Портрет В. К. (маленькие истории любви) (сборник) - Елена Лактионова

Елена Лактионова

Маленькие истории любви

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Портрет В.К.

Первой его увидела Наталья Никитична, Верочкина мама. Она всегда обо всем узнавала первой.

– Верочка, – сказала она, кормя обедом дочь, удивленно и даже, как показалось Верочке, в некотором замешательстве. – Представь себе, я сегодня видела твоего Ромочку!

– Где?! – Верочка застыла с куском во рту.

– В нашем универсаме. Он покупал продукты. – И, насладясь произведенным эффектом, продолжала: – Но самое удивительное то, что он теперь будет жить почти рядом с нами. Через сквер, в четырнадцатом доме. Он купил здесь квартиру! Мало того: он женат, и стал, кажется, преуспевающим художником! По тому, как он одет, что он брал в универсаме, а главное, сам факт: купил квартиру! – можно догадываться, что его дела идут весьма неплохо. Говорит, повезло, попал в волну. Верочка, ты понимаешь что-нибудь в этих «волнах»? Ну кто бы мог подумать?

Семь лет назад подумать не мог никто. Верил, пожалуй, только сам Рома.

Наталья Никитична откровенно говорила Верочке, что этот ее «роман с Романом» пора кончать, что этот неудачник ей не пара, что ей нужно всерьез устраивать свою личную жизнь, искать мужа с прочным положением, который может обеспечить семью, и т. д., и т. п., что обычно говорят матери, искренне желая счастья своим дочерям. Наталья Никитична стала искать сама и нашла Геннадия. Гена был спортсмен. Чемпионаты, загранпоездки, валютные призы. Рома блек по сравнению с ним – во всех отношениях.

У Гены были связи, квартира, родители. У Ромы не было ничего. Работал где-то ночным сторожем, жил в грязной коммуналке. В его комнатушке творилось Бог знает что: рамы, холсты, вечный запах красок, растворителей. Как он там жил? Вере и самой стало видеться в нем что-то непросветное, неудавшееся. На выставки его не брали, картины не покупали. Ее Ромочка был никому не нужен. Постепенно Вере стало казаться, что и ей – тоже…

– Его картины выставляются в галереях Германии и Франции! Верочка, ты можешь себе это представить? – в очередной раз выдавала Наталья Никитична.

Верочке казалось, Наталья Никитична сама с трудом представляет, что картины того самого Ромочки, которого она порой из жалости кормила обедами, всегда такими сытными и обильными в их доме, продаются теперь за валюту иностранцам.

По тому, какую подробную информацию приносила всякий раз Наталья Никитична после случайных встреч с отнюдь не болтливым Романом, ясно было, что она вцепилась в него крепко. Тем более эти встречи происходили довольно часто: хозяйство вела исключительно Наталья Никитична, а ввиду беременности жены Рома сам закупал продукты.

С каждым разом Наталья Никитична сообщала Верочке за обедом все новые подробности, не понимая, что лишь травит душу. Возможно, и себе тоже. Пожалуй, оттого и сообщала с такими подробностями.

– Говорит, в Швеции на коммерческой выставке у него купили картину. А теперь он едет в Марсель на какую-то дружественную встречу. – И снова, в который уже раз, недоумевала: – Кто бы мог подумать?

Верочка, вечно спешащая, пролетавшая лишь из дома до автобуса и обратно, видела его только раз, с женой. Он крепко прижимал к себе ее локоть. И по всему видно было, что между ними близкие прочные отношения. Рома бросил на Верочку быстрый пронзительный взгляд, и лишь нервно как-то дернулись щека и уголок рта. Вера попыталась улыбнуться, но улыбка получилась жалкой.

А его избранница ничего, красивая. Скорее даже – «интересная», как говорят о таких. Но может быть, ей было легче, чем Вере? Может быть, она появилась в его жизни, когда он уже выставлялся в Германии и Франции? Впрочем, какое это сейчас имеет значение?

…Когда-то он вот так же прижимал к себе ее, Верочкин локоть. Что ж может быть, всё правильно. В сущности, она предала его. Бросила, когда ему было тяжело. Чувствовала, что ему тяжело, но не захотела делить с ним его трудную судьбу. Ей хотелось блистать. Хотелось всего и сразу. У нее своя работа в театре, она уже состоявшаяся актриса, а у него еще ничего не известно, получится ли. А тут еще мама подсунула этого Гену. Гена куда больше подходил на роль удачливого мужа. Она ошиблась. И наказана. И одна…

Пожалуй, где-то там, на самом верху, свой верный учет всё же ведется.

