Потерпи до завтра - Виталий Владимиров

Владимиров Виталий

Потерпи до завтра

Виталий Владимиров

ПОТЕРПИ ДО ЗАВТРА

Ни солнце, ни смерть нельзя

рассматривать в упор.

Франсуа де Ларошфуко

...Низкое красное солнце, оплавляясь, уходило за горизонт, и в море тонул человек. Закат бледнел и был равнодушно прекрасен. Волны лениво зализывали белый след корабля. Вокруг было пусто...

Дмитрий, не открывая глаз, пошарил рукой за головой, нащупал штырек выключателя и надавил на него. Свет не зажегся - слишком тугой была пружина. Дмитрий сделал усилие и от бело-желтой лампочки, стершей картинку с тонущим в море, проснулся окончательно. В ванной, бреясь, он невольно рассматривал свое лицо в зеркале: спутанные русые, начинающие редеть, волосы, голубые глаза, круглое лицо, ровный легкий загар. На кухне, набирая силу паровозного гудка, засвистел чайник. Дмитрий выключил газ, снял черный круглый свисток с носика, залил кипятком пакетик чая в большой цветастой чашке с золотистым, каллиграфически исполненным посвящением: "Дмитрию Павловичу Перову в день тридцатилетия от коллектива работников магазина No 17."

Из транзисторного радиоприемника, висевшего на стене, лилась детская песенка "У меня сестренки нет..."

...Незаметно наступала ночь. Черное стало глубоким, а белое осветилось изнутри. Словно разрезали арбуз - так в воздухе запахло ночной прохладой. Ласковые руки мамы подоткнули одеяло со всех сторон и легко коснулись щеки, благославляя сон...

Ни в школе, ни в институте он никогда не был первым, не был и последним. Толстощекий бутуз, русоволосый мальчик, пухло-губый подросток - он переходил из детства в отрочество, из отрочества в юность также незаметно, как из класса в класс, оставаясь для окружающих Димулей, Митей, Димой, Дмитрием и даже Дмитрий Палычем, но не более того. Пожалуй, никто достоверно не знал, какова же истинная сущность этого человека, внешне напоминающего добродушного тюленя. Да и кого это интересовало?

...Баю-баюшки, баю, не ложись-ка на краю... Мамин голос оберегал, охранял Димулю от страшного, таинственного "края", от падения...

"Что мне больше всего запомнилось в школьные годы?" К теме такого сочинения, заданного на дом, десятиклассники отнеслись равнодушно-скептически. Никто не собирался говорить правду. Все знали требуемое: написать, главное, без грамматических ошибок, что больше всего мне за школьные годы запомнились день вступления в пионеры и день вступления в комсомол, сбор металлолома и макулатуры в таких количествах, которые вывели класс на первое место, участие в школьной олимпиаде и уроки труда. Обязательно следовало упомянуть уроки немецкого языка, преподавательница которого была руководительницей класса. Дима так и сделал - он всегда поступал, как все. Проверяя ошибки, перечитывая свое сочинение, написанное короткими стандартными фразами, как из учебника грамматики начальных классов, он, может быть, впервые задумался - а на самом деле, что же замечательного случилось с ним за десять лет - больше половины его жизни? Ответ он нашел не сразу. Для этого ему было нужно мужество сознаться самому себе, что он сторонился своих сверстников, никогда не играл с ними в салочки, "чижика", "двенадцать палочек" и другие подвижные игры, не лазал по деревьям и крышам, неохотно ходил на уроки физкультуры. "Перышко", "пушок" дразнили грузного увальня Перова одноклассники. Дима обижался - чем же он виноват, что родился таким? - но в силу своего незлобливого характера огорчался ненадолго, тем более, что был все-таки в его школьные годы случай, когда он доказал всем остальным свою весомость в прямом и переносном смысле. Произошло это в те, казалось бы, совсем недалекие времена, когда Димка учился в третьем классе. Жил он с матерью в одном из блочных пятиэтажных корпусов, похожих на модернизированные бараки, близ одной из конечных станций Московского метрополитена. Строились такие дома как временный вариант - всего на десять лет, - с таким расчетом, чтобы позже возвести типовые башни. И действительно, двенадцати- и четырнадцатиэтажные коробки вскоре поднялись белыми колоннами, а пятиэтажки так и остались в их тени. Несмотря на родительские запреты, мальчишки Димкиного двора все свое свободное время проводили на новостройках. В тот день Димка возился с малышами в песочнице, когда из-за угла дома вылетел запыхавшийся Колька Грибанов: - Пушок! - заорал Колька, увидев Перова, - Иди сюда скорей! Димка удивился, но в развалочку двинулся навстречу. - Да шевелись же ты, кулёма! - нетерпеливо замахал рукой Колька и добавил зловещим шепотом: - Лешка Крутов в колодец упал. - В какой колодец? - испугался Димка. - В какой, в какой - в обыкновенный, сам увидишь, - отмахнулся Колька на бегу. Колодец, бетонное кольцо которого выступало над землей, был глубиной метра три. На дне его на портфеле сидел Лешка. Как оказалось, он вовсе не падал в колодец, а просто спрыгнул в него, повиснув сначала на руках, чтобы достать уроненный портфель. Лешка рассчитывал, что сумеет выбраться обратно, упираясь руками и ногами в стенки, да силенок для этого ему явно не хватало. Колька свесился в колодец. - Леха! - позвал он. - Пушка привел, больше никого не было. - Подумаешь, Пушок, - глухо отозвался Лешка. - Без веревки ничего не получится, я уже думал. - Ага, подожди, я сейчас, - Колька вскочил и помчался за веревкой. Ждать пришлось недолго, он вернулся со связкой тонкой бельевой веревки в руках. Размотав ее, бросил конец Лешке. Сперва вытащили портфель, а вот Лешке выбраться никак не удавалось. Тонкая веревка отчаянно резала руки, и Лешка бросал ее, от чего Колька и Димка каждый раз еле удерживались на ногах. После очередной неудачной попытки Димка, отдуваясь, заглянул в колодец. - Леха, - хрипло сказал он, - ты лучше обвяжись. - А дальше что? - недоверчиво спросил Леха. - Увидишь. Лешка пропустил конец веревки под мышками и завязал узел. Другой конец Димка размотал и перебросил через торчащую из стены балку. - Готово! - крикнул Димка и, подпрыгнув, вцепился в веревку. Когда он поджал ноги, его неудержимо потянуло вниз. - Давай! - азартно бросился помогать Колька. Вдвоем дело пошло веселее, и вскоре Лешкина голова показалась над краем колодца. Видно, подъем дался Лешке нелегко - он долго, тяжело дыша, сидел на земле. Потом зубами развязал узел, скинул веревку, поднял лохматую голову и вдруг весело оскалился: - Ну, и здоров же ты Пушок! В Лешкином тоне звучало добродушное восхищение. Все трое расхохотались, а Колька стал торопливо, взахлеб рассказывать: - Я тяну-тяну и никак, а Митяй ка-а-ак дернет... Так Перов стал не только "Перышком", "Пушком", но и солидным "Митяем", так Дима испытал самое прекрасное мгновение за свои школьные годы - он был горд и счастлив.