Большая книга приключений для мальчиков (сборник) - Эдуард Веркин

Эдуард Веркин

Большая книга приключений для мальчиков

Челюсти — гроза округи

СЕКРЕТЫ НАСТОЯЩЕЙ РЫБАЛКИ

Глава 1 Ртутные каникулы

Генка читал стихи:

Буря мглою небо кроет,Вихри снежные крутя…

Грузовик тряхнуло. Генка ойкнул и прикусил язык. Но в кузове удержался — растопырился ногами, а свободной от сумок рукой крепко ухватился за подвернувшуюся цепь. Витьке повезло меньше — он подлетел со скамейки в воздух, повисел там секунду как бы в раздумьях и осыпался на дно кузова. Молочные бидоны брякнулись на него.

Водитель остановил машину и высунулся из кабины.

— Целы? — спросил он.

— Частично, — ответил Генка. — Вы бы осторожнее ехали, дяденька, не барабаны везете, человеков везете.

— Дорога такая, — вздохнул водитель, — я не виноват. Тут и на тракторе иногда застревают…

Витька выбрался из-под бидонов.

— Живой? — прошепелявил Генка.

— Угу, — Витька тер колено. — Только ногу немного поломал. Так, ерунда, всего в трех местах…

— А я вот язык чуть не откусил, — Генка показал прикушенный язык. — Жил бы теперь без языка. Вот тебе и „буря мглою небо кроет“, вот тебе и Александр Сергеевич Пушкин, вот тебе и учи…

— Ничего, — ответил Витька. — Ничего. За эти две недели ты у меня всего Пушкина наизусть знать будешь. Как миленький.

— А куда деваться? — Генка сделал скорбное лицо. — Экзамены-то сдавать надо. А там вопрос: „Любимое стихотворение А.С. Пушкина“. А Пушкин, между прочим, сам говорил, что у нас в России две беды — дураки и дороги![1]

— Это, кажется, не Пушкин говорил, — заметил Витька.

— Без разницы, — Генка сплюнул за борт кровь. — Все равно две беды…

— Зато места у нас самые лучшие, — вмешался водитель. — И колхоз самый богатый в области. Все есть, даже фонтан. А в следующем году это проведут, как его…

— Электричество, что ли? — съязвил Генка.

— Какое электричество?! Интернет, вот что! Будем, как все, — с Интернетом!

— Фонтан они сделали, Интернет сделают, а дорогу вот сделать не могут, — пробурчал Генка. — Двадцать первый век… Буря мглою небо кроет…

— А дорога Людмиле, твоей тетке, и ни к чему вовсе, — ответил водитель. — Сделаешь дорогу, сразу разные там понаедут — и жизнь испортится. Всех ее уток переворуют. У нас ни к одной ферме дорог нету. Это даже удобно очень — пока молоко с фермы, к примеру, на завод везешь, оно в сливки сбивается. А иногда даже в масло. Так что дорога нам ни к чему.

— Это точно, — сказал Генка. — Дорога — худшее изобретение. Сначала дорогу построят, потом, глядишь, носки каждый день менять начнут. И вся жизнь насмарку.

Водитель не ответил. Он обиделся, вернулся в кабину, завел мотор, и машина двинулась дальше. Но теперь водитель не спешил, шел медленно и самые глубокие рытвины старался объезжать. А Генка и Витька крепко держались за борта, отпинывали ногами громыхающие бидоны и вспоминали Пушкина. Это было даже весело.

— Тетка моя — фермер, — рассказывал Генка. — Или фермерша. Дети ее в город уехали, она теперь одна живет и птиц разводит. Рада нам будет — вот увидишь. Пару неделек поживем, молочка попьем настоящего, побездельничаем…

— Это хорошо, — Витька тер колено. — Я молоко люблю. И сыр. И бездельничать тоже люблю…

— Сыру полно, — хвастался Генка. — У них в колхозе даже свой сыроваренный завод есть, хоть и маленький. Там всего завались. А река!.. А озеро… Оно, знаешь, такое, типа волжского залива — метров двести в ширину. Вода прозрачная, как минералка в бутылках!

— А раки есть? — спросил Витька.

— И раков завались, — заверил Генка. — Раков как грязи. Хоть руками лови.

— Вот здорово! Будем раков варить. Они, как креветки, вкусные.

— Это точно…

Грузовик стал спускаться к небольшой извилистой речке, вода в которой была коричневая и густая по виду.

— Речка Номжа, — сообщил Генка. — В ней хариусы водятся. Хариусы чайного цвета.

— Ненадежный какой-то, — Витька указал на мостик. — Хлипкий. Не свернемся? Там даже перил нет…

Генка пожал плечами, показав этим, что свернутся они вряд ли, а что если даже и свернутся, то ничего особо страшного не произойдет.

