Разговоры о наследии - Любовь Владимировна Люфт

Любовь Люфт

Разговоры о наследии

Солнце клонилось к закату. Усыпанные снегом просторы блестели бликами закатных лучей, отражая загорающееся рыжим, алым и жёлтым небо. Оно обманчиво пылало, не принося тепла.

По заснеженной и не протоптанной дороге шли двое – отец и дочь. Родитель определённо казался больше из-за надетой пухлой куртки и шапки-ушанки с не завязанными нитками наушников, а вот ребёнок почти сливался с блестящим снегом: под тонким слоем оставшегося на вещах снега едва угадывались форменная зимняя куртка с цветной нашивкой кадетского корпуса, буро-зелёный рюкзачок, да и сама шапка-ушанка, чьи наушники за концы были привязаны под подбородком. Девчонка с именем Маша старалась шагать точно по оставленным родителем следам, однако порой оступалась, проваливалась, но тут же, сопя и фырча, поднималась и, перехватывая рюкзак, брела следом.

Впереди уже виднелись потемнения низких домиков, в чьих окнах загорался тёплый свет. Слышались лай собак и предвечерние крики домашней скотины. Отец и дочь вскоре преодолели непротоптанную дорогу – её засыпало за половину дня снегом, стихшим только как полчаса. Однако и дальше путь едва ли был легче или всё же был?

Маша приметила оставленные на проезжей битой дороге следы протекторов грузной машины. Они были достаточными для того, чтобы двое могли воспользоваться ими и пойти друг за другом. Отец также приметил их, и оба, осмотрев пустовавшую улицу деревни, продолжили дальнейший путь по одному из оставленных следов.

Стало легче, и Маша даже смогла оправить шапку, сползшую на глаза. Затем она чесанула холодный нос и тут же сморщилась – застывшие крупицы снега царапались.

Они шли по дороге всё дальше и дальше. Маша с тоской осматривала низенькие домики, чувствуя, как в груди также отдавало холодом, но ребёнок спешно списала это на холодную погоду – вон как лютый завывал над полями, тревожа высокие деревья лесополосы. В её воображении он предстал высоким синим чудом-юдом с длинной бородой в землю, в которой застряли шишки. Лютый раздувал грудь каждый раз, когда набирал побольше воздуха, чтобы снова завыть и засвистеть.

До дома оставалось ещё немного, когда отец вдруг спросил:

– И зачем ты Петрову в нос дала?

Маша позабыла о покосившихся домах, лютом ветре и посмотрела на отца. Скрывать то, что она не услышала вопроса было неразумно, как моментально рассудила девчонка, – отец спросил достаточно громко, чтобы можно было расслышать и через наушники ушанки.

Собрав в кулак всю кадетскую храбрость и воинскую малую честь, Маша выпрямилась, шмыгнула носом громче и, ослабляя нитку наушников, бойко выпалила:

– А чего он говорит, что женщинам в кадетке не место!

Отец хмыкнул. Дочь восприняла это как однозначный призыв продолжать разговор, оттого продолжила:

– Если и вправду было не место, то были бы у нас кадетские корпуса и училища, хм?

– И то верно, – согласился родитель, и запал ребёнка слегка спал, но не гордость от одобренных слов. – Но можно же не кулаками. А разговором.

Маша нахмурилась, оттянула уголок губ и вскинула брови, полные инея.

– Так это не показательно, – пробубнила она.

– А кулак – показательно? – уточнил отец.

– Да! – настаивала дочь.

«Ну это же очевидно!» – это Маша не рискнула произнести вслух, зато поспешила пояснить свою позицию:

– И доходчиво, и наглядно на следующие пару недель в виде синяка.

Маша притихла – ей понравилась собственная фраза, да и в голове мигом предстал образ Петьки Петрова: взлохмаченный с покосившейся курткой, слетевшей ушанкой и с покраснением где-то у носа. Дальнейшее уже не так интересовало Машу – оба кадета свалились в снег, да вовремя прибежал офицер-смотритель Дьяков, а там бой за честь и закончился. Пришлось отложить его до следующей встречи во дворе кадетского училища в понедельник. Но образ Петьки Маша запомнит надолго. Так ему за злой язык!

– Насилие порождает насилие, – знакомым дочери голосом проговорил отец, и Маша всем слухом обратилась к родителю. Однако озвученное оказалось единственным.

Отец продолжал путь, а дочь помедлила – она всмотрелась в слегка сгорбленную тучную спину, запомнила эту фразу и поспешила нагнать его, оставляя поверх следов протекторов собственные небольшие.

Остаток пути до дома они преодолели в тишине, каждый думая о своём. Маша продолжила изучать домики – в некоторых несмотря на позднее время не горел свет и выглядели они оттого будто призраки прошлого, в других лучился только в единственной комнате и становился подобным не надежде, а тоске. Такие нагнали воспоминания о разговоре, произошедшем в классе парой дней назад, и Маша обернулась в противоположную сторону – туда, где за лесополосой буянил лютый и блестели снега.

Солнце почти село, оттого по улицам ползли тени, а снег медленно терял близки заката, становясь снова холодным, синим и серым.

Взгрустнулось. Маша обратила внимание на родителя, однако делиться своими мыслями пока не спешила. Оба вышли, наконец, к дому и путь до калитки выдался легче: по бокам от дорожки высились огромные сугробы, с которых приятно будет скатиться на выходных, сами же дорожки были вычищены от снега.

Скрипнула калитка, как и раздался скулёж спущенного с цепи Барбоса – пёс отнюдь не породных кровей тут же кинулся встречать хозяев. И Маша приметила, как вилявший хвост стал вилять чаще, стоило Барбосу увидеть и маленькую хозяйку. Пёс начал виться у ног, скуля.

Не так далеко от калитки обнаружилась и лопата, а рядом с ней и небольшая – Маша бойко подумала над тем, что если наметёт поутру, то прежде, чем скатиться с горки, нужно будет эту горку себе построить. А там и отцу будет легче.

Барбос подпрыгнул, норовя лизнуть маленькую хозяйку в нос. Маша засмеялась – и нагоняемая тоска самим Лютым пропадала. Становилась теплей. Она нагнулась, чтобы потрепать Барбоса по морде с мудрыми тёмными глазами. Пёс шлёпнулся на задние лапы и начал вилять хвостом по земле, оставляя так на снегу след полукруга.

Позади вновь скрипнула калитка да щёлкнул замок – то отец запер входную дверь, больше не ожидая гостей.

– Пойдём, примёрзла же, – с улыбкой позвал отец.

Маша ещё раз потрепала Барбоса за щёки и, поднявшись, заспешила за родителем к основному дому. Дворовой пёс, встав и подняв хвост, как верный защитник поплёлся следом. Уже у дома отец обчистил форменку и рюкзак дочери от снега, похлопал и себя по заснеженным местам, затем оба прошли в основную прихожую, где место также нашёл и Барбос – пёс улёгся на выцветшей лежанке и поднял морду, с вроде интересом наблюдая,