобрал с полу бутылку "Камю", удивленно принюхался к разлитому коньяку, скверно матюгнулся.

"Это кто коньяк разлил? Фанни?"

Машка промолчал.

"Стерва, халява..."

"Полегче, - сказал Машка. - Полегче выражайся. Я тебе еще не говорил я ей сейчас предложение сделал".

Несколько мгновений Малина смотрел на Машку с полуоткрытым ртом, затем неприятно заржал.

"Ну, и как она?"

"Никак. Во всяком случае, не отказала", - самодовольно улыбнулся Машка.

"Да, это сильная новость, - ехидно покивал головой Малина. И снова заржал. - Представляю семейку: Машка и Фанни! Ха-ха! Веселый вы народ, ей-богу насмешили..."

"А что?"

"Идиот. Что ты про нее знаешь?"

"Ну..." - смутился Машка.

"Душе настало пробужденье... Идиот".

"Слушай, не оскорбляй меня, пожалуйста".

"Да что еще сказать про тебя, если ты водишься, не зная с кем, треплешь языком где попало и чего не следует..."

"Слушай, Саня, ты сейчас схлопочешь".

"Что?! - крикнул Малина, подходя к нему вплотную. - Да я тебя щас!.."

Они стояли друг против друга, меряясь взглядами. Малина аж трясся от злобы.

"Ну, ударь, - спокойно сказал Машка. - Ударь, если это доставит тебе удовольствие. Я с тобой драться не собираюсь".

Малина сразу обмяк, подошел к столу, налил себе в рюмку, выпил.

"И за что я люблю тебя, дурака, - устало проговорил он. - Ты даже не представляешь, как ты меня подвел, каких людей ты под удар подставил..."

"Ну, объясни, в чем дело, может пойму, хоть я и идиот..." - Машка тоже подсел к столу.

"Извини, я перенервничал. Но ты тоже хорош..."

"А что?"

"Сейчас. Все сейчас объясню, ждать больше некогда..."

Малина замолчал. Выпил еще. Повертел в руке рюмку. Снова налил и выпил. И опять тяжело задумался, с треском разминая в пальцах сигарету.

В тишине было слышно, как за окном бушевало небо. В стеклах дробился дождь.

"Санек, - нежно сказал Машка, - Санек, ты помнишь такие старые добрые времена в 18-й аудитории?"

"Я думал, в 18-м году", - усмехнулся Малина.

"Ты знаешь, я недавно песенку такую сочинил о тех временах: "Ах, это было так давно, когда все стриглись под битлов, и крошка Кло шептала мне, хлебнув вина: "Какие были времена!"..." - Машка вполголоса запел.

"А ты даже не пошел на Сережкины похороны. А я вот - ходил. И Ибрагим пришел, хотя они с Сережкой в последнее время не разговаривали. И даже Таня пошла, хотя она его почти не знала..."

"Я же тебе объяснял, почему не пошел. Я не хочу видеть его мертвым, я хочу помнить его живым. Он навсегда останется в моей памяти только живым".

"Слова это все, слова... Я видел его мертвым, и гроб нес, и поцеловал его на прощанье, и ничего с моей памятью от этого не случилось". - Малина, присев у кухонного пенала, нагружал хозяйственную сумку всякой снедью: консервами, галетами какими-то, достал буханку хлеба...

"Мы разные люди".

"Разные", - согласился Малина.

С грохотом распахнулось окно. Шторы размазало по стенам. Дождь брызнул в комнату так, словно облако лопнуло.

С минуту Машка и Малина боролись с порывами ветра, водружая раму на место, выпутывались потом из рухнувших штор, пока не уселись снова за стол, смеясь и утирая мокрые лица.

"Ну, что, - сказал, отдуваясь, Машка, - что ты мне все хотел такое страшное сообщить, да не решался? Не бойсь, говори, переживу как-нибудь".

"Погоди", - ответил Малина, все еще смеясь. Стащил через голову влажную футболку и ушел в комнату.

Вернулся он не скоро. А когда вернулся, на нем уже были: выгоревшая на солнце брезентовая куртка - память о студенческих стройотрядах, латаные-перелатаные джинсы и гитара, висевшая на плече стволом вниз. В руке он держал небольшой дорожный кейс.

"Дело в том, что... - Он взглянул на часы. - Через час мы должны быть в условленном месте на окраине города, где нас будут ждать мои друзья. А еще через некоторое время мы уже будем ехать в одну солнечную республику, где нас, правда, не ждут, но примут хорошо... Сегодняшнее торжество было организовано мной для Тани - мы теперь с ней не скоро увидимся... Итак, ты едешь? Я жду".