Почти моё золото - Лариса Светличная

— Кисонька, посмотри, какой вкусный корм! — уговаривала я. — Он гораздо вкуснее, чем кактус. Ну, чего тебе надо?!

Кошка резко дернула хвостом: «Молоко»!

— А еще что?

«Мясо!» — уставилась на меня Милка.

— Молчала бы насчет мяса! Я знаю, что ты сегодня украла колбасу. Когда ты прекратишь залезать в соседские окна?

«Тогда, когда ты начнешь меня вкусно кормить! Йогуртом!».

— Многие бродячие голодные кошки тебе бы сейчас позавидовали, — продолжала я убеждать привередливую кошку. Счастье, что люди меня не слышат. Скажут, рехнулась стара дева, с кошкой беседует. Больше все равно не с кем.

Милка наконец соизволила подойти к миске. Еще раз недоверчиво ее обнюхав, она укоризненно посмотрела на меня. Я развела руками. Поняв, что другой еды ей сегодня не дадут, кошка стала без аппетита грызть кусочки хрустящего корма. Голод не тетка.

— Если хочешь знать, то по твоей вине я сегодня осталась без ужина. Раз ты стащила соседскую колбасу, то придется отдать соседям мои пирожные.

«Так тебе и надо!» — было написано на Милкиной морде. Своей вины она не признавала. Она считала, что никогда и ни в чем не виновата. Виновата могу быть только я, ее хозяйка, и кактус, а кошка права всегда и во всем.

Я взяла коробку с пирожными и пошла к соседке. Мы жили на одной лестничной площадке.

— Это вам, — я протянула коробку в открывшуюся дверь.

— Не надо! — непреклонно сказала Ольга Тимофеевна. — Лучше свою кошку к порядку приучи!

— Возьмите, Ольга Тимофеевна! Помяните покойного Леонида Борисовича.

— Это твой знакомый, что ли? Ну, проходи. Помянуть — это святое. Упокой, Господь его душу.

Я зашла в соседскую кухню и уселась у стола. Сегодня на ужин у меня соседский чай с моими пирожными.

Пока Ольга Тимофеевна ставила на стол чайник, на кухню проник ее дедушка. Дедушке недавно стукнуло девяносто восемь лет, и он впал в маразм. Хотя моя мама и ее сестра Вера, знавшие его всю жизнь, утверждают, что в маразм он впал еще сорок лет назад. Так это, или нет, я не знаю, но те шесть лет, что я живу здесь, дедушка не дает покоя всему подъезду. Милому дедуле все время кажется, что его не кормят. В этом они с моей кошкой Милкой удивительно схожи — та тоже вечно голодная. Несмотря на явное сходство в характерах и поведении, они друг друга не выносят. Милка, едва увидев дедушку, начинает шипеть, а дедушка при виде кошки кидает в нее разные вещи, чаще всего — серебряные ложки. Ни разу не попал.

Тяжелее всех приходится Ольге Тимофеевне. Весь дом знает ее как радушную хозяйку, которая старается за обедом в каждого члена своей семьи, или гостя впихнуть не менее трех тарелок разной еды. Поэтому причитания дедушки о том, что он голодный, никто в доме всерьез не воспринимает. Дед всеядный — однажды он забрел ко мне и сгрыз кошачий корм из Милкиной миски. Я застигла деда за поеданием корма и отобрала то, что он не доел. Потрясенная зрелищем кошка взирала на деда со шкафа и шипела, вытянув хвост.

Особое удовольствие дед получал, клянча еду в магазине, куда ему изредка удавалось сбежать. Одного его гулять не отпускали, боясь, что он потеряется, это бывало много раз. Дедуля и тут нашел выход: он влезал на подоконник, открывал форточку, из которой высовывал голову и громко и жалобно стонал: «Люди добрые, бросьте хлебушка! Две недели во рту ничего не было!». Это концерт он обычно исполнял после того, как съедал за обедом кастрюлю каши и сковородку котлет.

Соседи, зная дедовы слабости, не обращали на него внимания. Самое интересное начиналось, когда мимо дома проходили незнакомые люди. Заслышав горестные вопли деда, они бежали звонить по инстанциям. После этого Ольге Тимофеевне приходилось объясняться с регулярно приезжавшими скорой помощью, службой спасения и разными комиссиями. Все они обвиняли соседку в жестоком обращении с престарелым родственником, тем более что дед, вопреки хорошему аппетиту, выглядел как изможденный узник Освенцима.

Сердобольные соседи, уставшие сочувствовать Ольге Тимофеевне, предлагали ей сдать деда в дом престарелых, но она категорически против. По ее мнению, выгнать старого деда — тяжкий грех, за который вся ее семья будет гореть в аду. Так что дедуля уже несколько десятилетий устраивает ад всей семье еще при жизни и является местной достопримечательностью.

