Цветы со шрамами. Судьбы женщин в русской истории. Измена, дружба, насилие и любовь - Василий Дмитриевич Гавриленко
- Категория: Биографии и Мемуары / Исторические приключения
- Название: Цветы со шрамами. Судьбы женщин в русской истории. Измена, дружба, насилие и любовь
- Автор: Василий Дмитриевич Гавриленко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Василий Гавриленко
Цветы со шрамами. Судьбы женщин в русской истории. Измена, дружба, насилие и любовь
Терпеть боль
«Анька, спишь?» – шепот мужа обдал плечо тринадцатилетней Анны. Нет, она не спала, но не подала вида.
Убедившись, что супруга спит, Александр Матвеевич поднялся и, набросив халат, стал красться к выходу из комнаты. В сенях почивала Матрена – молодая дородная крестьянская девка.
Анна услыхала скабрезную шутку мужа, приглушенный смех Матрены и открыла глаза. Межкомнатных дверей в доме не было, в сени падал лунный свет и все было прекрасно видно.
Барышне не хотелось смотреть на происходящее, но она, сжав зубы, смотрела. Ведь не зря дорогая маменька с раннего детства учила ее терпеть боль…
В семье надворного советника Евдокима Яковлевича Яковлева 28 ноября 1758 года родилась девочка, которую назвали Анной. Ее детство прошло в деревенской усадьбе неподалеку от Екатеринбурга.
Анной занималась мать – женщина властная, строгая и очень религиозная. С ранних лет девочку воспитывали с учетом грядущего замужества и рождения детей. Мать приучала Анну «терпеть боль», так как для женщины это «естественное состояние». По мнению Яковлевой-старшей, спартанская выучка должна была помочь Анне вытерпеть боль при родах. Девочку кормили грубой пищей, в холодную погоду легко одевали, ограничивали сон и заставляли работать физически.
При всей подготовке к замужеству и постоянных разговорах о нем Анне ровным счетом ничего не говорили об отношениях мужчины и женщины. Даже французские романы – единственный источник информации о взрослой жизни для дворянских дочерей – Анне было строго-настрого запрещено читать.
Мать постоянно твердила о том, как важно поскорее выйти замуж, спрятаться за спиной мужа от тягот и треволнений жизни. По словам помещицы, на пути от девичества до замужества было крайне важно не «пасть», не оказаться «обесчещенной» и «погибшей».
Когда Анне исполнилось 13 лет, ее выдали замуж за «доброго» жениха – 27-летнего будущего маркшейдера (горного инженера) Берг-коллегии Александра Матвеевича Карамышева. Александр Матвеевич, несмотря на достаточно молодой возраст, преподавал химию в горном училище, занимался геологической разведкой по всему русскому Северу.
Свадьба состоялась 21 мая 1772 года, сразу после которой Карамышев забрал юную жену в Петербург. В своих знаменитых мемуарах, которые Анна Евдокимовна начала писать в зрелом возрасте, она рассказала об испуге, который охватил ее, когда в первую ночь почти тридцатилетний Карамышев стал намекать ей на необходимость отдать супружеский долг. Анна наотрез отказалась, и Александр Матвеевич, что называется, подался в разгул: карты, выпивка, крестьянские девицы. Причем все это происходило не в каком-нибудь кабаке, а прямо в доме Карамышевых.
Вскоре Александр Матвеевич привел в «супружеское гнездышко» свою племянницу – молодую красивую девушку. Вот как эти события описала в дневнике Анна:
«Приехали в город, начались веселья у нас в доме, в которых я не могла участвовать. Племянницу свою взял к себе жить. Днем все вместе, а когда расходились спать, то ночью приходила к нам его племянница и ложилась с нами спать. А ежели ей покажется тесно или для других каких причин, которых я тогда не понимала, меня отправляли спать на канапе».
Так Анна, не совсем осознавая, что происходит вокруг, жила в доме на правах то ли приживалки, то ли воспитанницы. Карамышев, впрочем, к ней не притрагивался, однако Анне от этого было ненамного легче:
«Ночью, так как от болезни сна у меня не было, я лежала молча, опасаясь обеспокоить мужа моего, вижу, что он встает очень тихо и подходит ко мне, спрашивает, сплю ли я?
Но я не отвечала ему, и он, уверившись, что я сплю, пошел в другую комнату, где спала девка, и я увидела все мерзости, которые он с ней делал!
Я видела свое несчастие и считала худшим…».
Однако худшее было впереди. Муж Анны совсем распоясался:
«Была у нас девочка десяти лет, которая служила матушке: водила ее и подавала что должно; он и до этой девочки добрался. Меня не было дома…»
Анна прекрасно понимала, насколько безнравственен и порочен ее муж, но поделать ничего не могла: разводы в империи были большой редкостью и требовали от женщины огромных усилий и денег. Где все это было взять пятнадцатилетней девочке?
С Карамышевым Анне пришлось много попутешествовать по России. Семья жила в Екатеринбурге, в Петрозаводске, на Медвежьих островах. И повсюду Александр Матвеевич находил себе «подруг».
В 1774 году Карамышевы перебрались в Петербург, где прожили более пяти лет. Анне наконец-то повезло, ее покровителем и добрым ангелом стал знаменитый русский поэт Михаил Херасков. Михаил Матвеевич был вице-президентом Берг-коллегии и непосредственным начальником Карамышева. В Хераскове барышня «нашла себе второго отца, который всячески оберегал ее от несправедливостей мужа».
В своих мемуарах Анна отзывается о Михаиле Матвеевиче и его супруге Елизавете Васильевне с исключительной теплотой. В доме Херасковых к ней относились как к дочери, заботились об ее образовании и воспитании.
После того как Карамышева назначили директором банковской конторы в Иркутске, Анне снова пришлось покинуть столицу. На протяжении нескольких лет она жила с мужем в Иркутске и Нерчинске. И здесь Анне приходилось терпеть несправедливости от супруга:
«В первом часу приехал муж мой пьян и чрезвычайно сердит, разделся и лег; я уже была в постели.
… Начал меня бранить и называть непокорною женою и не любящею мужа своего и что он несчастлив мной очень…
Потом вытолкнул меня на крыльцо в одной юбке и без чулок, и сени запер.
Сколько от горести, а более от морозу, дух у меня занимало.
Вдруг вижу – идет кто-то к крыльцу на стон мой, и я узнала, что это Феклист, но я уж говорить не могла. Он взял меня на руки и снес в баню, которая накануне была топлена, надел на меня свою шубу, затопил печь, согрел воды с шалфеем и напоил меня и горько плакал: „Ты, мать наша, всех