Ведьмино отродье - Маргарет Этвуд

Маргарет Этвуд

Ведьмино отродье

© Покидаева Т., перевод на русский язык, 2017

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

Ричарду Брэдшо, 1944—2007

Гвендолин Макьюэн, 1941—1987

Чародеям

«Поистине, человек, замышляющий мщение, сохраняет собственные свои раны открытыми, иначе они давно исцелились бы сами собой».

«…Хотя в театре служат милейшие люди, есть средь них и такие, от кого кровь стынет в жилах».

«В море Жизни и БолиЕсть и другие цветущие острова.Другие духи парят на волеНад этой пучиной…»

Пролог

Премьера фильма

Свет в зале гаснет. Зрители умолкают.

НА БОЛЬШОМ ТЕЛЕЭКРАНЕ: Надпись готическими буквами желтого цвета на черном фоне:

БУРЯ

Уильям Шекспир

с участием актеров

Флетчерской исправительной колонии

НА ЭКРАНЕ: Плакат с надписью от руки. Плакат держит Рассказчик, одетый в короткий бордовый бархатный плащ. В другой руке у него перо.

НА ПЛАКАТЕ: ВНЕЗАПНАЯ БУРЯ

РАССКАЗЧИК:

Что бы вы хотели посмотреть? Извольте бурю в море лицезреть:

Ветры гулко завывают, матросы шум на судне поднимают,

Средь пассажиров спор идет, который ни к чему не приведет.

Крики как в страшном сне уже слышны.

Однако здесь все не так, каким представляется.

(Ухмыляется)

Итак, представление начинается.

Взмах пером. Смена кадра: Гром и молния в грозовой туче, нарезка кадров из документального фильма об ураганах. Кадры с бушующим морем. Кадры с дождем. Вой ветра.

Камера дает крупным планом кораблик-игрушку для ванны, покачивающийся на синей пластиковой занавеске для душа с нарисованной на ней рыбкой. Волны создаются движением рук под занавеской.

Далее идет Боцман крупным планом, в черной вязаной шапочке. Из-за кадра на него обрушивается вода. Он вымок до нитки.

БОЦМАН: А ну-ка, парни, взялись, а не то сядем на мель!

Пошевеливайтесь, братцы!

Веселей! Веселей!

За работу!

Убрать паруса!

Живо! Живо!

Сразимся с бурей!

А то все пойдем рыбам на корм!

ГОЛОСА ЗА КАДРОМ: Мы все утонем!

БОЦМАН: Прочь отсюда! Не до вас!

Вода, выплеснутая из-за кадра, бьет его прямо в лицо.

ГОЛОСА ЗА КАДРОМ: Однако, любезный, не забывай, кто на твоем корабле![1] Особы королевской крови!

БОЦМАН: Волнам-то все равно!

Дождь идет, ветер ревет,

А вы только путаетесь под ногами

И мешаете нам работать!

ГОЛОСА ЗА КАДРОМ: Вы пьяны!

БОЦМАН: Какой дурак!

ГОЛОСА ЗА КАДРОМ: Господь, помилуй нас!

ГОЛОСА ЗА КАДРОМ: Мы тонем! Тонем!

Крупный план: Ариэль[2] в синей купальной шапочке и горнолыжных очках с зеркально-радужными стеклами. Нижняя часть лица выкрашена синим гримом. На нем дождевик из полупрозрачного полиэтилена, разрисованный пчелами, бабочками и божьими коровками. За его левым плечом причудливая тень. Он беззвучно смеется, поднимает над головой правую руку в синей резиновой перчатке. Сверкает молния, гремит гром.

ГОЛОСА ЗА КАДРОМ: Помолимся!

БОЦМАН: Что вы сказали?

ГОЛОСА ЗА КАДРОМ: Идем ко дну! Мы тонем!

Погибнем вместе с королем!

Прыгайте в воду! Плывите к берегу!

Ариэль запрокидывает голову и раскатисто смеется. В обеих руках, затянутых в синие резиновые перчатки, вспыхивают и гаснут огни мощных фонариков. Экран выключается.

ГОЛОС ИЗ ЗАЛА: Что такое?

ДРУГОЙ ГОЛОС: Электричество отрубилось.

ЕЩЕ ОДИН ГОЛОС: Наверное, где-то метель. Повредило линию передачи.

Полная темнота. Непонятные звуки снаружи. Крики. Выстрелы.

ГОЛОС ИЗ ЗАЛА: Что происходит?

ГОЛОС СНАРУЖИ: Заблокировать входы и выходы!

ГОЛОС ИЗ ЗАЛА: Кто здесь главный?

Еще три выстрела.

ГОЛОС ИЗ ТЕМНОТЫ В ЗРИТЕЛЬНОМ ЗАЛЕ:

Не двигаться! Всем оставаться на своих местах! Сидеть тихо, не дергаться! Голову не поднимать!

