Рассказы - Светлана Шенбрунн

Светлана ШЕНБРУНН

Рассказы

Брат мой

Я была уже взрослой женщиной и матерью двух детей, когда вдруг превратилась в архара.

Архарами нас прозвали люди. Сами летающие называют себя гранциминами, по имени своего учителя доктора Гранциминиуса. Но какая, собственно, разница — архар так архар…

В Москве была весна. Поздняя весна. Трава зеленела, на деревьях лопнули почки и выпустили наружу малюсенькие листики. Возможно, уже завтра началось бы лето…

Мы шли через пустырь к метро — я и две поэтессы, одна — уже известная, другая — только начинающая, первая — сокурсница моего мужа, вторая — жена его друга. Было тепло, пахло землей, и над головой стояли звезды.

— Слушай! — сказала известная поэтесса. — Как ты можешь ходить на таких огромных каблуках? Я бы падала на каждом шагу!

— Я с тринадцати лет хожу на таких каблуках, — скромно, но с чувством своей правоты, ответила начинающая.

— Ты бы могла ходить на таких каблуках? — обратилась ко мне за помощью известная поэтесса (начинающая была на восемь лет моложе ее).

Я ничего не ответила.

— Я сегодня заходила в «Юность»… — начала старшая поэтесса, но тут впереди, метрах в двадцати от нас, вспыхнул прожектор. Огромная машина загораживала проезд. Мы отступили в сторону. Прожектор метался, свет то проглаживал стену дома, возле которого мы очутились, то упирался в небо.

— Ловят архара, — наставительно сказала та поэтесса, что с тринадцати лет не падала на своих каблуках.

Я тоже догадалась, что ловят архара, хоть мне и не случалось прежде видеть, как это делается.

Впервые они появились во Франции. В «Вечерке» под рубрикой «Их нравы» мне попалась заметка: один из так называемых западных ученых, человек с весьма сомнительной биографией, случайно открыл новый вид наркотика, в результате употребления которого сто двадцать семь молодых французов вообразили себя летающими и получили серьезные телесные повреждения. Девять человек покончили с собой, остальные доставлены в больницу. Но на этом дело не кончилось. Прошло месяца три или четыре, и вдруг разные газеты и журналы наперебой стали описывать, как этот шарлатан, доктор так называемый Гранциминиус (имечко-то одно чего стоит — без пол-литра не выговоришь!), не имеющий даже отдаленного представления о медицине, но пользующийся тем, что люди в капиталистическом мире доведены до отчаяния, берется делать своим пациентам операции на мозге, в результате которых несчастные хотя и приобретают способность передвигаться по воздуху без всяких технических приспособлений (что само по себе заслуживает изучения со стороны специальных наук), но зато совершенно теряют человеческий облик и становятся весьма опасны для общества.

Поползли слухи. «Переодетые китайцы, — зазвенело в очередях и троллейбусах. — Семьсот миллионов, взлетят все как саранча, голыми руками передушат…».

Знакомый сослуживца нашего соседа сам лично видел человека, который летел по воздуху и при этом даже руками не взмахивал. «Скоро они нас всех!..» И слово возникло: архары. «Молодой коммунист» выступил со статьей «Новое бремя на плечи трудящихся Америки». «Литературной газете» пришлось прекратить дискуссию на тему: «Перенаселенность — главная проблема современного мира» — и авторитетно, в два голоса (доктора экономических наук Б.Бобровского и кандидата демографических наук У. Урбаниса) заявить: «архарство нам ни к чему, у нас не тесно». Итак, архары оказались вне закона. Впрочем, я мало о них думала, у меня хватало своих забот.

Грузовик с прожектором продолжал медленно ползти, столб света шарил по сторонам и вдруг выхватил из темноты человеческую фигуру. С машины начали стрелять.

Не знаю, стало мне страшно за того, кто плыл в небе, или за себя, или стыдно за тех, кто стрелял, но только все во мне как-то сжалось, и я увидела себя выше обеих поэтесс. Я глянула вниз, постаралась присесть, пока мои спутницы еще ничего не заметили, но не тут-то было — земля не держала меня. Поэтессы стояли внизу. Старшая радостно улыбалась, показывая свои ровные белые зубы, и даже подмигнула мне. Младшая смотрела нахмурившись и придерживая рукой очки.

Я подымалась все выше. Наверно, тому архару, на которого охотились с грузовика, удалось улепетнуть. Столб света снова лихорадочно заметался и поймал в свою струю меня. Стали стрелять, я рванулась вверх и нырнула в чей-то огороженный балкон. Я лежала в нем как в ванне и дрожала от страха. Мне все казалось, что кто-то там, в комнате, подходит к двери, что дверь вот-вот распахнется и меня обнаружат. Сверху затарахтел вертолет. К счастью, меня прикрывал выступ крыши.

В конце концов, помотавшись по небу, вертолет удалился и прожектор погас.