Дед тихо зашел в кухню, схватил упаковку соды, и мгновенно высыпал ее в закипевший чайник, который соседка поставила на плиту. Мелкие пакости дед любил, и делал очень быстро и неожиданно. Сода в кипятке зашипела и запузырилась. Ольга Тимофеевна безропотно сняла чайник с плиты и вылила воду, а дедуля подковылял к холодильнику и принялся в него скрестись.

— Кушать не дают, ироды! Холодильник от меня закрыли на секретный замок, — причитал дед, скребя ногтями по дверце.

Никто новый холодильник от деда не закрывал и замки в конструкции не предусмотрены. Вся беда заключалась в том, что у нового импортного холодильника не было сбоку такой же ручки, как у советского холодильника «ЗИЛ», и с этим дед уже три года никак не мог смириться. Именно три года назад на соседской кухне появился новенький сияющий холодильник, сменивший старый «ЗИЛ», который много лет служил хозяевам верой и правдой и сломался на боевом посту. Поскольку ремонту и восстановлению он уже не подлежал, то был увезен соседями в мой университет, где работала лаборанткой их старшая дочь. «ЗИЛ» продолжает нести трудовую вахту в качестве шкафа в учебной части. На него повесили объявление: «Внимание, старосты групп! Журналы учета посещаемости лежат в холодильнике! Это не шутка!».

С новым холодильником дед не сдружился. Несмотря на ежедневные многолетние объяснения, он пытался найти сбоку ручку, которой там не было. При этом он усердно скреб дверцу ногтями.

— Дедушка, ну сколько раз вам объяснять! Холодильник открыть очень просто, вот так! — устало произнесла соседка и без проблем открыла холодильник. — Вы скоро его испортите, а на ремонт денег нет.

Новый холодильник действительно выглядел неважно: его блестящий бок за три года был сильно исцарапан настойчивым дедом.

— Что вам надо в холодильнике? — продолжала несчастная женщина. — Я десять минут назад вас ужином кормила: супом, кашей, молоком и печеньем. Неужели не помните?

Дед не помнил. Не найдя в холодильнике ничего, достойного внимания, дед повернулся к столу и сразу заметил коробку с пирожными.

— Кушать хочется, живот подводит! Дайте, что на столе лежит!

— Дам ему одно пирожное, пусть помянет, — сказала соседка.

Радостный дед, схватив пирожное, утопал из кухни.

Соседка налила вновь закипевший чай в чашки и включила телевизор. Телевизора у меня не было, поэтому я с интересом поглядывала на экран, слушая заодно жалобы соседки на деда.

На экране шла передача, из тех, которые в народе называют «говорящие головы». Ведущий задает вопросы какому-нибудь известному в районе человеку, а тот на все лады с упоением себя, любимого, расхваливает. На этот раз о себе рассказывал заведующий архивом Сыченюк, легок на помине. Он заливался соловьем, призывая повысить расходы на нужды архивов.

«Как же так? Всего несколько месяцев назад вы говорили совсем о другом!» — вопрошал в телевизоре ведущий. «Не может быть!» — ответствовал заведующий. «Ну, послушайте!» — предложил журналист.

На экране появились другие кадры: Сыченюк стоит на ступенях какого-то правительственного здания и убежденно твердит о том, как замечательно финансируются архивы. В то время он дружил с районным начальством и постоянно его хвалил, а потом поругался и стал критиковать. Но мое внимание привлек не он, а человек, стоявший неподалеку, и глядевший вокруг так, как умеют одни только телохранители. С каких это пор заведующие архивами стали обзаводиться телохранителями? И эти часы с блестящим браслетом я где-то видела, у меня хорошая память. Квартира Кросова, залитый кровью пол и откинутая в сторону рука. Это он, тот человек, который стоит за спиной Сыченюка.

Неужели Сыченюк имеет какое-то отношение к убийству Кросова? Даже если и имеет, то он в этом никогда не сознается. Так и скажет: «Знать ничего не знаю! При чем здесь я? Мало ли кто попал в кадр на съемках программы?». И он будет прав, а я в очередной раз выставлю себя наивной и ничего не понимающей. Я загрустила. Не получается из меня сообразительный сыщик.

В кухню снова влез дедуля и опять стал скрестись в холодильник. Пирожное он уже съел и сразу об этом забыл.

— Кушать хочу, сил нет!

— Ну, хватит! — не выдержала соседка. — Тебя уже кормили!

— Дайте пирожное! Сами едите, а мне не даете! — выл дедуля.

— Ты уже помянул, а эти пирожные я оставлю Ивану и детям. Они скоро придут.

Дед ничего не хотел понимать, огорчился, счел себя обделенным, и опять запричитал:

— Весь день я голодом, уморить хотите!