I. Во тьме былого

1. Берег

Феликс чистит зубы. Потом чистит другие зубы, искусственные, и вставляет их в рот. Хотя он наложил адгезив, вставная челюсть держится плохо; возможно, рот усыхает. Он улыбается: это иллюзия улыбки. Притворство, игра, но кто об этом знает?

Раньше он позвонил бы своему стоматологу, его записали бы на прием, усадили в роскошное кресло из искусственной кожи, над ним склонилось бы сосредоточенное лицо, пахнущее мятным зубным эликсиром, умелые руки взялись бы за блестящие инструменты. Да, я вижу, в чем тут проблема. Сейчас все исправим. Словно идет речь о его машине во время сервисного осмотра. Возможно, ему даже выдали бы наушники, чтобы слушать музыку, и предложили бы легкое успокоительное.

Но сейчас он не может позволить себе дорогих стоматологов. Только самых бюджетных. Стало быть, он заложник своих ненадежных зубов. Это нехорошо. В грядущем финале все должно быть безупречно. Зуба… Забава наша кончена. Если он вдруг собьется, если хоть одно слово прозвучит неидеально, если нарушится артикуляция, волшебства не получится. Зрители станут покашливать, заерзают в креслах и уйдут с представления в антракте, тогда ему придется до дна испить чашу унижения, при одной только мысли об этом бросает в жар. Это смерти подобно.

– Ми-ма-мо-му, – протягивает он губами, смотря на свое отражение в забрызганном зубной пастой зеркале над кухонной раковиной. Он хмурит брови, выставляет подбородок вперед. Потом скалит зубы: это оскал загнанного в угол старого шимпанзе, отчасти ярость, отчасти угроза, отчасти уныние.

Как он унижен. Опустошен. Доведен до отчаяния. Всеми забытый, влачит свое одинокое существование, прозябает в глуши; в то время как Тони, этот выскочка, этот самодовольный мерзавец, развлекается с сильными мира сего, хлещет шампанское, жрет икру, язычки жаворонков и молочных поросят, вращается в свете и упивается восхищением своих приближенных, своих прихлебателей и лизоблюдов…

Когда-то стелившихся перед Феликсом.

Это мучительно, это больно. Душа жаждет мести. Если бы…

Хватит. Расправить плечи, велит он себе, глядя на мрачное отражение. Втянуть живот. Можно не смотреть в зеркало. Он и так знает, что отрастил брюшко. Возможно, придется купить бандаж.

Впрочем, черт с ним, с животом! Есть работа, требующая действий; аферы, которые нужно обдумать и провернуть; злодеи, которых следует проучить! Тщетно тщится щука ущемить леща. Корабли лавировали, лавировали, да не вылавировали. В парус бриг впряг бриз близ берега.

Вот. Без единой запинки.

Есть еще порох в пороховницах. Он исполнит задуманное, несмотря на все сложности. Сначала он их очарует и заворожит. Заморочит их так, что они сами выпрыгнут из штанов. Не то чтобы ему очень хотелось на это смотреть. «Поразите их воображение, сразите их наповал, – как он говорит своим актерам. – Давайте сотворим чудо!»

Он заткнет глотку этой двуличной твари по имени Тони.

2. Подействовали чары

Феликс сам виноват, что дал волю этой скользкой двуличной твари по имени Тони. За последние двенадцать лет он не раз обвинял себя в произошедшем. Он передал Тони все полномочия, не контролировал его действия, не заглядывал ему через плечо. Он не разглядел ни единого сигнала надвигавшегося предательства, хотя любой, у кого есть хотя бы чуточку мозгов и два уха, уже давно бы насторожился. Хуже того: он доверился ему, этому бессердечному карьеристу, вероломному и бессовестному лизоблюду. Он купился на эту ложь: Я все сделаю сам, зачем тебе тратить время, поручи мне. Каким же он был идиотом.

Его могло извинить только то, что в то время им полностью овладевало горе. Он только что потерял своего единственного ребенка, и потерял так нелепо и страшно. Если бы он только… если бы он не… если бы он узнал сразу…

Нет, эта рана еще болит. Не думай об этом, говорит он себе, застегивая рубашку. Абстрагируйся. Отстранись. Представь, что это был фильм.

Даже если бы этого не случилось, – о чем так больно размышлять, что лучше этого не делать, – его все равно подсидели бы. Феликсу было удобно, что все бытовые вопросы, связанные с фестивалем, решает Тони. Сам Феликс занимал пост художественного руководителя и пребывал на пике таланта, как неизменно писали в рецензиях; стало быть, ему следовало посвятить свое время и силы высоким целям, как не уставал повторять тот же Тони.