Грузовик медленно спускался к реке. Возле мостика он остановился, выждал зачем-то минуту и лишь потом принялся перебираться на другую сторону.

— Это хорошо, что Хаван ртуть в школу притащил, — Генка ощупывал язык. — Теперь раньше, чем за две недели, не очистят. А у нас каникулы лишние образовались. Просто классно!

— Как бы на лето учебу не отодвинули… — вздохнул Витька.

— Все равно летом делать нечего, — равнодушно сказал Генка. — Лучше в школу ходить, чем на даче корячиться.

— А зачем это он? — спросил Витька. — Хаван-то… Ну, ртуть притащил?

— Контрольной убоялся, — Генка чесал живот. — Ему мать сказала, что если он контрольную не напишет — будет все лето с репетитором заниматься. А он летом на Кипр хотел. Теперь ему ни Кипра, ни летнего отдыха. А предки еще двадцать штук за очистку школы заплатили. Ибо ртуть — яд. Ртутные каникулы — что может быть лучше?

Машина стала забираться на невысокий холм.

— Между прочим, это не простой холм, — рассказывал Генка. — Его приказал насыпать один ордынский хан. Потому что у него в этой реке дочка утонула. Дочку звали Номжа, он и реку так велел назвать. Каждый воин взял по горсти земли и кинул на могилу дочки хана, и получился холм…

— Брехня, — сказал Витька. — Таких холмов везде полным-полно. И что, под каждым ханская дочь лежит?

— Не под каждым. Но под многими. А с чего тогда эти бугры берутся?

Витька не ответил. Возле холма, километрах в трех, загорелся огонек.

— Вон, видишь? — Генка указал на огонек пальцем. — Это теткина ферма. А в ста метрах от нее озеро. То есть залив. Там есть и пляж, и берег крутой. Можно нырять и вообще купаться…

— Вода еще холодная, — сказал Витька. — Можно менингит[2] заработать.

— А, хуже все равно не будет, — Генка снова плюнул за борт. — К тому же в озере вода гораздо раньше прогревается, чем в реке…

Витьке не хотелось спорить под вечер, и он промолчал. По сторонам дороги пошли поля.

— А это овес, — не унимался Генка. — Еще зеленый. Наверное, озимые.[3] А где овес — там и медведи. Можно будет их, медведей-то, караулить…

— Дурак ты, Генка, — возражал Витька. — Овес-то зеленый, медведи не придут. Да и нет тут их уже давно, вымерли. Медведи только в тайге остались, а тут их нет…

— Тут много чего есть… — загадочно отвечал Генка. — Уж я-то знаю…

Машина приближалась к огоньку под холмом, и постепенно становилось видно, что огонек горит не просто, не сам по себе, а в окне большого деревенского дома. Дом был обнесен невысоким забором, за забором возвышалось несколько высоких нескладных строений с черепичными крышами, торчал журавль колодца.

Водитель на ходу нажал на сигнал. Звук улетел к дому, почти сразу ворота его отворились, и навстречу грузовику вышла высокая женщина с керосиновым фонарем. Рядом с ней бежала большая лохматая собака.

— Это тетка, — Генка замахал женщине рукой. — Тетя Люся. Приехали…

Машина остановилась. Витька и Генка выпрыгнули из кузова на землю. Собака служебно обнюхала новых гостей, посмотрела на хозяйку и, получив подтверждение, что прибыли свои, удалилась в будку. Тетка смотрела на ребят и улыбалась.

— Здравствуй, тетя Люся, — тоже улыбнулся Генка.

— Ну, здравствуй, Геннадий Владимирович! — тетка не удержалась и обняла Генку за плечи.

Через час Витька и Генка сидели за столом, ели блины с яблочным вареньем и сметаной и пили черничный квас.

— Хозяйство у тети Люси знатное, — болтал Генка. — Есть грузовик, есть лошадь Березка, есть Буфер — это лохматая овчарка, ты его видел. Есть еще кот Чубайс, сокращенно Чуб. Вредная скотина, но он почти не показывается, боится Буфера. А еще есть утки, курицы и гуси…

Тетка вдруг погрустнела.

— А гуси у тети Люси, — продолжал Генка, — лучшие в области! Здоровенные, как поросята! Они по озеру плавают. Вот когда я на осенние каникулы приезжал, тетя даже бойцовых гусей завела. Они тогда, правда, еще гусенками были, смешные такие, шеи длинные… Сейчас, наверное, выросли совсем.

— Не выросли, Ген, — вздохнула тетка.

— Померли, что ли? — удивился Генка.

— Да нет, не померли. Утащили их. Почти всех.

— Если это ястреб, то его можно легко отпугнуть… — начал было Витька.

Тетка покачала головой.

— А кто ж тогда? — Генка отложил на тарелку половину блина. — Кто? Рысь?