Я тебя никогда - Елена Безрукова

Судя по тишине в доме, Матвей так и не вернулся домой этой ночью…

8

Весь следующий день Роман и Тамара искали сына, но тот как в воду канул.

Все очень нервничали, Роман Петрович ругался с женой, а меня снедало чувство вины.

Неужели он из-за меня решил домой не возвращаться?

Неужели я настолько ему неприятна, что он даже из дома готов уйти поэтому?

А как же слёзы его матери? Они что — перестали его волновать?

А на то, что отец сам не сво й, бросил работу на сегодня, чтобы посвятить себя поискам пропавшего сына — тоже всё равно?

Какой же мерзкий и неблагодарный мальчишка!

Я бы никогда так не поступила с родными.

У него они хотя бы есть, а Матвей вот так с ними…

Он жесток даже к собственным родителям! А что же тогда он будет вытворять со мной? Страшно даже подумать…

Лучше в самом деле научиться сливаться со стеной, превращаться в мышку и сидеть ниже травы и ниже воды, иначе мне несдобровать — он обязательно раз за разом будет перекидывать свой гнев на меня.

Но только как это сделать, если мы стали с ним поневоле сводными братом и сестрой, вынуждены жить целый год в одном доме, да ещё и ходить в один класс?

Это страшнее всего. От одной мысли о том, что я пойду в его класс, руки холодели.

Не потому даже, что там я никого не знаю, и это совершенно новое для меня место, а потому что это и совсем другие люди, к которым я не привыкла, с которыми не умею общаться. Золотые дети богатых родителей: политиков, бизнесменов, звёзд…

Мне там не найдётся места. Вряд ли когда-то они примут меня и посчитают своей — по мне видно, что я другая, и училась всю свою жизнь в самой обыкновенной муниципальной школе. Дорогих украшений и косметики у меня нет и не было, я на фоне дочек состоятельных пап буду выглядеть точно белой вороной.

И для Матвея этот класс — привычный и родной, там он будет себя чувствовать как у себя дома и будет на коне. А за меня никто не заступится…

Это-то и пугало больше всего.

Что я могу одна против толпы избалованных мажоров, которые наверняка настолько привыкли быть эгоистами, что уже даже позабыли как быть просто людьми?

Ничего. Только сесть и поплакать в ответ на их оскорбления.

Ох, как же мне было страшно думать об этом первом сентября, которое, между прочим было вовсе не за горами!

Но что же поделать я могла?

Изменить ничего уже невозможно.

Мне придётся пойти в этот класс элитной школы для мажоров и выдержать этот год.

И молиться о маме, чтобы она помогла мне всё это перенести…

Несмотря на суматоху, связанную с побегом из дома Матвея, Тамара всё же сняла с меня мерки и заказала мне пошив формы по просьбе Романа Петровича. Если мы будем откладывать этот вопрос, то мне в школу идти будет просто не в чем, а там с ношением формы всё очень строго.

Тамара ходила весь день грустная и опять роняла посуду, снова что-то, кажется, разбила. Но я не вмешивалась. Сидела безвылазно в своей спальне кроме тех моментов, когда меня звали снять мерки или поесть…

Уже ближе к ночи в доме послышался шум — послышался шорох шин, хлопок дверями и голоса Романа Петровича, Тамары и…Матвея.

Я тихонько пробралась по коридору второго этажа и стала прислушиваться с лестницы.

— Встречай своего сына, Тамара! Он только что из обезьянника!

— Откуда?!

— А это тюрьма, куда всех сажают до определения меры пресечения. Да, Матвей? Если бы ему не понадобилось, чтобы папа его оттуда вызволил, он бы даже не позвонил!

— А за что он там оказался? — спросила расстроенная мать.

— А вот у него и узнай. Давай, рассказывай, сын. Что вы делали вчера вечером с друзьями и за что тебя забрала полиция?

9

— Пап, ну хватит уже, — недовольно отозвался парень. — Я всё понял. Больше не повторится. Порешали же вроде с тобой всё в машине?

— Порешали… А мы с матерью твоей что пережили ты спросить не хочешь?!

— Па-а… Я устал. В душ хочу, и жрать…

— Нет, ну вы поглядите на него! — продолжл кипятится Роман Петрович. — Я тебя не отпускал ещё. Ты чего к старшим спиной поворачиваешься, когда с тобой разговаривают?

— А ты меня воспитывать взялся, да? — Матвей остановился у лестницы и резко обернулся на отца. У парня был такой взгляд — жёсткий, холодный, уничтожающий — что даже его родной отец вынужден был сбавить тон и сделать шаг назад. — Поздно немного. Надо было этим заниматься тогда, когда я был маленьким ребёнком, был восприимчив к твоим воспитательным урокам и нуждался в отце, который вместо того, чтобы семьёй заниматься проводил дни в офисе.

— Я работал и зарабатывал для этой самой семьи деньги! — отчеканил Роман Петрович. — Чтобы у тебя и у мамы было всё вот это.

Он обвел руками вокруг себя.

— Круто, — сказал его сын. — У нас всё есть. Всё, кроме тебя, папа. Так теперь пожинай плоды — воспитывать меня уже поздно. Как и делать аборт на восемнадцатом году плода. Извини, мам… Я к себе. А тебе, отец, я слово дал, что больше в такие дела не ввяжусь. Хватит на меня уже наседать…

Матвей поднялся по лестнице так быстро, что я не успела убежать обратно в свою комнату.

Огромный парень, больше похожий на медведя, конечно, заметил