Ночь продолжалась. Город перестал шуметь, только где-то далеко свистел паровоз. Я выглянула наружу. Внизу никого не было. Начинался рассвет. Я приподнялась и полетела. Улицы были совершенно пустыми, даже дворники еще не выползли мести тротуары. В одном окне горел свет, я заглянула в него. Нестарая еще, но весьма неприятная женщина сидела на письменном столе, перед ней на коленях стоял мой отец и целовал ей ноги. А может, это был и не мой отец, просто кто-то, на него похожий… Я поднялась повыше.

Я летела и все боялась, как бы не потерять туфли — мне ведь теперь и ночевать придется на улице, а во сне так легко простудиться. Город кончился, я летела все дальше и дальше и не чувствовала никакой усталости, но вдруг поняла, что мне хочется есть. Ничего не поделаешь, архар не ангел, как всякой живой твари ему нужно питаться. Весь день меня в моем поднебесье преследовали запахи — то жареной картошки, то пшенной каши… Едва дождавшись ночи, я спустилась к человеческому жилью и, покружив немного перед домом, нырнула в открытое окошко. Нужно было проплыть мимо спящих хозяев, попасть в кухню, открыть холодильник, схватить первое, что попадется под руку, и тем же путем вернуться к спасительному окну. В любую секунду дверь за моей спиной могла захлопнуться. К счастью, все обошлось благополучно, и я выбралась наружу с добычей — куском довольно черствого сыра и бутылкой кефира.

Потом я много раз проникала в чужие кухни и однажды действительно едва не попала в беду. Только я открыла холодильник и стала принюхиваться, чем бы тут полакомиться, как откуда ни возьмись на меня кинулась старушка в байковом халатике с кухонным ножом в руке. Я взлетела на подоконник, но старуха вцепилась в мой подол и повисла. Я попыталась утащить ее в окно — ничего не вышло. Она так орала: «На помощь! На помощь! Архар!», как будто это я ее старалась ударить ножом, а не она меня. Нож я у нее отобрала, но в доме уже забегали. Совсем рядом, за дверью, послышались шаги, я взмахнула ножом, старуха шарахнулась и отпустила меня.

Наверно, именно этот случай и дал пищу многочисленным рассказам о кровожадности архаров. Жуткие подробности многократным эхом докатывались до моего слуха.

— Вы слышали, на прошлой неделе убили женщину?

— Какой ужас!

— Да, представьте себе, — какие негодяи! — хотели ограбить квартиру, верно, думали, никого нет дома, а она, значит, помешала, позвала на помощь, так они ее зарезали кухонным ножом.

Я сразу догадалась, что речь идет о моей старухе. Если она и скончалась, то уж не от ран, разве что от досады — не удалось ей, бедняжке, меня поймать.

— Говорят, они необычайно сильны физически.

Однажды запах жареной индейки привел меня к распахнутой балконной двери. Индейка стояла на столе, освещенная яркой люстрой. Я пристроилась на ограде, хотя надежды полакомиться, конечно, не было никакой. За столом сидело шесть человек. Меня они не замечали, поскольку на улице было темно. Они жевали и разговаривали.

— Знаете, я даже боюсь оставаться одна, — сказала полная дама.

— Потому что мы всегда так! — подхватил ее сосед. — Вместо того чтобы пресечь с самого начала, только языками чешем — гуманно-негуманно, справедливо-несправедливо. И попомните мое слово, получится как со всякими черномазыми — нянчились-нянчились, а теперь вот они нам на голову и сели. А с этими еще хуже будет, увидите!

Я вплыла в распахнутую дверь и сказала им:

— Руки вверх, вы окружены.

Мужчины первыми поторопились исполнить приказание — жир потек с растопыренных пальцев за обшлага; дамы сначала взвизгнули, но потом тоже потянули вверх дрожащие наманикюренные пальчики. Я приблизилась к столу, забрала оставшийся на блюде кусок индейки и не спеша удалилась.

Горожане принялись затягивать окна и балконы стальными сетями и затравленно отсиживались в своих зарешеченных жилищах.

А мне принадлежала вся планета, со всеми северными и южными сияниями — для архара не существует границ, и виз не требуется, и зимы ему не страшны — может выбирать себе климат по вкусу, и напрасно люди думают о себе, что их так уж много — иногда я по неделям не видела никого из них. Впрочем, и дни, и недели тоже смешались, мне незачем было вести им счет. Где-то очень далеко затерялся город, в котором я родилась и прожила все двадцать пять своих земных лет. Я забыла и о нем, и обо всех, кто в нем остался, и даже о своих детях, дороже которых для меня прежде ничего не было в жизни. Я ни о чем не вспоминала, ни о чем не сожалела. Весь мир принадлежал мне. Я могла лететь куда угодно. Могла часами любоваться закатом или морским прибоем. Мне нравилось слушать шум водопадов, нравилось нырять в огромные океанские волны, а потом сушиться на солнце. Иногда птицы присаживались на меня отдохнуть, и тогда я старалась не шевелиться, чтобы не спугнуть их. Но когда они подымались и уносились прочь, я забывала и о них. Я любила нырнуть под облако и ворваться в ливень — прохладные струи забирались под одежду, они жаждали моего тепла, хотели остудить меня, проникнуть внутрь, под кожу, но я только дразнила их и всегда оставалась горячей, несмотря на их ледяные прикосновения…