Как-то зимой, на утренней репетиции, к ней в артистическую вошла радостно-возбужденная актерская чета Ивиных.

– Верочка! – обратились они к ней, – а мы видели вчера ваш портрет… Признавайтесь…

Оказалось, они были вчера на выставке в Манеже и видели ее, Верочкин, портрет. Безо всякого сомнения это ее портрет. Хотя он почему-то странно подписан только инициалами: «Портрет В. К.» Но они узнали ее сразу. «Это же наша Верочка Колобова!» – как оказалось, воскликнула супруга Ивина. И ее любимая поза. Так больше никто не сидит, только Верочка. И даже ее некогда любимое синее платьишко. Правда, это было давно, но они еще помнят Верочку в ее любимом синем платье, – о, оно так к ней шло, она была в нем необыкновенно очаровательна… Нет, Верочка, признавайтесь, почему вы от нас скрывали существование такого необыкновенного, такого удачного портрета? Там, Верочка, вся ваша сущность… Как вас понял художник… Кто же он, Верочка? Отчего вы молчите? И отчего во всем этом такая таинственность?..

Сразу после репетиции – не было вечернего спектакля – наскоро перекусив в буфете, Верочка отправилась в Манеж. Пометавшись по первому этажу, взбежала на второй и – тут же, со ступенек, увидела – вот он!

Портрет был поколенный, изображающий сидящую Верочку действительно в ее любимой позе: нога на ногу; руки, скрещенные на коленях, ладонями вверх – будто опрокинутая птица; голова немного откинута назад и слегка набок; рот мило полуоткрыт… «Портрет В. К.» Да, это его, Ромочкина работа.

Когда он писал этот портрет?! Она не позировала ему для портрета! Неужели уже после, по памяти?! Так неужто…

…Уже проходя по мосту через Неву, Вера подумала: зачем же она идет пешком, такой ветер… Надо бы сесть на автобус…

От универсама она прошла не прямо к дому, как обычно, а свернула в сквер, почти пустой в это время. Только малыш беспризорно катался с горы на санках. Отсюда хорошо видны его окна. Освещены.

«Может – пьют вино, может – так сидят»?..

Это она, только она во всем виновата. В том, что у них ничего не получилось. Не состоялось. А могло бы. И оттого, что могло бы, что было так близко – но лишь коснулось, обдало дыханием возможного счастья – и исчезло безвозвратно, – хотелось горько заплакать.

…«Или просто – рук не разнимут двое»?

С Геной тоже ничего не вышло. О Роме Вера старалась не думать. Точнее, просто: не думалось. С глаз долой – из сердца вон. Ее спрашивали о нем, она отвечала: «Я с ним порвала». Да, именно так: оборвала всё, что связывало. Теперь понимает, что поступила просто жестоко: он страдал. Она почувствовала это, стоя у своего портрета.

Не ссорились, внешне все оставалось хорошо. Он сам понял, что «не ко двору», и отошел. Это проклятое его внутреннее благородство, неуверенность в себе! Мог бы и побороться за нее, за Верочку. Почему так сразу уступил ее этому самовлюбленному Геннадию? Вера догадывалась, что тогда с ним происходило: еще больше ушел в себя, еще яростнее мазал свои холсты.

Теперь всё, что прежде, случалось, раздражало в нем, стало казаться трогательным и бесконечно милым. Она – актриса – какое-никакое, но было имя. Зарубежные поездки, гастроли. А он всю свою нищенскую зарплату тратил на краски. В своих единственных потертых джинсах, видавшем виды свитерке. Потом, правда, приобрел сносный костюм, – Вера подозревала: исключительно ради того, чтобы ходить на ее спектакли. Порой его неловко было представлять знакомым. Ее круг: актеры, певцы, балетные – в основном, люди театра. Ей было совестно говорить, где он работает; представляла: «художник». А ведь не верила, считала мазней. Не видела ничего особенного в его картинах. Не понимала, думала: как все, как сотни ему подобных, не больше. Не стоило из-за этого бросать престижный институт и подаваться в сторожа. А оно вон как всё обернулось. Стекляшка оказалась алмазом. Не распознала.

И разве дело только в этом? Им было по-настоящему хорошо вместе. Ни с кем ей больше не было так хорошо вдвоем, как с ним. Какое это, оказывается, счастье: просто быть вместе. Она это тоже поняла слишком поздно.

Конец ознакомительного фрагмента.